Пропавший брат

Горох Артемия Иваныча

Метель крутила всю ночь и стихла только к утру. Но утро выдалось на редкость яркое и солнечное. Солоновские мужики, вооружась лопатами, вылезли на двор откапывать занесенные снегом избы и подивились небывалому заносу, а также неожиданной перемене погоды.

Житель крайней избушки Ефим Мокин, вышедший прочистить во дворе дорожку, заметил у самой поскотины высокий снежный курган. Кустов и деревьев в этом месте не было. Откуда же появиться кургану? Мокин подвязал охотничьи лыжи, взял лопату и сказал жене:

— Кажись, снегом занесло проезжих. Надо глянуть.

Младший сынишка не захотел отставать от отца. Он тоже надел лыжи и поспешил за родителем. Быстро они добрались до поскотины и подъехали к снежному кургану.

— Так и есть! — сказал Мокин, нащупывая лопатой дугу. — А ну, сынок, припустись-ка домой. Пусть дедка старосте скажет. Люди замерзли.

Мальчуган помчался к деревне, а Мокин принялся раскапывать курган. Он отряхнул снег с дуги и услышал, как встрепенулись застоявшиеся лошади.

Пока подоспели на лыжах солоновские мужики, кошева наполовину была откопана.

— Пропали? — спросил староста, вытягивая шею.

— Должно быть.

В десять рук работа пошла скорее. Сани быстро откопали, и солоновцы увидели бородатого старика, лежавшего поперек кошевы.

— Живой! — крикнул Мокин, отвернув широкий бараний воротник тулупа. — Дышит!

— Да там еще люди.

— Бери в повод коней! Выводи левее! Там дорога! — командовал староста.

С большим трудом дотянули лошади кошеву до мокинской избы. Здесь, в холодных сенях, раздели трех окоченевших путников и принялись осторожно оттирать снегом. Когда побелевшие, отмороженные руки и ноги зарделись от горячей крови и стали мягкими, спасенных путников внесли в избу.

— Ох-ох! — первым пришел в себя старик. — Где мы находимся, добрые люди, скажите?

— В Солоновке.

— Сын-то жив?

— Жив, жив! И внук жив. Все целы.

Старик тяжело дышал, вспоминая ночь, проведенную под снегом.

— Далеко путь держали? — спросил Мокин.

— Под Белуху.

— Откуда?

— С Усть-Каменного. Сына из больницы домой везу. В солдатах служил! Да вот внучка на счастье, видать, бог послал. Сироту...

Боря с Геласием тоже очнулись.

— Батюшка, не пропали! — воскликнул Геласий, и на бледном лице великана Боря увидел радостную улыбку. — Доведется дома побывать, брата и матушку увидеть.

— Счастье ваше, что морозу сильного не было да снегу на вас навалило много, — сказал Мокин, — а то бы замерзли.

И Боря услышал удивительную вещь. Всего четверть версты до деревни они не доехали. Лошади стояли почти на самой дороге. А за весь вчерашний день только и сделали двадцать верст. Прав был осторожный хозяин. Надо было переждать вьюгу на заимке.

Весело потрескивали сухие дрова в печке. Старик Софронов попросил гусиного сала полечить примороженные щеки. Хозяйка принесла крынку из кладовой. Софронов намазал лицо себе и Геласию с Борей велел намазать. При такой беде гусиный жир — первое лекарство.

— Ну, Геласий, это за сироту мы спасенье от гибели получили. Не иначе. Об этом всегда должны помнить!

— Верно, батюшка!

— Смерть за спиной стояла!

Тут Мокин рассказал, как в позапрошлом году, вот точно так же, попали проезжие в пургу и у самой околицы замерзли. Откопали их, а они уже закоченели. Мороз тогда был здоровенный, да и одежонка у людей бедноватая... не перенесли.

И понял тут Боря, какой опасности они подвергались. Зажмурил он глаза, представил синих покойников, и страшно ему стало. А старик Софронов опять на Борю взглянул и снова сказал сыну:

— За сироту живы остались. Об этом, Геласий, всегда помнить должны!

— Не забуду, батюшка!

После пережитой опасности Софроновы решили передохнуть в Солоновке три дня. Старик лечил гусиным салом помороженное лицо, Геласий отогревал на теплой печке больные ребра, а Боря смотрел, как Мокин мастерил пчелиные улья.

Накануне отъезда вечером, перед сном, хозяин сказал старику Софронову:

— А может, еще переждете денек? Погостите?

— Спасибо! В дорогу пора.

Мокин помялся.

— В Еловке останавливаться будете?

— Как придется. Может, и заночуем.

— Мимо-то не поедете?

— Да как проедешь? Другой дороги нет.

— Артемия Ивановича Избышева не знаете там?

— Нет, не знаю, — ответил старик.

— Мне бы ему передать кой-что надо!

— Сделай милость. Если не шибко тяжелое, свезем.

— Не тяжелое. Кисет вот забыл он.

— Это можно! — согласился Софронов. — Сунь, Геласий, к себе.

Геласий убрал кисет и полез на печку, где уже лежал Боря.

— Спишь, Странник?

— Нет.

— Спи, голубь. Завтра рано вставать!

И великан ласково погладил мальчика по голове.