Романы Круглого Стола. Бретонский цикл. Ланселот Озерный.

– Остерегайтесь спрашивать об этом, – сказал мэтр Эли, – один из четырех равен сроку вашей жизни; а мне не верится, что есть на свете хоть один человек, который, узнав достоверно день своей смерти, мог бы с той поры вкушать малейшую радость, малейший покой. Ничто так не ужасает, как смерть; но если мы настолько страшимся погибели телесной, не должна ли нас устрашить еще более погибель души?

– Именно поэтому, – ответил Галеот, – чтобы быть во всеоружии против погибели души, я и хочу знать срок жизни телесной. Я хочу приготовиться к благой кончине и загладить все грехи, содеянные мною до сих пор.

– Да, я это знаю, вы были бы рады искупить вашу жизнь и возместить то зло, которое причинили бы непременно, когда задумали завоевать мир; но то, что вы желаете узнать, не станет оттого менее опасным. По сему случаю расскажу вам, что некогда в стране Шотландии жила одна знатная дама; долгое время она предавалась шалостям света, но затем свела знакомство с одним святым отшельником. Она часто ходила к нему в лесную глушь и оттого переменила свою жизнь и ни в чем уже не находила удовольствия, кроме как в добрых делах. Однажды ночью отшельнику явилось в видении, что дни ее сочтены; он поделился с нею своим откровением, и оттого бренная плоть ее так затрепетала, что она забыла о спасении души и впала в отчаяние. Добрый отшельник, видя ее вновь добычей дьявола, стал искать милости у Господа; подняв ее на руки, он перенес ее на алтарь с усердными молитвами и мольбами. Бог, не отвергающий тех, кто взывает к нему от чистого сердца, услышал праведника: в часовне раздался голос свыше, возвестив ему, что Господь дарует ему силы исцелить даму. Он возложил на нее руки, она испустила пронзительный вопль, или, скорее, то вопил дьявол, злобствуя, что покидает ее. Как только достопочтенный муж сотворил над нею крестное знамение, враг изошел, испуская мерзейшие завывания. Возвращенная таким путем к жизни, дама покинула мирскую жизнь, отрезала свои прекрасные косы, облачилась в монашеские одежды и вместе с другой благочестивой женщиной удалилась в обитель, выстроенную на высоте между двумя бесплодными скалами. Там она и дождалась спокойно смерти, нашедшей ее по жребию Господнему[190].

Вспомните, любезный сир, о падении святого Петра. Оно случилось с ним от той же боязни близкой смерти. Плотская немощь порождает страх, а страх порождает отчаяние. Творите добро, как если бы вам осталось жить не более тридцати дней, но не будучи убеждены в этом сроке.

– Нет, – сказал Галеот, – я предпочитаю знать, когда мне ожидать его. Слава Богу, я чувствую в себе достаточно сил и смелости, чтобы бесстрашно вынести такое откровение. Чем ближе окажется моя кончина, тем более я буду стараться заслужить благую смерть.

Тогда мудрец поднялся и, оборотясь к двери часовни, белой и лощеной, начертал на ней углем сорок пять кругов размером с денье, а над ними написал: Это знак годов. Выше он начертал сорок пять других, поменьше, и надписал: Это знак месяцев; затем, в третий ряд, сорок пять еще меньших: Это знак недель; и наконец, сорок пять самых мелких: Это знак дней.

– Вот, – сказал он Галеоту, – указание срока вашей жизни. Если вы сейчас увидите, что все они целы, значит, вам осталось до смерти сорок пять лет. Сколько их исчезнет, столько у вас будет отнято лет, месяцев, недель или дней.

Потом он вынул из-за пазухи небольшую книжицу, открыл ее и обратился к Галеоту:

– Сир, вот книга заклинаний. Силою начертанных слов я могу открыть тайну всего, что пожелаю узнать. Я мог бы вырывать с корнем деревья и обращать вспять течение рек; но в искушении этом кроется великая опасность. Ученые мужи, некогда призванные королем Артуром для совета, надумали искать здесь смысл посетивших его сновидений; чтобы дознаться его, они взломали сундук, в котором я запер книгу перед тем, как отправиться в Рим. Но взявший ее не знал, как с нею обходиться, и он лишился разума, зрения и подвижности своих членов, так и не сумев раскрыть, что есть дикий лев, лекарь без лекарства и наставление цветка. А посему готовьтесь видеть устрашающие вещи и будьте уверены, что не выйдете отсюда, не испытав великого ужаса.

Затем Эли подошел к алтарю, взял с него золотой крест, усыпанный драгоценными камнями, потом ковчежец, хранивший в себе Тело Господне. Он подал ковчежец Галеоту, а себе оставил крест.

– Держите крепко этот ковчег, – говорит он, – в нем покоится драгоценная святыня; а я буду держать крест, он по силе уступает только ей. Пока они в наших руках, нам не страшна никакая беда.

С этими словами он вернулся, оперся на каменный престол, раскрыл книгу и принялся читать, пока не ощутил, как сердце его возбухает и глаза его краснеют. Обильный пот заструился на лицо ему со лба, он горько зарыдал. Галеот взирал на него и сам чувствовал себя во власти великого страха.

Чтение длилось долго; мэтр Эли перевел дух, потом начал снова читать, трепеща всеми своими членами. Вскоре их окутал глубокий мрак, они услышали мерзостный голос, и своды разомкнулись, пропуская ослепительную вспышку.

Галеот тотчас заслонил глаза ковчегом, а мэтр Эли упал в бесчувствии, с крестом на груди. Наконец, тьма рассеялась, снова воцарился дневной свет. Придя в себя, мэтр издал мучительный стон, огляделся вокруг и затем спросил Галеота, каково ему сейчас.

– Теперь хорошо, слава Богу!

Спустя мгновение земля начала содрогаться.

– Обопритесь на это кресло, – сказал Эли, – тело может не вынести того, что вы увидите.

И вот им чудится, будто часовня вращается; а когда движение остановилось, Галеот увидел, как из двери, хотя и прочно запертой, появляется рука, длинная рука в рукаве из желтой парчи, свисающем до земли, лишь запястье обернуто белой шелковой тканью. Рука эта, багровая, как воспламененный уголь, держит алый меч, роняющий капли крови; его острие уже почти коснулось груди мэтра Эли, но, попав на крест, меч повернул и двинулся на Галеота; тот загородился от него драгоценным ковчегом. Тогда меч обратился к той стене, где были начертаны круги; он перечеркнул первый, третий и четвертый ряды, а затем исчез, равно как и рука, его державшая.

Когда к Галеоту вернулся дар речи, он сказал:

– Мэтр, вы не обманули меня: я видел величайшие в мире чудеса. Я знаю доподлинно, что жить мне осталось не более трех лет[191], и я доволен тем, что это знаю. Лучшего я и не желал. Можете быть уверены, никто не заметит, что я утратил хоть каплю моей природной веселости.

– Однако должен вам сказать, – продолжил Эли, – что вы можете превысить этот срок; но для этого нужно содействие королевы и ее дозволение удержать вашего друга при вас. Больше мне нечего вам сообщить; но, говорю еще раз, остерегитесь рассказывать вашему другу хоть малую долю того, что я вам изъяснил.

Он вышел из часовни, а Галеот вернулся к Ланселоту и нашел его с глазами, покрасневшими от слез.

– Что с вами? – спросил он.

– Ничего, сир.

– О! Я знаю, вас тревожит то, что мог сказать мне мэтр. Утешьтесь, он не открыл мне ничего такого, чем я был бы недоволен.

– Ради Бога, – заговорил Ланселот, – разъясните мне, каков смысл этих сорока пяти досок, о которых толковали вам ученые мужи, и зачем мне было выходить за дверь; без сомнения, мэтр Эли говорил вам то ли о королеве, то ли обо мне.

– Нет, – ответил Галеот, – в нашей беседе не было речи ни о вас, ни о королеве. Прежде чем открыть мне то, что я желал знать, мэтр должен был выслушать мою тайную исповедь, и было бы негоже, чтобы между Богом и мною был иной свидетель, кроме исповедника. Затем он объяснил мне, что сорок пять досок означают время, мне еще отпущенное, а змея, которая в моем сне отторгла у меня половину членов, предвещала близкую кончину нежно любимого друга. И вот, подтверждение правдивости оного последнего суждения не заставило себя долго ждать: едва я вышел из церкви, как прибыл гонец с известием о смерти госпожи моей матушки, которую я любил больше всех на свете до того, как узнал вас[192]. Я вечно горевал бы о ней, когда бы у меня не оставались вы, чья жизнь, чье присутствие мне еще дороже; они принесли мне забвение всех прочих горестей. Предадимся же нашему прежнему веселью, ибо мэтр Эли не поведал мне ничего такого, что могло бы его нарушить.