Пропавший брат

Большие Пальцы

Детский эшелон шел до Самары ровно неделю и в Самаре на запасных путях простоял почти сутки. Часть вагонов здесь отцепили, а остальные пошли дальше. На станции Аксаково-Белебей было оставлено еще пять вагонов.

Гришка Афанасьев, по прозвищу Рифмач, сбегавший на разведку, сообщил ребятам, что дальше эшелон не пойдет. Но он ошибся. Из Аксакова две теплушки отправили на соседнюю станцию — Глуховскую. Здесь приехавших петроградских ребят встретил новый заведующий — Антон Иванович Лобода.

Он пришел к поезду в чесучовой косоворотке, подпоясанной тонким кавказским ремешком, в сандалиях на босу ногу. Должно быть, Антон Иванович забыл дома фуражку, наголо выбритая голова его сияла на солнце. Безусый и безбородый, невысокого роста, но плотный, широкоплечий и широкогрудый, он казался силачом. С первого взгляда ребятам не понравились брови нового заведующего; густые и черные, словно нарисованные углем, они сходились у переносицы, придавая Антону Ивановичу грозный вид.

— Ну, как доехали, хлопцы? Все здоровы? — закричал Лобода, заглядывая в теплушку.

Голос его прозвучал могуче, как труба, и ребята решили, что Антон Иваныч был раньше командиром полка.

— Все, все! — раздались веселые голоса.

— Вылезай тогда скорее!

Детвора дружно высыпала из вагонов на рельсы. За десять суток ребятам надоело утомительное путешествие по железной дороге. Все обрадовались его окончанию.

— Становитесь по четыре человека в ряд и пойдем!

Кругом толпились любопытные жители железнодорожного поселка. Удивлялись вслух — откуда столько ребят привезли? А станционный сторож, длиннобородый хромой старик с глубокими морщинами на лбу, объяснил:

— Голодающие дети из Питера. Сам Ленин прислал. И приказал шаровского попа, отца Макария, из нового дома выселить. Декрет по телеграфу передавали, чтобы из поповского дома приют сделать.

— А батюшку куда же?

— А куда хошь! На хутор перебрался.

Приезжие ребята выстроились в колонну.

В переднем ряду стоял маленький мальчик, одетый в шерстяную рубашку, темно-серое пальто с большими белыми пуговицами, короткие штанишки и матерчатую шляпу непонятного покроя. Точно так были одеты все ребята. У девочек из-под таких же, как у мальчиков, нескладно сшитых пальтишек виднелись серые клетчатые юбочки.

Маленький светловолосый мальчик с синими задумчивыми глазами, стоявший в переднем ряду, был Володин брат Боря, прозванный в детдоме Странником. Выглядел он значительно моложе своих одиннадцати лет, был тонкий, нежный и хрупкий. Если бы надеть на него платье, то легко можно было бы принять его за девочку.

— Ну, пошли, друзья, пошли! — закричал Антон Иванович.

Боря шагал в переднем ряду и смотрел по сторонам. Станция маленькая, а водокачка большая. Хорошо бы на эту кирпичную башню залезть! Блестящие рельсы убегают вдаль и словно сходятся вместе. Но это только так кажется. Боря знает, что рельсы всюду лежат на одинаковом расстоянии один от другого. За башней виднеется небольшой лес, а с правой стороны зеленеет громадное поле.

— Вот так поле! — удивился Боря. — Какое большое!

— Это не поле, а степь, — поправила воспитательница Нина Михайловна Шишкина, прозванная ребятами Шишечкой.

Шишечка и Боря нежно любили друг друга, но об этом никто не знал. Когда воспитательница приходила к ребятам, она прежде всего искала глазами Борю и, найдя лицо мальчика с приподнятыми бровями, невольно улыбалась. В синих глазах Бори вспыхивала радость. Он тоже улыбался.

Один раз Шишечка спросила:

— Ты что смеешься?

— Вы — розовая, — сказал Боря. — И красивая, очень.

— Что же тут смешного?

— Ничего... — смутился Боря, а Нина Михайловна нежно погладила его по шелковистым волосам.

