Романы Круглого Стола. Бретонский цикл. Ланселот Озерный.

LI

Сагремор имел престранные свойства души и тела. Когда он бывал разгорячен, он мог противостоять хоть целому войску; но стоило часу битвы миновать, он становился тревожен и боязлив; его одолевала головная боль, он мучился голодом и, если не находил ничего съестного, он просто умирал на глазах. Этот разлад, это смятение телесных соков[152] утвердили за ним прозвание Шалый (Неумеренный), данное ему королевой Гвиневрой в тот день, когда, ринувшись в самую гущу Сенов и Ирландцев, он убил одного за другим Кинкенара, короля из Ирландии, и Бранденя, короля Сенов. А Кэй, желая попрекнуть его приступами болезненной истомы, прозывал его «Уморенный»[153].

– Ах! – сказал внезапно Сагремор, – я чувствую, что умираю. Дайте мне поесть или приведите священника.

– Его найти нелегко, – ответил мессир Гавейн, – и голод ваш утолить не легче.

– Не волнуйтесь, – промолвила девица, – скоро мы уже приедем.

Но Сагремор едва держался в седле; он качался и того и гляди мог упасть. Тогда мессир Гавейн соскочил с коня, вручил его поводья девице и, сев на конский круп позади Сагремора, обхватил его руками. Был уже час полуночных снов, когда им пришлось преодолеть водный поток по доске шириною в три пье. На их счастье, светила луна. Первой перешла его девица, сидя на своем рысаке и держа поводья второго коня. Сагремор и Гавейн ехали за ней. На том берегу невдалеке гордо высилась громада дома, а пройти к нему надо было через прекрасный фруктовый сад. Девица завела их через потайную калитку, пропустив вперед обоих коней; мессир Гавейн с Сагремором въехали следом.

– Теперь сойдите, – сказала она, – вот стойло, оставьте там лошадей.

Затем она молча провела их в высокую залу.

– Не забудьте, – сказал ей мессир Гавейн, – что Сагремор уже изнемог.

– Немного терпения, – ответила девица, – пройдемте со мною в эту вторую залу; она моя.

Луна, сияя полным блеском, проникала туда сквозь два десятка окон. Девица усадила рыцарей, оставила их ненадолго, а потом вернулась со множеством накрытых блюд и бутылью превосходного вина.

Мало-помалу силы вернулись к Сагремору; и когда они все трое вволю наелись и напились, девица сказала:

– Мессир Гавейн, предоставьте мне заботы о Сагреморе, для вас тут есть более приятное дело. Дом этот принадлежит королю Норгаллии, а пассия ваша – его дочь. Она только и мечтает о вашем приходе; но ее покой довольно далеко отсюда, и, чтобы дойти до нее, вам придется преодолеть немало опасностей; но для отважного сердца нет ничего невозможного.

С этими словами она набрала целый пучок свечей[154] и провела мессира Гавейна вначале через конюшню, где было не менее двадцати вороных скакунов.

Посреди следующей залы сидели сверху двадцать охотничьих птиц. В другой стояли двадцать прекрасных боевых коней.

– Это кони тех двадцати рыцарей, – сказала она, – которые каждую ночь приходят к этой зале спать, не снимая доспехов. Они стерегут мою госпожу; ибо король осведомлен, что его дочь дала вам обет, и предвидит, что судьба вас может занести сюда. Она послала меня искать вас, когда узнала о том, что вы говорили у вашего брата Агравейна: мол, если вам представится случай с нею увидеться, вы его не упустите. Идите прямо ко входу в залу с двадцатью рыцарями; они там, видите? Дальше поступайте, как знаете; я пойду обратно к Сагремору.

Мессир Гавейн двинулся вперед, подвязав шлем и обнажив меч. Он прислушался, но ничего не услышал. Он прошел еще немного и по углам квадратной сводчатой спальни заметил десять постелей, а на них столько же рыцарей в доспехах, со щитами на груди, со шлемами в изголовьях. Он прокрался тайком; ни один не проснулся. Он погасил большую свечу, добрался до другой двери и закрыл ее за собою. Посреди той второй опочивальни стояло роскошное ложе, и под одеялом из горностаевых мехов покоилась юная дева, чью красоту распознать было нетрудно, благо в зале горели четыре свечи. Он их потушил, снял шлем, откинул забрало, отвязал меч и подошел к ложу. Его поцелуи разбудили девицу, и та вначале забормотала, как женщина, которую побеспокоили во сне; затем открыла глаза и воскликнула:

– Святая Мария! Это что же такое? Кто вы?

– Тот, кто любит вас и кого любите вы, моя милая. Не будите никого.

– Вы один из рыцарей моего отца?

– Нет, милая, я Гавейн, племянник короля Артура, тот, кому вы сулили свою любовь.

– Зажгите свет, я посмотрю получше.

Когда свечи загорелись, девица разглядела лицо нежданного гостя и заметила кольцо на его пальце.

– Сомнений нет, это сам мессир Гавейн.

Тогда, просияв от радости, она приподнялась и раскрыла ему объятия, хотя он был еще в доспехах.

