Романы Круглого Стола. Бретонский цикл. Ланселот Озерный.

CXXIV

Додинель молча ехал рядом с нею. Первыми им повстречались некий рыцарь и его подруга, впереди которых шествовал карлик, невыразимо уродливая тварь. Несмотря на это, Додинель приветствовал их; но вместо ответа карлик направил свою гончую лошадь прямо на рысака девицы; он нагнулся и намерился поцеловать ее против воли. В праведном негодовании она ударила с размаху с такой силой, что сбила его наземь оглушенным.

– Грубиян, – сказала она, – горе тому, кто надоумил тебя прикасаться к девицам!

Тогда вступился рыцарь:

– В чем дело? И почему, сударыня, вы ударили моего карлика?

– Потому что мне было так угодно. Если вам это не нравится, тем хуже.

– Право же, вы об этом пожалеете.

И подняв свою глефу, он едва не нанес ей тяжкую рану, но она ловко увернулась от удара.

Пришлось Додинелю заступиться за девицу.

– Подлый рыцарь! – сказал он, – вот погодите, я вас накажу; как вам не совестно поднимать руку на девицу?

– Головой клянусь! – ответил тот, – вы говорите со мною, как никто и никогда не смел доныне. Если бы вы знали, кто я, вы бы побереглись! Будет видно, кто из нас двоих кого накажет.

Тут они разогнались, сошлись и обменялись множеством яростных ударов. Незнакомец первым выпал из седла; Додинель сошел, не желая биться в явном превосходстве. Они попеременно отступали и вновь брались за мечи; наконец, незнакомец, запросив пощады, обещал податься к Роднику Фей, чтобы там от имени Додинеля Дикого объявить себя пленником королевы.

– А еще доложите моей госпоже, что одна девица подвигла меня пойти за нею и увела от дома Матамаса. Как ваше имя, рыцарь?

– Меня зовут Марук Рыжий.

Пока Марук подвязывал обратно шлем, Додинель спросил у карлика, зачем ему вздумалось целовать девицу.

– Затем, что мой господин мне приказал, ценой обоих глаз с моей головы, поступать так же с любой, какая попадется мне под охраной рыцаря. Когда рыцарь воспротивится, мой господин его вызовет; он победил их уже более сотни и никак не ожидал найти того, кто бы вынудил его сложить оружие.

– Ладно, ступай, – сказал ему Додинель, – и кланяйся от меня королеве, когда предстанешь перед нею со своим господином, Маруком Рыжим.

Вернемся к Ланселоту. Он ехал за старухой, которая с него востребовала столь неосмотрительно данное слово. Он все еще не мог извлечь обломок копья, сидевший у него в боку, и кровь струилась по его парчовой котте. Старуху это как будто не тревожило, и он не перемолвился с нею ни единым словом. Вскоре им встретился рыцарь на рослом вороном коне, вооруженный одним мечом; но к луке его седла была приторочена свежеотрубленная голова. Он приветствовал Ланселота, а затем спросил, развернув коня обратно:

– Ради того, что вам всего дороже, извольте сказать мне, кто вы такой.

– Меня зовут Ланселот Озерный.

– Именно вас-то я и искал.

– Вы меня нашли; что вам угодно от меня?

– Ваши доспехи.

– Вот уж право! Вам еще не удалось меня раздеть.

– А все же вы мне их отдадите, если держите слово. Не узнаете меня? Я Жоффруа Мопа, который уступил вам свои на опушке леса Трех Столпов, когда вы шли по пятам за Алым рыцарем. Вы обещали отдать мне ваши, как только я их потребую, ежели не будете заняты боем. И вот вы не в бою, а стало быть, я вправе их потребовать.

– Это верно, – сказал Ланселот, – но вы видите, я сопровождаю даму, которая весьма нуждается в помощи; извольте подождать другого раза.

– Нет; я не могу.

– Если так, я вам их оставлю; возможно, я от этого умру, но не нарушу слова ради спасения своей жизни.

Он тут же снял свои доспехи и оставил при себе один меч. Когда он был уже в исподнем, рыцарь заметил, что оно в крови.

– Сир, – сказал он, надевая доспехи, – куда вы едете?

– Не знаю; куда поведет меня эта дама.

– Если вы не возражаете, я поеду вместо вас, а вы ступайте перевяжите ваши раны.

