Пропавший брат

Вот она, типография!

Найти пристанище беспризорников, где ночевал Борин приятель по детской коммуне, назвавший себя Большим Пальцем, оказалось не так просто, как предполагал вначале Петрик. Он ежедневно отправлялся на поиски в привокзальный район, но так и не смог обнаружить никаких следов Большого Пальца. Искать Петрику приходилось одному. Володя днем бывал занят в парикмахерской, а вечером ходить по городу было бесполезно.

Каждый день, когда Петрик возвращался домой, Володя встречал его молчаливым вопросительным взглядом и на мрачном лице брата читал печальный ответ.

— Не нашел?

— Нет!

Так прошел почти месяц. Но сегодня Петрику неожиданно улыбнулось счастье. Он обнаружил те самые бараки, о которых говорил Большой Палец. Инвалид, работавший при водоразборной будке, вспомнил, как осенью прошлого года в бараках жили целую неделю ребята, привезенные с самарского фронта. Их после отправляли мелкими партиями по уездным сибирским городам.

— Кто отправлял, дядя?

— Начальство! — сказал инвалид, выбивая пепел из трубки. — Об этом надо спросить коменданта. Он тогда командовал этими бараками и сейчас командует.

Инвалид пообещал Петрику показать коменданта и сдержал свое слово. Но на это ушла еще неделя.

— Вон он! — однажды сказал инвалид, показывая скрюченным пальцем. — Вишь, шагает с той стороны...

Петрик кинулся навстречу. При приближении офицера он почтительно снял шапку и остановился.

Поручик лениво сунул руку в карман и достал мелочь.

— Я не нищий! — обиделся мальчик. — Я газетчик.

— Что же тебе от меня надо?

Петрик рассказал про Борю, след которого сейчас отыскивался. Комендант задумался, вспоминая:

— Теперь, пожалуй, концов не сыщешь. Правда, их переписывали, но черт знает, кто переписывал и куда списки делись. Не знаю. Надо сходить в управление воинского начальника. Оттуда была бумага. И все дело находится у них. Знаешь, где воинский помещается?

— Нет.

— В крепости, — сказал комендант и пошел своей дорогой. Петрик вернулся домой.

В парикмахерской он застал одного Володю.

— А где Гоголь?

— Ушел.

Петрик очень хотел рассказать Володе о своем успехе, но чувство осторожности взяло верх. Не стоит торопиться раньше времени. Лучше подождать завтрашнего дня, сходить к воинскому начальнику в крепость и точно разузнать, в какой именно город отправили Борю. Когда Володя задал свой обычный вопрос: «Ну как?» — Петрик ответил без запинки: «Пока ничего!»

В этот вечер Борис Петрович вернулся домой очень поздно, Петрик с Володей уже спали, и, что удивительнее всего, пришел не один, а с молодой женщиной в меховой шубке.

— Она будет спать в кухне, — объявил Борис Петрович, — а я лягу с вами в мастерской. И еще, ребята, должен сообщить вам новость: с завтрашнего дня парикмахерская закрывается. Я уезжаю завтра утром. Вам тоже не мешает смотаться отсюда, и как можно скорее.

Петрик и Володя растерянно переглянулись: куда же они денутся? И почему так неожиданно? Что случилось?

А Борис Петрович принес из кухни корзинку, вытащил голубые брюки, тужурку с золотыми пуговицами и через минуту превратился в студента.

— Давайте спите! — сказал он мальчикам и ушел на кухню, где сидела гостья.

Разве можно скоро уснуть, услышав такую новость? И что за женщина пришла к Гоголю?

— Очкастая она! — прошептал Петрик.

— Красивая?

— Не заметил.

Долго не спали мальчики, прислушиваясь к тихому шепоту за перегородкой. Скоро ли придет Гоголь? Но так и не дождались — заснули.

Ночью их разбудил оглушительный стук в дверь. Кто-то барабанил со двора громко и настойчиво. Борис Петрович (он так и не ложился) приоткрыл слегка занавеску, стараясь через замороженное стекло с узорами листьев разглядеть людей на улице.

— На крыльце стоят! — прошептал Пирожников и чертыхнулся.

В дверь забарабанили еще громче.

— Я посмотрю? — спросил Петрик, вскакивая.

— Погоди.