Шишечка действительно была розовая. На щеках девушки всегда пылал яркий румянец. Высокая и стройная, она укладывала косу вокруг головы, что делало ее похожей на украинку. Когда Шишечка смеялась, на щеках появлялись ямочки, отчего лицо ее становилось еще милее.

Нина Михайловна шла рядом с Борей и держала его за руку. Ей, видимо, нравилось, что мальчик от всего приходил в восторг.

— Смотрите, смотрите! — закричал Боря. — Стадо лошадей!

И опять Шишечка поправила:

— Про лошадей говорят табун, а не стадо. Это лошади башкир. Лошади пасутся, чтобы был хороший кумыс.

— Какие башкиры? Какой кумыс?

Но Шишечку позвал в это время Антон Иваныч, и она покинула Борю. Так мальчик и не получил ответа на свои вопросы. Да и беседовать было не время.

Колонна подошла к воротам белого дома с высокой зеленой крышей, и Антон Иваныч гостеприимно распахнул широкую калитку.

Ребята кинулись осматривать дом. Стены выбелены голубоватой известкой, чистые стекла сверкают на солнце, пол еще пахнет олифой — должно быть, красили недавно. А при доме сад большой — летом будут ягоды: малина, земляника, вишни, смородина, крыжовник. Все надо посмотреть ребятам, всюду свой нос сунуть.

Но Антон Иваныч громко захлопал в ладоши.

— В баню, друзья! В баню! Мыться с дороги! Мыться!

Баня оказалась маленькой. Мылись в четыре очереди, да и то тесно было, повернуться негде. Зато обедом в этот день ребят накормили замечательным. Такого обеда они давно не видели в Петрограде.

— Ешь, друзья, отъедайся! — гремел голос Антона Иваныча, расхаживавшего по столовой. — Кто хорошо ест, тот хорошо и работает.

На другой день утром на балконе было устроено первое собрание. Председателем единогласно выбрали Гришку Афанасьева, а секретарем Борю. Слово для доклада взял Антон Иванович.

— Это, друзья, что? — Антон Иваныч показал свой мизинец с желудеобразным ногтем.

— Палец!

— Какой палец?

— Мизинец!

— А что этим мизинцем можно сделать?

— Ничего!

— Правильно. Ничего. А вот это что такое?

— Рука!

— Пять пальцев!

— Правильно! — похвалил Антон Иваныч. — Рука и на руке... Раз, два, три, четыре... Совершенно верно, ровно пять пальцев. А здесь сколько? На двух?

— Десять!

— Фу-ты, ну-ты! Опять правильно! Считать, ребята, вы умеете!

— Да что мы, дураки, что ли! — не выдержал Гришка Афанасьев. — Мы арифметику знаем!

— Не может быть! — изумился Антон Иваныч. — А ну-ка, скажите тогда, что можно десятью пальцами делать? Вот этими двумя руками? Кто знает?

— Корзиночки плесть! — пропищала Наташа.

— Верно! А еще что?

— Ягоды, когда вырастут, собирать, — подумав, сказал Боря. — Здесь ягод много.

— Глаз у тебя зоркий, — одобрил Антон Иваныч. — Это хорошо. Ну, а еще что?

— Работать!

— Верно! Работать! Трудиться! Одним пальцем работать нельзя. Пустое ведро поднимешь, а с водой нет, тяжело! А рукой — пожалуйста. А двумя еще легче! А если просунуть под дужку палку, то два человека, в четыре руки, и совсем легко поднимут. Верно?

— Верно!

— Ну так вот, вы, каждый в отдельности, — пальцы. В отдельности вы ничего не сможете делать, разве только игрушечные корзинки плесть. Но если вас взять пять человек — это будет рука. А рукой, друзья, уже можно работать. Хорошо можно работать! Вот наш секретарь (тут все поглядели на Борю) приметил ягодник. А вы знаете, сколько труда затрачено, чтобы летом вы смогли есть малину и крыжовник? Сколько рабочих рук на это потребовалось?

Окончание речи Антона Ивановича несколько удивило ребят.

