Пропавший брат

ВСЕМ! ВСЕМ! ВСЕМ!

Распределительной комиссией

Усть-Каменогорской Земской Управы

сегодня в 2 часа дня в помещении Народного дома

БУДЕТ ПРОИЗВОДИТЬСЯ

РАЗДАЧА РАБОТОСПОСОБНЫХ,

ФИЗИЧЕСКИ ЗДОРОВЫХ ДЕТЕЙ,

потерявших родителей,

в возрасте от 12 до 15 лет,

на временное или постоянное воспитание

Лица, желающие взять сирот, должны иметь при себе справку, что они владеют в Усть-Каменогорском уезде недвижимой собственностью.

Перед плакатом толпились местные горожане, казаки с заречного поселка и крестьяне, приехавшие на воскресный базар.

— А говорят, это вовсе не сироты. Это военнопленные.

— Детишки-то? Малолетки?

— Хороши малолетки! С оружием в руках в бою забратые. Под Белебеем.

— Тогда большевики, выходит. Помощники красноармейцев.

— Говорят, коммунисты даже есть!

— Да мне такого и за мильен не надо!

— Брехня! Если мальчишка попадет покрепче, обязательно возьму. Хлеб убрать поможет.

— Это правильно. Здоровый парнишка себя всегда оправдает.

— А по мне, что коммунист, что не коммунист — все одно. Я беспартейный...

Мужики тушили цигарки, снимали картузы и через прохладный коридор входили в полутемный зрительный зал театра. Большинство скамеек было уже занято любопытными, собравшимися поглядеть на малолетних «большевиков», привезенных из Омска.

Раздача ребят была назначена на два часа, но уже к двенадцати в театре все места были заняты, и многие из пришедших стояли в проходах.

Публика выражала свое нетерпение оглушительным топотом ног и несколько раз принималась хлопать в ладоши, требуя поторопиться с началом раздачи. Но устроители были непреклонны, и тяжелый бархатный занавес раздвинулся как раз в ту минуту, когда на пожарной каланче ударили два раза.

Пришедшие в театр вытянули шеи и увидели на сцене за председательским столом члена управы в поношенном чесучовом костюме и рядом с ним секретаря, разбиравшего бумаги. Позади стола, закрывая голубое озеро, приготовленное для вечернего спектакля, сидели на золоченых и бамбуковых стульях ребята. Сотни глаз с любопытством впивались в детские лица.

Председатель позвонил в колокольчик и, поглаживая длинные висячие усы, заговорил:

— Граждане, спокойствие! Член Учредительного собрания Василий Иваныч Синяк здесь выступит с докладом, а я позволю себе сказать только два слова. Из Омска к нам прислали сорок девять сирот для размещения. Но приюта у нас, как известно, нет. Положение создалось тяжелое: дети в городе, а жить им негде. Из этой беды выручил управу Василий Иваныч Синяк, предложивший раздать детей населению. Он разработал простой, но вместе с тем очень мудрый проект. На настоящем собрании мы его и постараемся провести в жизнь.

Председатель сел, а маленький рыженький человечек стремительно выскочил из-за кулис и занял место у кафедры с левой стороны сцены.

В зале стало тихо.

Боря, сидевший вблизи кафедры, с любопытством смотрел на оратора. Рыженький, взлохмаченный человечек с острой бородкой ему показался забавным. Правая щека у Василия Ивановича была подвязана черной лентой, а на левой набухал спелый чирей, красный, как клюква. Лицо у Синяка было крохотное, с кулачок, и чем-то напоминало лисью мордочку. Боря вспомнил: дома у них была книжка, басни Крылова с картинками. В ней звери были нарисованы с человеческими лицами. Вот как раз лиса из той книжки была похожа на Синяка и тоже имела повязку на щеке.

Боря с любопытством наблюдал за рыженьким человечком. Что тот сейчас скажет? Но Синяк стоял молча у кафедры, терпеливо ожидая, когда в зале наступит полная тишина. Потом он поправил на носу дымчатые очки, одернул серый куцый пиджачок, взмахнул короткими ручками и заговорил таким голосом, что привел всех присутствующих в изумление: маленький, а какой горластый!

— Уважаемые граждане! Вы видите перед собой детей, прибывших из советской России, где, по выражению римлян, идет сейчас война всех против всех. Большевики, эти калифы на час, вызвавшие разруху и голод в стране, вынуждены были изгнать малых сих из столицы, чтобы сэкономить лишнюю осьмушку хлеба для своих опричников.

По залу пролетел легкий вздох.

— ...Дети эти находились в полосе военных действий, над ними повис дамоклов меч неизбежной гибели. Они очутились между Сциллой и Харибдой[5], когда вспыхнуло восстание в защиту Учредительного собрания. Обстоятельства сложились так, что ребят пришлось перебросить в Омск.

Боря смотрел на рыженького. Спелая клюква на левой щеке подпрыгивала. Золотистый клок волос торчал петушиным гребнем. Рыженький грозно сжимал кулачки.

— Хлебородная Сибирь не оттолкнула несчастных, она дала им приют. И наша задача сейчас — помочь этим детям возможно разумнее устроить свою судьбу. Но что, спрошу я вас (тут рыженький протянул руки к слушателям), может быть разумнее и благодетельнее земледельческого труда для юного отрока, вступающего в жизнь? Находясь в здоровой крестьянской обстановке, ребенок научится уважать труд, ценить государство, любить родину.