– Нет, нет, – проговорила тут старуха, – не от вас, а от него я ожидаю помощи.

Жоффруа не настаивал и удалился. Ланселот, хотя и лишенный доспехов, продолжил свой путь за старухой. Между тем Жоффруа побрел вдоль Родника Фей, где по-прежнему сидела королева со своими девицами. Увидев его издалека, они решили, что это Ланселот; но вскоре поняли свою ошибку; а королева, заметив голову, притороченную у рыцаря к луке седла, вздрогнула при мысли, что это не иначе как голова ее возлюбленного. Она упала без памяти, без движения. Когда же она открыла глаза, то воскликнула:

– Увы, увы! Погиб цвет всего рыцарства.

Распознав на Жоффруа доспехи Ланселота, дамы уже не сомневались в гибели героя; они раздирали себе лица, рвали на себе волосы.

– Ах! горе-рыцарь, – восклицали они, – ниспошли, Господи, сраму на твою голову!

И они всей толпою ринулись на Жоффруа, словно желая растерзать его в клочья. Удивленный, встревоженный, он не стал их дожидаться и пришпорил коня. Королева, вся в слезах, послала в погоню за ним Кэя-сенешаля. Кэю удалось его догнать.

– Берегитесь, рыцарь, – крикнул он.

Жоффруа остановился, вполне готовый встретить его как подобает. С первого же удара он выбил сенешаля из седла. Кэй снова сел верхом; но и во второй раз он был повергнут наземь, и Жоффруа неоднократно прошел своим грузным конем по его телу. Он поднял его вконец разбитым, усадил в седло, сел на круп позади него и так довез до своего надежного пристанища в глубине леса. Когда у того забрали доспехи, он велел бросить его в темницу, не сказав ему ни единого слова.

Видя, что бедный сенешаль не вернулся, королева более не сомневалась в постигшей ее беде, и ее отчаянию не было предела. Богор, тот самый рыцарь, раненный Ланселотом, не узнавшим его, и уложенный на носилки, понемногу начинал набираться сил. Он услышал вопли, рыдания королевы и спросил ее, отчего такое горе.

– Увы! – отвечала она, – погиб цвет всего рыцарства. Мы видели сейчас, как проехал рыцарь, везя голову Ланселота у луки седла.

– Ланселота Озерного! – воскликнул рыцарь и упал без чувств. Лопнули повязки, прикрывавшие его раны, носилки вскоре обагрились кровью. Вокруг него захлопотали; ученейшая из дам королевы заново перевязала его, и когда он пришел в себя, то произнес:

– О смерть! Зачем ты забрала не меня? И как мне пережить того, кто собрал в себе все доблести воедино?

Он раздирал себе лицо, рвал на себе волосы и твердил, что не может пережить Ланселота.

– Так вы были с ним знакомы? – спросили его.

– Так близко, что без него отныне жизнь для меня не значит ничего.

Королева тотчас отдала приказ возвращаться в Камалот; но она запретила что-либо говорить там о Ланселоте, прежде чем сама она не скажет о нем сотрапезникам Круглого Стола, когда они вернутся с охоты.

– Они будут еще безутешнее, чем мы, – добавила она.

Между тем Ланселот по-прежнему следовал за старухой, страдая все сильнее и сильнее от раны, которую бередил обломок копья. Вскоре он заметил девицу верхом на белом муле, которая остановила его и сказала:

– Сир, благослови вас Бог как самого доблестного рыцаря на свете!

– Сударыня, а вам известно, кто я?

– Вы Ланселот Озерный, самый грозный, самый желанный из рыцарей.

– Не буду спорить, раз уж вы так говорите; но в каких это краях я стал таким желанным?

– В краю Эстрангор; если вы поедете в эту сторону, то узнаете, отчего вас там так ждут.

Девица удалилась, ничего более не сказав. Затем старуха велела ему остановиться у лесничего, который принял их с усердием и был весьма обрадован, узнав, что ему выпала честь приютить Ланселота; но побледнел, узрев глубину его раны. Старуха провела его в дальний покой; она уложила его, осмотрела его рану и смазала целебной мазью; ибо она была мудрой врачевательницей. Ей удалось даже, не подвергая опасности его жизнь, извлечь обломок копья; но пришлось ему пролежать три недели, прежде чем он смог снова сесть на коня. Мы оставим его у лесничего, дабы вернуться к Додинелю Дикому.