Пропавший брат

Гражданский отец Бедарев

Жена Бедарева, пышнотелая женщина с широким вздернутым носом, хлопотала в кухне возле русской печи. В отличие от длинного и тощего мужа, она была круглая, и Боре показалось, что сделана она вся как бы из шаров, больших и маленьких. Голова, живот, кулаки, грудь, лицо, нос, щеки, подбородок, глаза, плечи — все это напоминало шары и шарики. И даже зубы у нее были круглые, как бусы.

Оглядев презрительным взглядом мальчика, Бедарева покачала головой.

— Хуже-то не мог выбрать барахла? На что такого хилого брал? Дубина!

— Оправится! — угрюмо отрубил Бедарев, опускаясь на лавку. — Подрастет!

— Тоже пошел за работником! Холера! Где глаза-то у тебя были? Слепой!

Бедарева с презрением и ненавистью смотрела на мужа. Под ее взглядом Бедарев стал словно ниже ростом, и даже руки у него сделались короче. Рябое лицо выражало явное смущение. Виноватым голосом он пробормотал:

— Российские все такие. Этот еще ничего. Там хуже были. Смотреть не на что. Хоть соску в рот.

— Соску! Так не брал бы, язва! Знал, зачем идешь! — закричала хозяйка.

Бедарев оторвал клочок бумаги и принялся скручивать цигарку. Длинные узловатые пальцы его дрожали. Махорка сыпалась на колени. Он вспомнил курносого, розового Гришку и даже скрипнул зубами от ненависти к удачливому Поливанову. Вот это работник будет! Отхватил!

— Сама виновата. Говорил я тебе: пойдем вместе! — ворчал Бедарев. — Глядишь, вдвоем бы и отобрали покрепче.

— А ты что, совсем дурак, что ли? Бороду тебе надо вырвать! Пьяница! Жизнь загубил! Скоро ли ты мою кровь пить перестанешь? Ирод! — хозяйка взвизгнула и остановилась перед Борей. — Ишь, херувима синеглазого выискал. Целуйся теперь с ним! Много тебе такой наработает!..

— Будет работать, коли жрать захочет. А не то и плетью накормлю.

Тут Боря, стоявший у дверей, счел нужным вмешаться в беседу гражданских родителей.

— Меня дома никогда не били! — сообщил он.

— Дома ты был сын, а здесь будешь работник! — крикнула хозяйка. — Об этом всегда должен помнить и стараться. Скажи спасибо, что дурак нашелся. Взял!

Боря ничего не ответил.

Вечером, несмотря на воскресный день, он уже работал в огороде, а в благодарность заслужил первую затрещину по затылку.

— Разве так копают! — ругался хозяин, перекапывая гряду вновь и выбирая из земли оставленные Борей картошки. — Разве так копают, гадово отродье! Это что? Не картошка? А! Не картошка? Херувим ты несчастный!

Он размахнулся и больно ударил Борю по затылку. Борина шапчонка повисла на сухой картофельной ботве. Он нагнулся ее поднять. Бедарев пнул мальчугана ногой. Боря скривил рот, стараясь удержать готовые хлынуть слезы.

— Молчи, кукла, убью!

...Вечером Бедарев исчез из дому, а вернулся ночью пьяный. Хозяйка дубасила его коромыслом. Бедарев, извиваясь от боли, катался по полу и кричал:

— Нет мне счастья в жизни! Зарежу херувима! Обманул меня рыжий. Курносого хочу. Дайте мне курносого!

— Я тебе дам... по морде! — вразумительно сказала хозяйка и, должно быть, действительно ударила мужа по лицу. Бедарев вскрикнул, застонал и успокоился.

Спать он пришел к Боре на сеновал. Боря задрожал от страха. Но Бедарев не тронул его. Заливаясь пьяными слезами и дыша самогоном, он шептал:

— Нет мне счастья в жизни! Баба у меня ведьма! Херувим! Ты спишь? Ну спи, черт с тобой! Спи! Это я из-за тебя клюкнул, что ты паршивый такой уродился. Мне бы того, курносого. Поливанов, черт, перебил.

Бедарев ворчал, ворчал, перевертывался с боку на бок и наконец уснул.

Так началась Борина жизнь в доме гражданского отца.