Они втроем вышли в кухню. Ночная гостья сидела на кровати и, чиркая спички, зажигала жировичок. При тусклом свете его Петрик увидел золотые пуговицы на тужурке Бориса Петровича. В непривычной для глаза студенческой форме Пирожников казался посторонним, чужим человеком. Все было странно — и голубые брюки Бориса Петровича, и меховая шубка незнакомки, и закрытие парикмахерской. Петрик даже усомнился: не во сне ли все это происходит.

— Пойдем, ты откроешь!.. — прошептал Пирожников, снимая крючок с двери.

Володя тоже вышел за Петриком в холодные сени. Ему было немного страшно за брата, и он держал его за рукав.

В дверь стучали уже не кулаком, а чем-то тяжелым.

— Кто там? — крикнул Петрик.

— Телеграмма!

Мальчик облегченно вздохнул, но Борис Петрович шепнул:

— Не открывай!

Он на цыпочках вернулся в кухню и вышел назад вместе с женщиной.

Приоткрыв дверь чулана, Пирожников тихо прошептал:

— Сюда!

Петрик и Володя ничего не понимали.

— Кому телеграмма? — громко крикнул Борис Петрович, прикрывая чулан.

— Парикмахеру!

— Да он два дня назад выехал! — спокойно сказал Пирожников и отодвинул засов. Дверь распахнулась настежь. Два штыка блеснули при лунном свете, и Петрик первый увидел мохнатую белую папаху.

— Стой! — крикнул военный в офицерской шинели, наводя наган. — Руки вверх!

Борис Петрович, отступая задом в открытую кухню, нерешительно поднял руки. Офицер вбежал в сени. За ним, громко топая сапогами, прошли солдаты.

— Оружие есть? — офицер внимательно следил за Пирожниковым и не опускал нагана.

— Есть!

Два солдата быстро схватили Бориса Петровича за руки, а третий, в один миг ощупав карманы тужурки и голубых штанов, вытащил револьвер.

— Разрешение имеешь?

— Во-первых, имею, — сказал Пирожников, — а во-вторых, позвольте спросить, на каком основании вы меня тычете? Вы даже не спросили, кто я такой! К кому вы, собственно говоря, пришли? И что вам от меня нужно?

— Ах ты, сволочь длинноволосая! — прошипел офицер. — Я тебе в морду наганом еще буду тыкать... Ты у меня...

И он на самом деле замахнулся было рукояткой револьвера, но не ударил, а приказал:

— Зажгите еще огонь! Ни черта не видно!

Тогда солдат хлопнул Петрика по затылку и скомандовал:

— Делай еще светильню!

Мальчики бросились к полке, где хранилось масло. Выложив весь кусок на тарелку, Петрик из тесемки наделал десяток фитилей. Они воспламенялись с легким треском, чадили, тухли и наконец загорелись ровным, спокойным светом.

В кухне и мастерской начался обыск. Офицер рылся в корзинке, перелистывал страницы книг, щупал тонкий, как блин, матрац, шарил на полке, отодвигал зеркало в мастерской. Петрик и Володя, забившись в угол, смотрели на Бориса Петровича. Лицо его было спокойно, но в глазах таилась тревога.

С настороженным вниманием Пирожников следил за офицером.

— Вот она, типография! — закричал радостно офицер. — Подпольная большевистская типография!

В это время в сенях раздался крик и послышался топот тяжелых каблуков.

Два солдата тащили из прихожей женщину в расстегнутой шубке.

— Ваше высокоблагородие, была в чулане и хотела улизнуть, — унтер-офицер приложил руку к козырьку. — Поймали.

— Кто вы такая? — крикнул офицер.

Женщина молчала, тяжело дыша.

— Я вас спрашиваю! Слышите?

— А я не желаю отвечать!

Офицер и солдаты смотрели на задержанную так, словно перед ними была не женщина, а мешок с царскими деньгами. Солдаты сбились в парикмахерской, и даже из кухни пришел часовой, стоявший у выходной двери.

И тогда Борис Петрович выразительно глянул на подушку и на Петрика.

Мальчик понял этот взгляд. У него захватило дыхание. Он схватил подушку с койки и с молниеносной быстротой накрыл светильник.

Тарелка с фитилями зашипела. Два выстрела прогремели в полном мраке. С потолка посыпалась известка. Офицер заорал:

— Держи! Лови!

Кто-то запнулся о Петрика и грузно растянулся на полу.

Морозный воздух ворвался в открытую дверь. Щелкая затворами, на улицу выбегали солдаты.