Пропавший брат

След найден

Когда зажгли свет в парикмахерской, Володя увидел: на полу в кухне сидел Петрик и растирал ушибленную ногу. Офицер держал за рукав женщину в расстегнутой шубке, приставив к ее виску дуло нагана. Бориса Петровича в парикмахерской не было. В погоню за ним умчались все солдаты, за исключением одного, который собирал и зажигал фитили.

Володя не знал, почему вдруг погас свет в комнате. Он не видел, как Петрик набросил на тарелку подушку. Да и офицер с солдатами тоже ничего не заметили. Они были убеждены, что студент сам задул огонь, чтобы удрать в темноте.

Военные увели незнакомку, но мальчиков не тронули. Петрик закрыл дверь на задвижку и вернулся в кухню. Володя при свете жировика разглядывал найденную на полу свинцовую букву.

— Поймают его? — спросил он.

— Не знаю!

— А ее расстреляют?

— Расстреляют! — уверенно ответил Петрик.

Володино сердце затрепетало. Он вспомнил, как у телеграфного столба расстреливали пирожника Клюквина. Перед ним возникло бледное лицо с перекошенным ртом и широко раскрытыми глазами. Неужели и эта женщина так же упадет на колени, закричит таким же страшным голосом, когда солдаты поднимут наганы? Петрик тушил фитили. Огонь обжигал ему пальцы. Мальчик не чувствовал ожогов.

Почти всю ночь ребята провели без сна.

Зачем же расстреливают хороших людей? Зачем убили рабочих в Куломзино? Они не хотели, чтобы над ними царем был Колчак! Но разве за это можно убивать?

— Проклятый Колчак! — прошептал Володя, обнимая брата.

— Чистая гадюка!

Петрик рассказал, как он накинул подушку на светильник и как нарочно упал в кухне на пол, чтобы споткнулись солдаты. Он говорил без тени хвастовства, но Володя думал, что на такой геройский поступок способен только Петрик.

Рано утром в парикмахерскую пришла хозяйка и объявила:

— До первого числа у парикмахера за квартиру заплачено, а если его к первому не выпустят, я помещение сдавать буду. У меня портной просится.

До первого марта оставалось семнадцать дней. В апреле будет потеплее. Можно перебиться на вокзале. Но как быть в марте? Где найти пристанище? Где укрыться от суровой сибирской зимы?

Этот вопрос Петрик решал, когда шел в крепость разыскивать Борин след. Но так и не смог ничего придумать. В канцелярии воинского начальника он обратился за справкой к старшему писарю с унтерофицерскими погонами. Тот покачал в раздумье головой.

— Ничего не скажу, хлопец. С малолетними ребятами никакого дела мы не имеем.

Петрик пошел в другую комнату и, приглядев писаря с добрым лицом, повторил свою просьбу. Но как иногда бывает обманчива наружность! Писарь (он оказался дежурным по канцелярии) закричал сердитым голосом:

— Иди вон, не мешайся здесь!

Петрик уперся. Он не хотел уходить. Дежурный схватил его за плечо, сильно надавил большим пальцем косточку. Петрик завизжал от боли. Писаря засмеялись.

— Ишь, звереныш! Ты за ухо его, Феклин, лови. За ухо!

На шум вышел из кабинета совершенно лысый поручик.

— Что здесь за совдеп? — крикнул он и звякнул шпорами.

В канцелярии стало тихо. Дежурный писарь, вытянувшись в струну, рассказал, с каким делом пришел Петрик.

— Вышвырните его вон!

— Есть, вашскородь!

Но в эту минуту раздался густой, немного ленивый бас:

— Подождите. Совершенно верно. Я помню это дело. Ребята такие были и их отправили куда-то. Кажется, к черту на кулички.

Это говорил военный врач, толстый огромный человек в зеленом кителе. Он случайно вышел из другого кабинета в канцелярию и слышал рассказ дежурного писаря.

— Скажите Максимову, пусть посмотрит дело с перепиской санитарного управления. Там есть что-то.

Поручик звякнул шпорами, сверкнул лысиной и скрылся в кабинете. Врач тоже ушел. Дежурный писарь сказал Петрику:

— Ну, иди за мной!

Петрик повиновался. Писарь Максимов работал в соседней комнате. Он достал пухлое дело в синей обложке и действительно быстро нашел списки ребят, снятых с эшелона за № 153/462.

— Как, говоришь, фамилия?

— Козлов Борис.

Писарь долго искал Борину фамилию и наконец нашел.

— В Усть-Каменогорск отправили. Принял ребят и получил кормовые деньги воспитатель Федоровский. Расписка от восьмого июля.

— В Усть-Каменогорск? Где же это будет?

— Семипалатинская губерния.

Петрик, чтобы не забыть, записал в книжечку и побежал домой с радостной вестью.

Володя обрадовался, но менее, чем можно было ожидать. Петрик рассказал о гадюке-писаре, о лысом поручике со шпорами, о толстобрюхом докторе. Володя старался внимательно слушать, но глаза его слипались.

— Володька! Ты спишь!

Володя вздрогнул:

— Нет, ничего. Я так. Смотреть больно.

Петрик внимательно взглянул на пылающие щеки брата.

— У тебя лицо красное! — он потрогал, точно так же, как это делала дома мама, Володин лоб. Он был горячий. — Что с тобой? — чуть не заплакал Петрик. — Да ты же болен, Володька!

Ночью Володя бредил и метался в жару. А Петрик, слушая несвязные Володины слова о Боре, в отчаянье думал: «Почему все несчастья пришли сразу? И арест Бориса Петровича, и необходимость искать новую квартиру, и Володина болезнь».

На другой день Володе сделалось хуже. Петрик не пошел в экспедицию за газетами. Он решил сходить за доктором и пошел посоветоваться с хозяйкой. Марья Егоровна выслушала его сочувственно и пришла навестить больного.

— Ой, как холодно у вас! — сказала она, зябко кутаясь в пуховый платок.

Володя лежал на койке Бориса Петровича, тихо стонал. Марья Егоровна пожалела мальчика и взяла его к себе на кухню.

В тот день вечером, когда Володя, напившись отвара малины с медом, спал на русской печке под двумя тулупами, Петрик рассказывал Марье Егоровне про свою маму, Киштовку, Борю, про длинный путь через Башкирию в Сибирь.

Марья Егоровна слушала, подливала Петрику чай, пододвигала хлеб, а по щекам у нее бежали блестящие слезинки.