– Снимите кольчугу, милый друг, и дайте налюбоваться на того, о ком я так мечтала.

Мессир Гавейн освободился от доспехов, вернулся к ложу и возлег рядом с нею. Утолив свою страсть, он рассказал ей, как сюда добрался, и в полночь они уснули в объятиях друг друга.

Между тем крыло дома, отведенное девице и рыцарям ее стражи, выходило окнами во двор напротив покоев короля Норгалльского. Злой судьбе было угодно, чтобы Траделинану пристала нужда подняться; возвращаясь, он открыл окно, и притом, что свечи были зажжены, он явственно увидел, что руки юной девы обвили шею некоего рыцаря.

– Вот как! – промолвил он, – много же толку от моей стражи!

Он осторожно закрыл окно и пошел поведать королеве о том, что увидел.

– Не плачьте, – сказал он, – не поднимайте шума, я знаю способ отомстить за нас так, чтобы в свете ничего не узнали об этой оказии.

Он разбудил двух придворных.

– Хотите заслужить большие поместья?

– Сир, мы готовы для вас на все, что угодно.

– Знайте же, что некий изменник-рыцарь пробрался в спальню моей дочери; возьмите вы меч, а вы молот потяжелее. Тайком подберитесь к ложу; вы, с мечом, просуньте его острие под одеяло, к самому сердцу рыцаря, а вы, с молотом, ударьте что есть силы в рукоять меча; предатель умрет, не успев сказать ни слова. Кроме нас с вами, никто и никогда не узнает о позоре моей дочери и о возмездии того, кто за нее отомстил.

Вооружась мечом и молотом, придворные вошли в опочивальню девицы через дверь, супротивную той, что вела к рыцарям. На краткий миг они застыли, любуясь красотой влюбленной пары; затем один подвел клинок меча, а второй отступил на шаг назад, чтобы ловчее было ударить вдоль. Но мессир Гавейн, чьи руки лежали поверх одеяла, почуял холод стали; он проснулся, поднял руку и тем отвернул клинок; а молот ударил рукоять меча с такою силой, что острие, уже приподнятое и наведенное мимо, вонзилось в стену и вошло в нее на половину пье. Открыв глаза, мессир Гавейн увидел перед собою вооруженного воина; он соскочил с постели, вырвал меч из доски стены и насквозь пронзил того, кто его принес. Второй придворный метнулся к двери; но мессир Гавейн его упредил, ударом меча явив на свет Божий его мозги. Покончив с этим, он встал и подошел к обоим телам, затем вытолкал их из спальни долой. На шум их падения подоспели король с королевой и подняли тревогу: рыцари из другой спальни пробудились.

– Откройте, сударыня, откройте!

Ответа нет. Они стучат еще сильнее, они грозятся выломать дверь.

– Да сколько вам угодно, – отвечает девица, – она прочная и вас не боится.

Тем временем она помогала мессиру Гавейну надеть доспехи. Он рвался выйти против рыцарей, которые все еще ломились; он умолял свою подругу, чтобы она позволила ему открыть.

– От этого я воздержусь, – сказала она.

– Ах! Милая моя, не давайте повода говорить, что я побоялся выйти тем же путем, каким вошел.

– Погодите хоть немного. Выходите через эту вторую дверь и держитесь под аркой свода[155], где вас не увидят. Я открою рыцарям, и они, не найдя вас тут, погонятся за вами до спальни моего отца, куда эта дверь и ведет; когда они без толку все обыщут, то вернутся через первую дверь. А коридор там узкий, так что вы с легкостью перебьете их одного за другим. Тогда вы сможете выйти так, как пожелаете.

Избавим читателя от довольно запутанного рассказа о битвах, которые пришлось выдержать мессиру Гавейну. Достаточно сказать, что ему стоило немалых трудов одолеть не только двадцать рыцарей-стражников, но и всех, кто был в покоях короля и в саду, который надо было заново пройти. К счастью, ему в этом превосходно помогли Сагремор своей отвагой и девица своими уловками.

Один из рыцарей короля, будучи смелее прочих, преградил путь Сагремору у входа в сад. После долгого поединка он запросил и получил пощаду при условии, что поможет им добраться до доски, по которой они переходили к саду. Он проводил их туда, и на прощание Сагремор ему позволил стать навеки его рыцарем.

Племянница Манассеса, приведшая их, как видно, боялась без них остаться.

– Что станет с моей милой, – спросил ее мессир Гавейн, – если мы покинем ее на злую волю короля, ее отца?

– За нее не волнуйтесь: король с королевой так любят ее, что простят непременно. С тех пор как уехала ее сестра, возлюбленная вашего брата Агравейна, она их единственное дитя. Меня же ничто не спасет от их злобы, если им удастся меня захватить.

Сагремор, ее новоявленный друг, предложил сопроводить ее к замку Аргавейна. Она согласилась и велела бывшему при ней слуге довести мессира Гавейна до входа в Сорелуа. Мы узнаем, как он туда прибыл, но вначале проведаем, что стало с еще одним нашим другом, славным рыцарем Гектором Болотным.