Рыженький говорил долго. Вначале его слушали со вниманием, потом в зрительном зале начали потихоньку кашлять, зевать и перешептываться. Председатель передал оратору записку. Рыженький прочел ее, вынул из кармана платок, высморкался и снова загремел:

— Я кончаю, граждане, и перехожу к основным положениям, которыми комиссия будет руководствоваться при раздаче детей... Первое: взявший сироту на воспитание считается его гражданским отцом, со всеми правами и обязанностями. Второе: дети раздаются крестьянам или лицам, ведущим сельское хозяйство. Третье: преимущественное право предоставляется зажиточным хозяевам.

Рыженький перечислил еще несколько пунктов и свою речь закончил призывом:

— Граждане! Я верю, что в вашем лице эти несчастные дети (тут он повернулся и погладил Борю по голове) найдут подлинных гражданских отцов — строгих, справедливых и любящих!

В зале дружно захлопали. Синяк поклонился и присел к столу.

— Ну, что же, приступим к делу! — сказал председатель, звоня в колокольчик. — Теперь все ясно!

С этими словами он взял алфавитный список и назвал первую фамилию.

— Афанасьев Григорий, пятнадцать лет, грамотный.

Вихрастый, курносый мальчишка вскочил, одергивая рубаху. На розовом лице его сверкали озорные глаза.

— Зачем набавлять? — сказал он. — Еще нету! В декабре исполнится...

— Подойди сюда!

В зале зашаркали ногами, зашумели и задвигали стульями.

— Сколько годов-то? — поднялся в средних рядах высокий, тощий человек с длинной, начинающей седеть бородой и приложил ладонь к уху. — Годов сколько, я спрашиваю?

Но председатель не понял его вопроса и крикнул:

— Кто говорит? Фамилия ваша?

— Фамилия моя Бедарёв, только вы мне скажите спервоначала, сколько годов?

Председатель стал смотреть алфавитный список, но в это время низкий широкоплечий крестьянин в пиджаке, сшитом из солдатской шинели, поднялся на скамейку и громко крикнул, покрывая шум:

— Запишите парнишку за мной! Поливанов моя фамилия. Шестьдесят десятин засеваю. Голодовать не будет!

— Есть, Поливанов! — сказал председатель и поставил в списке возле Гришкиной фамилии птичку, а чей-то голос одобрил:

— Парнишка, видать, боевой. Такого почему не взять. Работник готовый!

Поглаживая висячие усы, председатель выкрикивал уже второго по списку:

— Богданов Наум, четырнадцать лет, грамотный!

— Ну, что же, возьму парня! — подал голос второй гражданский отец. — Белых фамилия моя.

Детей разбирали довольно охотно. Когда председатель выкрикивал очередную фамилию по списку, Бедарев обнаруживал волнение и беспокойство. Он считал, что раздача проходит неправильно, слишком торопливо. Ему хотелось выбрать себе сына крепкого, здорового, сильного, а выбрать в такой спешке не было времени.

— Козлов Борис, одиннадцать лет, грамотный.

Маленький синеглазый мальчик с удивленным лицом вышел к освещенной рампе. На него посмотрели без особого удовольствия.

— Маловат больно!

— Подрастет, — словно извиняясь, сказал председатель. — Ну, кто же? Неужели нет доброй души? Граждане!

Добрая душа не находилась. Уже всех детей распределили по алфавитному списку, а маленький мальчик с удивленным лицом одиноко стоял у председательского стола.

— Граждане, остался один! Отнеситесь сознательно! — надрывался председатель. — Мальчуган смышленый, грамотный...

— Вот всегда так! — с обидой в голосе произнес Бедарев. — У кого мошна потяжелее, тому и даровой работник во двор. А ежели бедный человек захочет приютить сироту для спасения души, так ему обязательно замухрышку слабосильного подсунут. Чтоб даром хлеб ел...

— Бедарев, не скули! — крикнул Поливанов. — Чего раньше зевал?

— Я не скулю, а только не по правилу так поступать! Где же равноправие-то?

— Ну что же! — раздался женский голос. — Раз никто мальчонку не берет, так я возьму.

Но Бедарев съежил плечи, махнул с отчаянья рукой и крикнул поспешно:

— За мной парнишка! Пиши на Бедарева!

И секретарь занес в протокол:

«Козлов Борис, одиннадцати лет, отдан гражданскому отцу гражданину Бедареву на воспитание».

С большой печалью расставались ребята, прощаясь друг с другом. При выходе из Народного дома Гришка Афанасьев крепко хлопнул Борю по плечу и забрался на телегу. Поливанов, отвязывая лошадь от коновязи, подмигнул Бедареву:

— А может, сменяем наследников-то? А? Что дашь в придачу?

Бедарев только плюнул в сторону и с ненавистью дернул Борю за руку.

— Пойдем, язва, чего рот разинул!

Поливановская телега загромыхала по пыльной улице, а Боря зашагал рядом с Бедаревым, стараясь не отстать от неожиданно приобретенного отца. Новый отец ему не нравился. Весь он был какой-то длинный, вытянутый: руки длинные, ноги длинные, борода длинная, рубаха длинная и рваная. Штаны были ниже колен черные, а выше — буро-зеленые, цвета махорки. Боря догадался: должно быть, долго носил сапоги с голенищами. Сейчас Бедарев шел босиком. Ногти на ногах у него были кривые и черные.

На что сердился новый отец, Боря не мог понять. Рябое лицо Бедарева, вытянутое, как у лошади, пылало гневом, а в узких глазах сверкала обида. Он шел и поминутно ругался такими страшными словами, что Боре хотелось убежать. Но Бедарев, видно, догадавшись о его мыслях, неожиданно остановился, погрозил длинным пальцем и прошипел, показывая огромные, коричневые от табака, порченые зубы:

— Ты у меня, язва, смотри! Держи язык за зубами! Я сам говорить буду.

С этими словами он взялся за железное кольцо щеколды глухой калитки.

Оказывается, они уже дошли до дома.