Романы Круглого Стола. Бретонский цикл. Ланселот Озерный.

Во время этого рассказа девица утопала в слезах.

– Друг мой, – сказал мессир Гавейн, – возвращайся к своему отцу, скажи ему, что один рыцарь завтра выйдет за него на поединок.

Оба юноши возблагодарили великодушного рыцаря и тотчас сели на коней, окрыленные нежданной надеждой.

В тот же вечер они приложили все свое усердие, чтобы герцогу Эскансу было доложено, что назавтра против сенешаля выступит боец. На широкой равнине, прилегающей к замку, где был назначен поединок, расставили барьеры.

Что же до мессира Гавейна, то, выспавшись за ночь, он встал и, дабы остаться неузнанным, спросил, нет ли другого щита, кроме того, что был у него при Ловерзепе. В доме нашелся всего один, старый, почерневший и полуразбитый. Мессир Гавейн остался им доволен, как если бы он был его достоин. Выйдя после мессы, он потребовал коня и направился туда, где перед барьерами стоял герцог. Принесли святые мощи; герцог первым поклялся учинить правый суд над тем, кого изгонят с поля; затем сенешаль и его гаранты клятвенно заверили, что Манассес причастен к гибели сына герцога; мессир Гавейн, напротив, обвинил сенешаля во лжи.

Затем они перешли широкий ров по подъемному мосту, который подняли обратно вслед за ними. Толпа, растянутая чередою вдоль рва, заняла весь склон горы, у подножия которой были расставлены барьеры. Жена Манассеса и девица, ее племянница, уединились в соседней часовне, дабы умолить Бога даровать победу защитнику правого дела.

И вот оба рыцаря берут разгон и налетают друг на друга. Щиты принимают первый удар, копья переломаны; по первой суровой встрече мессир Гавейн понял, что перед ним могучий боец.

– Сенешаль, – сказал он, – остановимся на этом, я вам советую. Было бы весьма печально для вас умереть во грехе лжесвидетельства; спасите свою душу, если вы о ней печетесь более, чем о теле; оставьте возводимую вами напраслину. Манассес невиновен, я это знаю; я берусь примирить вас с ним.

– Это тебе, рыцарь, пристало просить пощады, – ответил сенешаль, – не родился еще тот, кто меня одолеет.

И вот они переходят на мечи: мессир Гавейн наносит удар сенешалю, и тот оглушен; наносит другой, и земля краснеет от крови, хлынувшей из-под петель кольчуги. Но он не торопится закончить дело, ему по нраву отчаянный отпор врага. Те, кто столпился у рва, не столь терпеливы; один из стражей направился к храму уведомить дам, что битва продолжается и что исход ее еще не ясен. Племянница не могла совладать с нетерпением: она вышла из часовни и стала на пригорке над барьером, вся дрожа. При виде крови, ручьями льющейся из-под кольчуг, взор ее помутился, глаза закрылись, и она без памяти упала на траву.

Следя за перипетиями боя не менее пытливо и внимательно, поблизости стоял юный Лионель. Ему предстояло проехать через Ловерзеп, чтобы попасть из Сорелуа ко двору короля Артура, и он остановил коня в том самом месте, где упала девица. Но он до того пристально следил за обоими соперниками, что не заметил ее.

– Ну-ка, подайте назад! – резко окликнул его рыцарь, который подбежал ее поднять; и, схватив коня за повод, он едва не скинул юношу наземь. Разъяренный Лионель выхватил меч и только собрался нанести удар, как девица, приподнимаясь, заметила ему, что не пристало оруженосцу нападать на рыцаря. Он тотчас опустил оружие и сказал, обращаясь к рыцарю:

– Я не видел эту особу, сир, я просто глаз не мог отвести от этих двух шампионов. По-моему, они хороши; но им, пожалуй, далеко до тех, с кем я расстался накануне.

– И кто же они, любезный сир, – спросил с улыбкой рыцарь, – те герои, с которыми вы расстались?

– Что вам за дело; но попадись вы одному из них, вы или те, кого я там вижу в бою, я уверен, что ради своего спасения вы отдали бы все угодья Галеота.

Произнеся имя Галеота, Лионель прикусил язык; но мессир Гавейн, все еще давая передышку сенешалю, уловил эти слова и тут же подумал, что этот юнец мог бы передать ему вестей от доброго друга Галеота. Потом он услышал, как девица воскликнула:

– Гавейн, мессир Гавейн! Вас почитают за лучшего рыцаря в мире; неужели вы позволите так надо собою глумиться!

– Э, сударыня! – сказал Лионель, – что вы тут поминаете мессира Гавейна? Он-то не позволил бы так себя охаживать одному-единственному бойцу.

Все эти слова донеслись до мессира Гавейна, и они ускорили гибель сенешаля. Последним ударом племянник Артура оглушил его и выбил из седла кулаком. Затем он спешился, отвязал шлем, откинул побежденному забрало и ожидал услышать мольбу о пощаде. Но сенешаль был уже не в силах вымолвить ни слова; и мессир Гавейн, к великому своему сожалению, отсек ему голову, отнес ее и выложил к ногам герцога Эсканса. Тело тут же вынесли на вилах[147], а Гавейн, оставаясь глух к увещеваниям герцога, который стремился его удержать, и к изъявлениям благодарности от родни Манассеса, пришпорил коня; ибо ему не терпелось догнать юнца, произнесшего имя Галеота. Впрочем, он дал себе зарок, что как только потолкует с этим юнцом, то вернется за племянницей Манассеса и поедет с нею туда, где живет прекрасная незнакомка, о которой та ему говорила.