— Про пальцы и руки я рассказал для того, чтобы вам яснее была разница между трудом одиночки и артели. Один в поле не воин, говорит пословица, а мы прибавим: один в поле и не работник. Один человек богатую жизнь на земле устроить не сможет. Для этого необходим упорный, настойчивый труд миллионов. Чтобы в будущем оказаться хорошими строителями счастливой жизни, нам нужно теперь же привыкать трудиться по-новому. Этому вас и научит детская коммуна, куда вы приехали. У нас, друзья, не детский дом. Разницу вы скоро поймете. В коммуне основа всей жизни — труд. Готовить пищу, стирать белье, следить за чистотой, возить воду, ухаживать за огородом и садом, вообще все для себя делать своими собственными руками — главное правило нашей коммуны. Работы будет много, но силой заставлять мы никого не будем. Самый плохой труд — это подневольный, из-под палки. Я враг такого труда. Поэтому давайте договоримся сейчас же: кому работа не по душе, пусть честно заявит сразу, и мы его переведем в соседний детский дом, где порядки другие. Ну, подумайте хорошенько!

Антон Иваныч замолчал и сдвинул черные, сросшиеся у переносья брови. Ребята переглянулись. Желающих уходить в другое место не нашлось.

— Что уж тут долго думать, — громко сказал Гришка Афанасьев. — Раз сюда приехали, здесь и останемся.

— Прекрасно! — воскликнул Антон Иваныч. — Я очень рад. А жить будем хорошо. Ой как хорошо, друзья!

На этом собрании, по предложению Антона Иваныча, были организованы Рабочие Руки. Каждый член деткоммуны считался пальцем. Пятеро ребят составляли Рабочую Руку. Таких Рук в коммуне оказалось шестнадцать. Каждая Рука выбрала Большой Палец. Он являлся для пятерки вроде старосты и был депутатом в Совете Коммуны.

Когда закончились выборы, Гришка Афанасьев (его единогласно избрали председателем Совета Больших Пальцев) закрыл собрание, и ребята разбрелись по саду.

— Антон Иваныч, видать, не плохой! — заметил Боря.

— А кто ему пол-уха отрубил?

— Немцы на войне.

— Глотка у него здоровая. Смеется как: о-го-го-го-го-!

— Грохочет здорово!

— Как грохотун!

— Грохотун!

— Ребята, давайте его звать Грохотуном?

— Грохотун! Грохотун!

Так Антону Иванычу ребята в первый же день приклеили прозвище.

Вечером Большие Пальцы ходили с ним смотреть участок земли, намеченный для расширения ягодника. Боря тоже ходил. Он попал в пятую Руку и был выбран Большим Пальцем. А после ужина состоялось заседание Совета для распределения работ на первую неделю.

Так началась для ребят трудовая жизнь в коммуне. Вставали они рано и бежали на лужайку заниматься гимнастикой. Антон Иваныч в трусиках и сандалиях, с непокрытой головой становился у всех на виду и показывал упражнения.

— Ну, теперь, друзья, начинаем все... Ра-аз... Два-а... Та-ак! Еще раз повторить...

И ребята повторяли упражнения. После гимнастики в столовой пили молоко с душистым свежим хлебом и ели творог. А потом часть ребят отправлялась на хозяйственные работы, а часть, забрав лопаты, шла на участок копать гряды под ягодник.

— Ну-ка, давай здесь в четыре руки! — грохотал Антон Иваныч.

И все отлично понимали, что на работу надо поставить двадцать человек. Большие Пальцы делили веревкой клочок земли на четыре части, и каждая Рука знала, что работу надо выполнить, не рассчитывая на чужую помощь.

Работа на участке продолжалась до обеда, а после обеда шли уроки. Ребята занимались три часа, а потом под руководством Шишечки готовили пьесу «Герой коммуны».

Ну, конечно, Нина Михайловна выбрала самую интересную роль для Бори. Перед расстрелом коммунаров он первый запевал «Интернационал».

Некоторые находили, что у Гришки Рифмача роль была еще интереснее. В ней было больше слов и слова были такие, от которых одновременно становилось и страшно и радостно.