Романы Круглого Стола. Бретонский цикл. Ланселот Озерный.

LVII

Тем временем Сены, укрытые в замке Скалы, возобновили свои набеги. Безумие Ланселота, пленение короля Артура, мессира Гавейна, Гектора и Галеота вернули им надежду, утраченную в последних боях. В один из дней, задумав отвлечь Бретонцев, пока они бы вывели на берег короля Артура и повезли его в Ирландию, они напали на стан христиан. Равнину тотчас усеяли вооруженные бойцы, и зов тревоги донесся до покоев королевы. Ланселот вознамерился надеть доспехи.

– Милый друг, – сказала королева, – вы еще не вполне здоровы. Подождите хотя бы, пока наши воины не запросят о новом пополнении.

В этот миг явился один рыцарь: щит расколот, шлем пробит. Он сказал, преклонив колени перед королевой:

– Госпожа, мессир Ивейн призывает на помощь всех рыцарей, кто еще не при оружии: он боится, что не выдержит напора язычников; ведь лучших своих рыцарей он недавно отослал к Арестуэлю, угрожаемому Сенами.

– Не согласитесь ли вы теперь, госпожа, – сказал Ланселот, – чтобы мне принесли мои доспехи?

Королева промолчала, кивнув едва заметно в знак согласия. Ланселоту вручили щит короля Артура и славный меч Секанс[170], к коему прибегал король лишь в случае крайней нужды. Оставалось лишь надеть перчатки и подвязать шлем, когда Ланселот обратился к рыцарю:

– Сколько человек послано к Арестуэлю?

– Две сотни.

– Если бы эти две сотни вернулись, смог бы мессир Ивейн одолеть?

– По меньшей мере, битва была бы не столь неравной.

– Передайте мессиру Ивейну, что он получит требуемую помощь под стягом моей госпожи королевы.

Рыцарь простился, спросил другой шлем взамен негодного и вернулся к мессиру Ивейну, когда Бретонцы уже вразнобой отступали. Мессир Ивейн их удерживал, как мог; добрый рыцарь познается в великой нужде. Между тем Лионель велел привести двух коней: Ланселоту покрупнее, а второго себе. Прежде чем подвязать Ланселоту шлем, королева обняла его, нежно поцеловала и препоручила Богу. Затем она передала Лионелю глефу, а на нее навязала лазурный вымпел с тремя золотыми коронами; не так, как на стяге короля, где было корон без числа.

Когда мессир Ивейн заметил вымпел королевы, он сказал своим рыцарям:

– Видите этот стяг; вот она, обещанная помощь. Ну, так вперед, кто верно бьет!

Ланселот был уже в гуще битвы, возглашая: «Кларенс![171] Знамя короля Артура». Он разит своей глефой первого встречного Сена и бросает замертво под брюхо его коня. Поломав глефу, он берет из ножен славный Артуров меч, он поднимает на дыбы коней Саксонских и Ирландских; рубит направо и налево шлемы, щиты и руки; ничто не может перед ним устоять, и никто уже не смеет к нему подступиться. Он подобен горячему псу среди ланей, коих терзает зубами не затем, чтобы насытиться, но чтобы упиваться ужасом, им внушаемым. Сены роптали: «Это не смертный, это небожитель, ниспосланный нас погубить».

Отойдя от первого испуга, Бретонцы сомкнулись вокруг вымпела королевы; а Сены решили, будто к их врагам подоспело новое войско, для них неодолимое. Они бросились врассыпную. Мессир Ивейн догадался, что прибыл Ланселот, и говорил:

– Вот единственный рыцарь, воистину достойный носить это звание! Мы при нем не более чем оруженосцы и ратники.

Тут и самые робкие стали творить подвигов поболе, чем лучшие творили доселе. Занялась буйная погоня; Ланселот догнал верховного вражьего короля, великана Харгодабрана, брата прекрасной Камиллы. Тот впервые в жизни содрогнулся, услышав вызов, и до крови вонзил шпоры в конские бока. Ланселот настиг его снова и преградил ему путь. Подняв меч и откинув щит за спину, он одною рукой ухватил его коня за гриву, а другой отсек безбожнику левое бедро. Харгодабран упал, оставив ногу в стремени, а Ланселот, не став его добивать, промчался мимо. К умирающему приблизился мессир Ивейн; увидев огромную ногу, отдельную от тела, он изрек:

– Немного же ума у того, кто тягается с таким рыцарем. Он воистину бич Божий.

Харгодабрана унесли в бретонские шатры. Едва его там уложили, как он схватил нож и вонзил себе в сердце. Что же до Ланселота, то он преследовал Сенов до узкой мощеной дороги, берущей начало у реки; ее называли Гаделорским ущельем. Тут Сены увидели, что их обратил в бегство единственный рыцарь; они перестроились и собрались у начала дороги, с решимостью ожидая Ланселота; а он, с руками, обагренными их кровью, все еще рвался с ними в бой, когда Лионель остановил его коня.

– Крестом Господним молю, – сказал он, – не ходите дальше; вы хотите найти себе верную смерть? Разве не довольно вы еще сделали?

– Пусти меня, Лионель.

– Нет, нет! во имя долга перед вашей госпожой, вы не ступите ни шагу вперед!

При этих последних словах Ланселот натянул поводья, вздохнул и повернул назад.

– О! Лионель, зачем было так меня заклинать!

В сердцах он нагнал остальных рыцарей.

– С возвращением! – сказал мессир Ивейн, завидя его.

– Не говорите так; я возвращаюсь, покрытый позором.

– Что вы имеете в виду, любезный сир?

– Да, впору меня устыдить: не следовало ли мне отогнать нехристей подальше от ущелья?

– Тогда вы совершили бы не подвиг, а безумство.

Ланселот ничего не ответил, но на всем обратном пути среди рыцарей он бросал на Лионеля свирепые и гневные взоры; а тот опустил голову и не пытался его умиротворить.