Пропавший брат

Пылающее сердце

Так Володя попал на пароход «Монгол». Все оказалось проще, чем предполагали Батенин и Кондратьев. Атаман отвел Гусеву каюту первого класса, и все решили, что кержак везет с собой внука.

Володя посидел немного в каюте, а потом вышел на палубу. Ему хотелось взглянуть на Батенина. Матросы убирали трап. Машина заработала, и пароход начал медленно отходить от причала. И в эту минуту с пристани раздался страшный женский вопль. Молодая женщина с обезумевшими глазами, ломая в отчаянье руки, кричала диким голосом и бежала по берегу возле самой воды, словно старалась догнать пароход. Толпа наблюдала за нею, но никто не решался подойти. И только один человек в очках и широкополой шляпе кинулся вдогонку. Он с трудом остановил ее и стал успокаивать. Женщина вырвалась из его рук, упала на камни и продолжала кричать. Володя, вспомнив рассказ Петрика о Дуне, догадался, что это была жена Захара.

Пароход отходил все дальше и дальше от пристани, и женский голос становился все слабее и слабее. Наконец он совсем умолк.

Тогда Володя вернулся в каюту. Старик Гусев, сняв сапоги, лежал на нижнем диване и тихо дремал. Преклонный возраст давал себя чувствовать, кержак быстро утомлялся. Мефодия в каюте не было. Володя постоял, разглядывая белоснежную бороду старца, и потихоньку вышел снова на палубу. Он хорошо сознавал, что находится среди врагов, и был настороже. Помня просьбу Батенина, он раздумывал, как найти Захара. Арестованных везли в трюме. Но как туда проникнуть? Сидя на скамейке под окном своей каюты, Володя долго строил самые разнообразные планы. Он вспомнил Петрика, и невольная слеза скатилась по его щеке. Тот сумел бы что-нибудь придумать. Так и не решив ничего, Володя с грустью поднялся и вторично обошел верхнюю палубу. В каютах первого класса офицеры пили коньяк и шумно разговаривали. Проходя мимо широких окон кают-компании, Володя увидел Анненкова. Атаман играл на пианино. В просторной кают-компании больше никого не было. Володя постоял и пошел дальше. По крутой винтовой лестнице с железными ступенями он спустился на нижнюю палубу. В третьем классе ехали рядовые гусары. Они тоже пили, только не коньяк, а водку и играли в карты. Пройдя мимо машинного отделения и ощутив жар пылающей топки, Володя пробрался к трюму. У входа он увидел гусара с винтовкой и повернул назад.

Что делать?

Он поднялся по той же винтовой лестнице на верхнюю палубу и снова заглянул через широкое окно в кают-компанию. Опустив низко голову, Анненков ходил из угла в угол, держа руки за спиной. Вдруг атаман взглянул в окно, и Володя, встретив его взгляд, пугливо отпрянул. Непонятный, безотчетный страх овладел его душой. «Какой он страшный!» — содрогнулся Володя.

А на верхнюю палубу уже просочились подвыпившие гусары. Гармонист растянул мехи полубаяна, и чей-то веселый голос запел:

Пароход идет,
Волны кольцами,
Будем рыбу кормить
Комсомольцами...

Потом появился офицер, и гусары, сразу присмирев, разошлись. На палубе снова водворилась тишина. И Володя опять отправился в разведку, мучительно размышляя, как удобнее проникнуть к товарищу Захару.

Он увидел его совершенно неожиданно на очень близком расстоянии. Два гусара тащили Захара из трюма на верхнюю палубу. Впереди шел молодой офицер с черными небольшими усиками, перепоясанный новыми желтыми ремнями. Володя слышал, как они скрипели.

Стараясь не попадаться на глаза офицеру, мальчик следил, куда поведут Захара, и, крадучись, шел сзади. «К Анненкову!» — догадался он, увидев, что офицер свернул в коридор. Володя побежал на носовую часть парохода, к кают-компании. Оглянувшись по сторонам, он занял удобную позицию: на скамейке, возле окна с плохо прикрытой рамой.

Анненков сидел в кресле, заложив ногу на ногу. Володя отлично видел его лицо в профиль. Офицер с усиками распахнул дверь и пропустил гусар, тащивших Захара. Они остановились посредине каюты. Офицер стоял сбоку и, держа под козырек, ждал распоряжений атамана.

— Пусть сядет на диван, — приказал Анненков, не спуская зоркого взгляда со своего пленника.

Захар, морщась от боли, сел и протянул забинтованную ногу.

— Можешь идти, — сказал атаман офицеру.

Тот козырнул и вышел вместе с гусарами.

Володя, затаив дыхание, заглядывал в окно. Что будет дальше?

— Вы офицер? — спросил Анненков после долгого молчания.

— Нет.

— Студент?

— Нет.

— Назовите свою профессию.

— Я — революционер.

Анненков побарабанил пальцами по столу. Немигающими глазами он смотрел на Захара.

— Что вас заставило стать революционером?

— Желание создать справедливый для всех строй жизни на земле.

— Какой это справедливый? — Анненков поднял брови.

— Чтобы человек не угнетал человека.

— Кто вас угнетал? По вашим рукам я вижу, что вы не мужик и не рабочий.

— Меня царский строй угнетал хуже, чем рабочего и крестьянина.

— Вы еврей?

— Нет.

— Назовите свою настоящую фамилию.

— Вам ее не к чему знать.

Анненков долго смотрел изучающим взглядом на Захара, а потом тихо заговорил:

— Контрразведка дала мне о вас сведения. Вы нарочно сели в тюрьму, чтобы поднять восстание заключенных и захватить крепость. Это верно?

Захар молчал.

— Уважаю людей, идущих на верную смерть с открытыми глазами, — заговорил Анненков таким тихим голосом, что Володя с трудом разбирал его слова. — У меня половина личного конвоя — бывшие красноармейцы. Они попали в плен. Их надо было расстрелять, и любой командир это сделал бы. Но я их помиловал за храбрость в бою. Я помилую и вас и отпущу под честное слово, если вы мне дадите обещание навсегда прекратить борьбу с нами.

— Коммунист такого обещания дать не может, — быстро сказал Захар.

Анненков помолчал и в раздумье спросил:

— Скажите, вы стояли когда-нибудь под расстрелом? Видали дула, наведенные на ваше сердце?

— Вы это спрашиваете, потому что хотите меня запугать?

— К сожалению, сейчас расстрелом не всех запугаешь. Я много расстреливал и убедился, что средний человек уже привык к страху смерти. Не пойму только одного: почему эту привычку стали именовать героизмом? Очевидно, нужна более страшная казнь. Тот, кто сумеет заставить трепетать всю Россию от страха, тот переломит и хребет вашей пролетарской революции. Вам понятна моя мысль?

— Понятна, — ответил Захар. — Вы мечтаете посадить на трон палача, чтобы задушить нашу революцию. Думаю, это никому не удастся.

— А вы мечтаете посадить на трон кухарку, которая, по мнению вашего товарища Ленина, должна управлять государством? Но я не хочу подчиняться ни кухарке, ни повару! Они должны стряпать обед, а управлять моей родиной будет новый великий монарх, — лицо атамана просветлело. — И я проложу ему путь к трону, даже если мне придется перевешать пол-России.

Анненков вскочил с кресла и заходил из угла в угол. Володя с тревогой следил за ним. Внезапно атаман остановился перед Захаром.

— Итак, вы решили продолжать борьбу с нами, если останетесь живым. Верно я вас понял?

— Да, — твердым голосом ответил Захар. — Вы поняли меня совершенно правильно.

— Мне нравится ваша прямота. Ненавижу, когда слизняки ползают на коленях, целуют сапоги и умоляют о пощаде. Трусы — это гнусная плесень нашей эпохи. Я вижу, вы не боитесь расстрела. И я вас не расстреляю...

При этих словах Володя от радости чуть не вскрикнул.

— Не расстреляю! — повторил Анненков. — Я прикажу вас сжечь в топке парохода живьем. Почему вы побледнели? Вам нехорошо?

Атаман налил из графина стакан воды и вежливо подал пленнику.

Но Захар не стал пить. Он с размаху швырнул стакан в лицо Анненкову. Атаман вовремя отшатнулся, и стакан, ударившись о стену, разлетелся вдребезги.

— Что? Испугался? — Анненков усмехнулся. — Страшно стало?

Бледный Захар тяжело дышал:

— Душегуб! Ты можешь меня сжечь, изрезать на куски! — закричал он неестественно тонким голосом. — Но победить меня ты не сможешь. За мной народ! Наше дело бессмертно!

Анненков презрительно скривил рот. В глазах его вспыхнул злорадный огонек.

— Болван! От тебя не останется даже праха. Ты вылетишь с дымом в пароходную трубу. Этим и кончится твое бессмертное дело!

Атаман быстро подошел к двери и ударил в нее ногой. Она распахнулась, и в каюте появился офицер с двумя гусарами.

Анненков кивнул на Захара и приказал:

— В топку парохода!

Володя заметил, как офицер с недоумением взглянул на атамана. Ему показалось, что он ослышался.

— Да, сжечь в топке парохода! Немедленно!

— Есть, брат-атаман! — козырнул офицер.

Два гусара мигом схватили Захара под руки и потащили из каюты. Володя закрыл ладонями лицо и вне себя от ужаса побежал по палубе. Здесь он увидел пьяных гусар, вышедших из кают на свежий ветерок. Они плясали и пели под гармошку. Володе невольно пришлось задержаться. Чубатый гусар, отбивавший каблуками замысловатую чечетку, загородил ему дорогу.

И вдруг плясун остановился. Словно электрический ток пробежал по всему пароходу. На какую-то минуту все затихло. Это из уст в уста передавали приказ атамана: сжечь живьем пленного большевика. Но через мгновенье шум поднялся еще сильнее. Еще громче, с гиком, со свистом полились залихватские песни, надрывнее запиликала гармоника, и в пьяном угаре вихрем кружились плясуны. Не жалея каблуков, они словно старались проломить пол палубы.

— Ведут! Ведут!

И снова стало на мгновение тихо. Гусары волокли Захара в машинное отделение.

Володя кинулся вслед, но тут пожилой матрос, наблюдавший за ним, схватил его крепко за руку.

— Марш на палубу! — сказал он сурово. — Тебе смотреть тут нечего.

...«Монгол» шел вниз по течению, оставляя пенистый след на воде. Над степью пылал вишневый закат. Володя стоял на палубе и смотрел на широкий Иртыш. Он вспомнил рассказ Батенина о смелом Данко, вырванное сердце которого пылало факелом великой любви к людям. «От лучей заката река казалась красной, как та кровь, что била горячей струей из разорванной груди Данко». Огромная стая ворон, зловеще каркая, пересекала Иртыш. Из пароходной трубы шел дым. Легкий ветер относил его к берегу.

На верхней палубе духовой оркестр, расположившийся перед кают-компанией, играл, по приказанию Анненкова, похоронный марш.

Торжественные, печальные звуки плыли над вечерней рекой. Володя плакал навзрыд.

ДОМОЙ!