Пропавший брат

Всех пленников с «Меркурия» товарищ Антон велел выстроить на берегу в две шеренги, солдат и пассажиров отдельно.

— Офицеры! Выходи вперед! — крикнул товарищ Антон.

Никто не вышел.

— Я еще раз говорю: офицерам выйти вперед!

Тогда из строя вышел молодой солдат и сказал:

— Господин комиссар, начальника отряда я укокошил, когда он в лодку стрельнул, а поручик, должно быть, сбежал. Среди нас его не видно. А более офицеров не было!

Но поручика неожиданно обнаружили среди пассажиров парохода. Во время суматохи, когда на пароходе тушили пожар, он переоделся в штатское платье. Теперь поручик стоял рядом с толстяком, прятавшимся во время боя около Петрика и Володи.

— Офицер? — крикнул товарищ Антон, поднимая наган.

— Так точно! — сказал поручик, и лицо его покрыла пепельная бледность.

— Отвести в сторону! — скомандовал начальник штаба.

— Есть! — отозвался партизан с красным бантом на груди.

Офицера повели расстреливать за бугорок, а товарищ Антон стал просматривать документы у пассажиров. Петрик приготовил свою справку, но начальник штаба не посмотрел ее.

— Этих шестерых и всех солдат отправить в Медведку, остальные пусть остаются здесь! — приказал он.

Товарищ Антон, Избышев и еще два партизана сели верхом на коней и уехали. Из соседней деревни пригнали подводы, и пленников стали рассаживать по шесть человек на каждую. Петрик, успевший узнать у партизана, что Медведка находится в той же стороне, где и Маралиха, шепнул Володе:

— А нам надо с ними ехать. Что мы тут будем сидеть? Оттуда до Маралихи ближе.

— Прогонят! — неуверенно протянул Володя.

— Если прогонят, тут останемся.

Но дело повернулось так удачно, что с подводы ребят никто не прогнал. Правда, партизан с красным бантом хотел было турнуть их, но Петрик закричал:

— Нам тоже велели ехать. Не троньте нас!

— А вам зачем?

Но тут подводчик ударил по коням, и дело устроилось само собой.

...Целые сутки шел обоз с пленными под охраной партизан. В деревнях на белых солдат смотрели враждебно, и если бы не конвой, вряд ли пленники благополучно добрались бы до Медведки.

На вторые сутки, к концу дня, партия пленных вошла в большое алтайское село, где находился главный штаб повстанцев.

По улицам Медведки сновали вооруженные дробовиками партизаны. Белый флажок с красным крестом развевался над школой. Здесь помещался лазарет, но места в нем не хватало. В избах стонали раненые. Их лечил раньше фельдшер, а когда он перебежал к белым, стала лечить старуха-шептуха. Она заживляла раны, смазывая их куриным пометом, смешанным с коровьим маслом.

Около церковной ограды, на просторной лужайке, шло обучение молодых партизан военному строю. Бывшие фронтовики, унтер-офицеры, показывали ружейные приемы, учили колоть соломенное чучело. В прокопченной кузнице сверкал горн, и бородатые кузнецы в кожаных передниках, засучив рукава, ковали наконечники для пик. Фонтаном рассыпались золотые искры, и звенящий грохот плыл до самой поскотины. А за селом вдоль реки Медведки вырос целый лагерь из телег и повозок. Это собрались под защиту Артемия Избышева крестьяне разоренных карателями деревень. Те, что бежали под треск колчаковских пулеметов, при ярком зареве пожарищ, едва успели прихватить с собой жалкий домашний скарб. Но люди рассудительные и благоразумные, заблаговременно покинувшие насиженные места, прибыли в Медведку с коровами, баранами и птицей. Ярко пылали в лагере громадные костры, и в больших чугунах варилась на ужин ячменная каша. Плач ребятишек звенел над телегами. Всю эту картину с любопытством наблюдали пленники, въезжавшие в деревню.

— Давай сюда! — сказал начальник конвоя.

Подводы остановились перед большой избой с вывеской: