Романы Круглого Стола. Бретонский цикл. Ланселот Озерный.

И добавила, видя, что он не отвечает:

– По крайней мере, ваше имя знают при дворе, благодаря мессиру Гавейну. Но как же вы дали увести себя в плен последнему из смертных?

– Госпожа моя, я тогда не владел ни телом своим, ни душой.

– Так скажите мне теперь, ради кого вы совершили столько ратных подвигов в обеих ассамблеях?

Тут он испустил глубокий вздох, а королева все настаивала:

– Признайтесь мне; я никому не скажу. Ведь вы их, несомненно, совершали ради некоей дамы или девицы. Что же, назовите мне ее, во имя вашего передо мною долга!

– Ах! госпожа, вижу, что придется вам сказать. Эта дама…

– Ну же?

– Это вы.

– Я?

– Да.

– Но ведь не ради меня вы сломали две глефы, переданные моей девицей; их послала вовсе не я.

– Госпожа моя, для ваших дам я сделал то, что должно; для вас же – все, что мог.

– Как! Все, что вы совершили, вы делали ради меня! Неужели вы меня настолько любите?

– Госпожа, я не люблю ни себя, ни кого другого так же, как вас.

– И с каких же пор вы меня так любите?

– С того дня, когда я был назван рыцарем.

– И откуда снизошла на вас эта великая любовь?

В тот самый миг, когда королева произносила эти последние слова, госпожа Малеотская закашлялась и подняла голову, до тех пор опущенную. Ланселот узнал ее и был этим так взволнован, что не мог отвечать. Слезы выступили у него на глазах; чем дольше смотрел он на госпожу Малеотскую, тем тяжелее становилось у него на душе[96].

Королева заметила и его смятение, и взгляды, бросаемые им на соседних дам.

– Отвечайте, – сказала она, – откуда у вас эта любовь?

Он вымолвил, сделав над собою преогромное усилие:

– Госпожа, с того самого дня, когда я вас увидел. Если уста ваши сказали правду, вы тогда нарекли меня своим другом.

– Моим другом! И как же это?

– Когда я простился с монсеньором королем, я пришел к вам в полных доспехах, помимо головы и рук. Я препоручил вас Богу и сказал, что, если дозволите, я буду вашим рыцарем. Затем я сказал: «Прощайте, госпожа!», а вы ответили: «Прощайте, мой милый друг». Это слово с тех пор неотлучно живет в моем сердце. Это слово взрастит из меня благородного мужа, если мне уготовано им стать когда-нибудь, и ни одну смертельную опасность не пережил я, не помянув его. Это слово утешало меня в любых невзгодах; это слово исцеляло меня от всех горестей, берегло от всех напастей. Это слово питало меня в голодные дни, обогащало в скудные.

– Вот уж воистину! – сказала королева, – это слово было сказано в добрый час, и слава Богу, что Он надоумил меня произнести его. Но я не принимала его настолько всерьез; я часто говорила его и другим рыцарям из простой учтивости; вы же услышали его по-иному; вам оно было на благо, коль скоро сделало из вас благородного мужа, говорите вы. Однако у рыцарей не в обычае принимать подобные речи близко к сердцу и воображать, что отныне они связаны узами с единственной дамой. Впрочем, ведь я вижу по вашим глазам, по взорам, что вы отдали свою любовь одной из двух наших соседок; вы прослезились, когда вам показалось, что они вас слышат. Скажите же мне, ради той, что вам всего дороже: которую из трех вы одарили своей любовью?

– Ах! госпожа моя, смилуйтесь: никогда ни одна, ни другая не имела ни малейшей власти над моими помыслами.

– О! Так меня провести не удастся. Я заметила ваши взоры, да и по другим приметам я видела, что хотя вы сами и со мною, но сердце ваше с нею.

Она говорила так, чтобы его смутить, ибо уже не сомневалась в его любви к ней. Но испытание это было чересчур сурово, и его обуяла такая тревога, что ему чуть не сделалось дурно; его удержала лишь боязнь, что дамы это заметят; однако королева, увидев, что он побледнел, покачнулся и поник головой, скорее завела руку за его капюшон, чтобы не дать ему упасть. И тут же она подозвала Галеота; тот подбежал и, увидев несчастное лицо своего друга, воскликнул:

– Боже мой! Госпожа, что с ним случилось?

– Не знаю; я только спросила его, которую из этих дам он любит.

– Помилуйте, госпожа! С такими речами вы, пожалуй, отнимете его у меня, да и у целого мира.

– Я бы оттого потеряла больше всех; но позвольте, Гале-от, знаете ли вы, ради кого он совершил столько подвигов?

– Нет, госпожа.

– Поверили бы вы ему на слово, будто он совершил их ради меня?

– Если он вам это сказал, вы должны этому верить, ибо никто не сравнится с ним в доблести и никто не превзойдет его в искренности.

– Ах! Галеот, если бы вы знали все его деяния со дня посвящения в рыцари, у вас было бы тем больше причин называть его благородным мужем! Он отомстил за увечного рыцаря чередою поединков; он спас госпожу Ноанскую; он сразил двух великанов; он взял Скорбный Оплот; он был лучшим в обеих ассамблеях. И все это, говорит он, из-за единственного слова, из-за прозвания «мой милый друг», оброненного мною при его отъезде со двора!

