Пропавший брат

Сумасшедший вагон

Вместе с обуховскими коммунарами Петрик и Володя доехали до Вологды. Здесь им предстояло пересесть на другой поезд.

Гордиенко потихоньку от Фени дал ребятам пятьдесят рублей и сам купил для них билеты. Сердце у него было доброе.

Эшелон обуховцев долго стоял на запасных путях. Яша успел проводить новых друзей. Он видел, как они садились в теплушку, и помахал им рукой на прощанье.

Медленно двигался поезд, переполненный пассажирами. Он мучительно долго стоял на разъездах и маленьких станциях. Впереди предстояло несколько тяжелых пересадок. Они страшили своей неизвестностью Володю, но Петрик был спокоен. В кармане у него хранились два билета, в них указаны все пересадочные станции. Он верил в чудодейственную силу железнодорожных билетов. Но при первой же пересадке, в Ярославле, эта вера развеялась, как дым. Демобилизованные солдаты, мешочники, спекулянты и другие безбилетные пассажиры захватили с боя все вагоны. Никто не проверял никому не нужные билеты. И Петрик понял, что Гордиенко выбросил деньги на ветер совершенно напрасно.

— Володька, не зевай! — закричал он, прорываясь через густую толпу мешочников к вагону.

Целую ночь они ехали на буфере. Один пролет тряслись вместе с бородатым пензенским солдатом на крыше товарного вагона. Нужно сознаться, это было очень страшно. Два дня лежали на заплеванном пыльном полу под скамейкой. Ухитрились даже забраться на тендер с углем, но сердитый машинист в замасленной кожанке выгнал их на первой же остановке.

В Рязани мальчики пропустили четыре поезда. На пятый Петрик сумел попасть, прицепившись к подножке, но Володя побоялся вскочить на ходу. Он бежал рядом с вагоном и отчаянно кричал, испугавшись, что останется один. Вдогонку ему улюлюкали мешочники:

— Давай-давай-давай! Держи-и!..

Петрик неловко спрыгнул и зашиб ногу.

— Эх ты, растяпа! — сердито сказал он, потирая ушибленную коленку. — Не мог вскочить!

Володе было стыдно, и он молчал. А тут еще мешочники стали подсмеиваться да всякие обидные советы давать:

— Прямо как поросенок завизжал!

— Каши, парнишка, меньше ешь, а то толстый больно стал!

К вечеру подошел шестой состав. Красные теплушки были переполнены. Мешочники висели на буферах. На крышах лежали и сидели бесстрашные солдаты, возвращавшиеся домой с фронта. Солдаты пели песни, а один из них, разувшись, даже плясал под балалайку.

— Мы опять не попадем, — плачущим голосом говорил Володя. — Шестой поезд пропускаем.

Петрик метался по перрону, прикидывая, в какой вагон легче проникнуть.

— Пустите, товарищи! Третьи сутки ждем! — просились мешочники, барабаня тяжелыми кулаками в закрытые двери теплушек.

— Нету местов! — кричали в ответ десятки голосов. — Как селедки в бочке сидим.

И только около одной теплушки почти совсем не было пассажиров, хотя дверь в вагон была даже приоткрыта. Высокий молодой доктор в белом халате стоял у входа и вразумительно покрикивал:

— Эй, борода!.. Куда лезешь? Сюда нельзя! Здесь, сумасшедших везут. Не видишь — написано! Хочешь, чтобы они тебе голову оторвали?

Петрик прочел крупную меловую надпись: «Для сумасшедших» — и тоже отскочил.

— Тут не проедешь! — сказал он Володе и вместе с другими пассажирами кинулся к соседнему вагону.

Станционный колокол ударил в третий раз, и паровоз дал продолжительный гудок. Доктор быстро забрался в теплушку и загородил собой узкую щель, образовавшуюся между стеной вагона и дверью.

— Опять остались! — чуть не заплакал Володя. Пухлые щеки его дрожали от горя и отчаяния.

— Айда туда! — сверкнул глазами Петрик. — В сумасшедший вагон!

И он первый кинулся к теплушке с меловой надписью.

— Куда? — крикнул доктор, отпихивая ногой Петрика, цеплявшегося руками за дверь. — Куда? Здесь сумасшедшие!

— Я тоже сумасшедший!.. — пыхтел Петрик, хватая доктора за ногу. — Дядя, пять поездов пропустили. Пустите, дядя! Ой, дядя, не лягайтесь.

В это время загрохотали буфера. Петрик был уже в вагоне и протягивал руку братишке. Володя кряхтел, надувая пухлые щеки, и лез в теплушку.

Доктор, заметив, что находятся еще охотники последовать примеру ребят, страшно выругался и быстро задвинул за ними тяжелую дверь.

Петрик и Володя со страхом рассчитывали увидеть полный вагон сумасшедших. Но в теплушке оказались самые обыкновенные пассажиры.

— Пробрались все-таки, стервецы! — добродушно сказал толстый старый монах с огромным красным носом. — Ну и народ пошел отчаянный... Смотрите, теперь сидите аккуратно...

— Мы будем тихонько! — покорно произнес Петрик, высматривая свободное местечко на нарах.

В теплушке было довольно просторно. Мальчики залезли на верхние нары и расположились рядом с бородатым пассажиром в потертой кожаной куртке. Тот искоса взглянул на Петрика, пошевелил длинными тараканьими усами и спросил:

— Далеко едете?

— До Белебея.

— Зачем?

— К брату, — ответил Петрик и рассказал про увезенного в Башкирию Борю.

— Тогда сунь мою корзинку к себе, — сказал усач. — Я боюсь, как бы ей ноги не приделали.

С этими словами он пододвинул высокую корзинку, перевязанную электрическим проводом, и поставил в голову Петрику.

— Не помешает?

— Нет-нет! — поспешно ответил Петрик, радуясь новому знакомству.

На остановках доктор натягивал белый халат с крестом на рукаве и выскакивал на платформу, а седой монах начинал подвывать страшным голосом, изображая сумасшедшего. Это было так здорово, что Петрик пришел в восторг. Он посмотрел на Володю, сверкнул глазами и вдруг тоже завыл, и даже, пожалуй, пострашнее, чем монах.

— Молчи! — сказал боязливо Володя. — Прогонят.

Но пассажиры не только не прогнали, а даже остались довольны. Монах протянул Петрику румяный бублик и похвалил:

— Далеко ты пойдешь, отроче, далеко.

Но в Рузаевке красноармейцы увели «доктора» в комендатуру для выяснения личности, и меловую надпись пришлось спешно стереть с дверей вагона. Назад «доктор» не вернулся. А в Инзе появились увешанные пулеметными лентами матросы и стали проверять документы. Петрик вынул из записной книжки аккуратно сложенную бумажку, и матрос, прочитав ее, сочувственно сказал:

— Ищите вашего братеника. Ищите хорошенько!

Усач достал новенький коленкоровый бумажник с кожаной лакированной каемочкой и, не торопясь, вынул два документа — смятое удостоверение и паспорт.

— Ты что, водопроводчик? — спросил матрос, просматривая удостоверение.

— Водопроводчик.

— Где работаешь?

— В Самаре.

— А оружие у тебя есть?

— Перочинный ножик со штопором...

— Где вещи? Предъяви для осмотра.

— Смотрите, — сказал усач, открывая плоским ключиком небольшой фанерный чемодан.

— Все тут?

Водопроводчик поднял ровные дуги бровей, посмотрел на Петрика строгими холодными глазами и ответил:

— Все!

Матрос перерыл чемодан, вынул два кольца копченой колбасы, перетряхнул плохо выстиранное бельишко водопроводчика, задумался на мгновение и сказал:

— Придется сходить в комендатуру. Чемодан забери с собой.

— Да уж здесь не оставлю, — сердито ответил усач. «А как же с корзинкой?» — чуть не крикнул Петрик, но, поймав многозначительный взгляд водопроводчика, прикусил язык.

Матросы покинули вагон. Усач последовал за ними. Седой монах перекрестился и прошептал:

— Искариоты! Погибели на них нет.

Поезд стоял на станции очень долго, часа два. После второго звонка Петрик с Володей стали беспокоиться: а вдруг водопроводчик не вернется? Что тогда делать с багажом? Петрик попробовал поднять корзинку. Она была необыкновенно тяжелой. Но Володя, сидевший у окна, вдруг радостно закричал:

— Идет! Идет!

Усатый водопроводчик забирался в теплушку.

— Дурачье! — прохрипел он густым басом. — Чего беспокоили рабочего человека. Прохвосты.

Когда тронулся поезд, усач вынул из чемодана кружок копченой колбасы, разрезал его пополам и протянул Петрику с Володей.

— Ешьте, — тихо сказал он. — Молодцы, ребята!

И водопроводчик внимательно взглянул на корзинку, туго перевязанную электрическим проводом.

Ночью у вагона перегорели буксы. Его отцепили на глухом полустанке. Часть пассажиров перебралась в другие теплушки, часть отстала от поезда. Среди неудачников оказались и Петрик с Володей. Усатый водопроводчик с фанерным чемоданом и корзинкой благополучно уехал на крыше вагона.

Снова для мальчиков началось мучительное путешествие. Они ехали на тормозной площадке, на буферах, под нарами.

В Пензе был съеден последний сухарь. У Петрика была керенка, но хлеб на станции стоил очень дорого — семь рублей фунт.

— Потерпим! — сказал он Володе. — Говорят, в Сызрани полтинник стоит. Мы скоро туда приедем.

Терпеть было очень трудно. У Володи урчало в животе. Но он мысленно видел Борины синие глаза и безропотно переносил голод.

На третьи сутки вечером ребята попали в поезд.

В Сызрани у вокзала продавались пышные караваи белого хлеба. Его было много. И фунт действительно стоил только полтинник.