– Госпожа, – сказал Галеот, – я сделал для вас все, что вы просили; теперь в вашей воле пожаловать ему ту милость, которая надобна ему.

– Какую же милость, по-вашему, я должна ему оказать?

– Госпожа, вы знаете, что он любит вас превыше всего на свете и что ради вас он совершил более, чем любой другой рыцарь. Если бы не он, никогда бы не было и речи о мире с монсеньором королем.

– Да, – ответила королева, – я это знаю; и если бы он только уладил этот мир, он уже совершил бы более, чем я в силах заслужить, ибо он спас честь монсеньора короля; значит, он не может просить ничего такого, в чем я вправе отказать ему по совести. Но, Галеот, он ничего не просит: вместо этого он непрестанно льет слезы с той минуты, как взглянул на этих двух дам; может быть, он боится, что его признают.

– Я ничего не знаю о его тайнах, – сказал Галеот, – но его весьма заботит, как бы его не узнали. Не останавливайтесь на этом, госпожа моя; всего только имейте милосердие к тому, кто вас любит во сто крат больше, чем самого себя.

– Я бы проявила желанное для вас милосердие, ибо я перед вами в долгу; но позвольте, ведь он не просит меня ни о чем.

– Госпожа моя, – сказал Галеот, – вам ли не знать, что невозможно унять трепет перед тем, кого любишь. Я буду просить за него и попрошу вас лишь о том, к чему бы вам и так подобало склониться; ведь большего сокровища вам не найти.

– Я знаю, и я сделаю для него все, что вы скажете.

– Благодарю! Я прошу для него вашей любви; считайте его отныне своим рыцарем; вы будете его верной дамой до конца ваших дней. Этим вы вознаградите его щедрее, чем подарив ему целый мир.

– Ну что же, да! я согласна на то, чтобы он принадлежал всецело мне, а я всецело ему; а вы были бы гарантом нашей верности этому союзу[97].

– Премного благодарен, госпожа! Теперь я требую первого залога.

– Я готова его дать немедленно.

– Благодарю! Я хочу, чтобы вы поцеловали его при мне.

– Я бы охотно на это согласилась; но время и место не позволяют. Эти дамы удивляются, что мы так долго их сторонимся; они непременно будут подглядывать. Впрочем, если он пожелает, я все же на это пойду.

И Ланселот был столь восхищен этими словами, что сумел лишь вымолвить:

– Госпожа, премного благодарен!

– В его доброй воле, – продолжил Галеот, – можете не сомневаться. Давайте встанем, отойдем подальше, как будто держим совет; эти дамы ничего не увидят.

– Зачем я буду заставлять себя упрашивать? – сказала королева. – По правде говоря, я этого хочу еще сильнее, чем он.

Тогда они все трое немного отошли, делая вид, что обсуждают важные дела, и королева, видя, что бравый рыцарь начать не смеет, взяла его за подбородок и одарила долгим поцелуем; столь долгим, что госпожа Малеотская это заметила.

А королева, будучи дамой мудрой и отважной, промолвила:

– Мой милый друг, я вся ваша, и я очень этому рада. Но пусть это дело остается в полной тайне. Вы знаете, что я из тех дам, о которых, увы, говорят больше лестного, чем следовало бы; если из-за вас я потеряю свое доброе имя, это весьма осложнит наши любовные встречи. А вы, Галеот, благо-разумнейший из нас, помните, что если с нами приключится беда, первопричиной тому были вы, как будете причиной и всем радостям, какие мы сулим друг другу.

– С моей же стороны, – сказал Галеот, – мне осталось попросить у вас один дар: не пытаясь разлучить меня с ним, приложите усилия, госпожа, чтобы закрепить узы нашей дружбы.

– Ах! Галеот! если бы я этим пренебрегла, то до чего бы я злоупотребила всем, что вы сделали для нас!

Тут она взяла Ланселота за руку:

– Галеот, я отдаю вам этого рыцаря навеки, оставив за собою мое право на него. Вы согласны, не правда ли?

Ланселот поднял руку в знак согласия.

– Дорогой сир, – продолжила она, – я отдала вам Ланселота Озерного, сына короля Бана Беноикского.

Так Галеот узнал имя своего сподвижника и весьма этому порадовался; ибо он был уже наслышан о былом благородстве короля Бана Беноикского и о славных подвигах Ланселота.

Таково было первое свидание королевы и Ланселота, устроенное принцем Галеотом. Наконец, они поднялись: настала ночь, весь луг был озарен лунным светом. Они вернулись к шатру короля Артура, тогда как сенешаль сопроводил обеих дам. Галеот дал совет Ланселоту побыть с ними, прежде чем вернуться в его стан, сам же взялся проводить королеву. Увидев их, король спросил, откуда они едут.

– Сир, – сказал Галеот, – с этих лугов, где мы были почти на безлюдье.

Они сели и повели беседу о разных предметах, притом что королева и Галеот едва могли скрыть распиравший их восторг. Наконец, королева поднялась и ушла отдыхать в башню; Галеот препоручил ее Богу, сказав, что поедет ночевать со своим дорогим соратником.