Пропавший брат

Край света

В деревню Маралиху ни на телеге, ни на санях проехать невозможно. Летом сюда добирались верхом, а зимой на лыжах. У Громотухинского ущелья, в двадцати восьми верстах от деревни, стояла заимка, где маралихинцы держали телеги, сани, лыжи и запасных коней. Сюда и приехали Софроновы с Борей, здесь и оставили они кошевку с лошадьми.

— Дальше на лыжах пойдем до самой Синюхи, — сказал Геласий Боре.

Боря обрадовался. За восемь дней надоело ему сидеть в кошевке. Рад он после утомительного путешествия размять ноги. Вспомнил Боря сына часовщика Андрейку и лыжные прогулки с приятелем в Сосновку, Удельный парк, Коломяги и на Поклонную гору. Напрасно, выходит, мачеха бранила Борю, считая лыжи баловством. Вот и пригодилось умение ходить на лыжах.

На заимке переночевали, а с рассветом вышли путники в дорогу. Впереди шел старик Софронов. Чтобы легче было идти, по его следу скользил Боря, а за ним двигался Геласий.

Сгибаясь и ныряя в просветы кедровых ветвей, Боря плыл по снежному морю. Налегая на тонкую пихтовую палку, он поднимался на гребни волн. С горы Боря пускал лыжи свободно, но каждый раз исчезал в снежном облаке. Старик Софронов тогда покровительственно улыбался, а Геласий озабоченно сдвигал брови. Но Боря поднимался, стряхивал с полушубка сухой снег и смотрел на укатившуюся лыжу. На выручку ему спешил Геласий. Он доставал лыжу и говорил:

— Охотник из тебя выйдет знатный, Борюк. Вот поправлюсь, белковать будем вместе.

Геласий вырос в тайге и хорошо изучил повадки зверя. Показал он Боре у корня кедра едва заметную ямку с обтаявшими и уже застывшими краями снега.

— Это косач ночевал! — объяснял Геласий. — А потревожила его лиса. Видишь, тонкий след узором идет. Это — лисий.

И заячий след показал. Заяц — зверь глупый. И след у него бестолковый, размашистый. А вот лесная мышь прострочила на снегу тонкую строчку — такую тонкую, что Боря едва разглядел, а Геласий опытным взглядом охотника сразу приметил.

С первого же подъема на Синюху Боря увидел зубчатую стену гор, нагроможденных в большом беспорядке. Громадные утесы темнели на белом фоне снега. Тишина и безмолвие царили в горах. Чем круче становился подъем, тем чаще стали попадаться кедры. Сначала встречались они в одиночку, потом стайками, а потом пошел сплошной кедрач. Труднее стало идти между деревьями. То и дело сбивался Боря с проложенной стариком Софроновым лыжни. Едва успевал он кланяться, спасая лицо от низко нависших веток. Устал Боря, но виду не подает. Однако Геласий приметил, с каким трудом передвигает мальчуган ноги, и крикнул отцу:

— Батюшка, привал сделать надо!

Старик остановился, скинул мешок с плеч. Геласий подошел, стал сухие сучья с деревьев ломать для костра. Набрали путники в котелок снегу, вскипятили воды, закусили сухарями, отдохнули и тронулись в дальнейший путь. А вечером, когда посинели небо и снег, лыжники миновали речку Быструху и, обогнув Круглую сопку, подошли к Маралихе.

— Вот и добрались, Странник! — сказал Геласий, снимая во дворе лыжи. — Пойдем в избу к матушке.

Лицо великана светилось радостью, когда он, прыгая через ступеньку, поспешно поднимался на высокое крыльцо. Только открыл Геласий дверь, как старуха Софронова с воплем кинулась к нему на шею. Она долго плакала слезами радости на плече у сына. Потом подошел младший брат Афоня и две русоволосых, голубоглазых сестры. Они поочередно троекратно целовали Геласия.

— А это кто? — наконец заметила мать Борю, робко стоявшего у порога.

— Сиротка. В больнице лежали вместе.

— Из-за этого сироты нас господь живыми оставил! — сказал Анкудин Степаныч, входя в избу, и рассказал домашним про метель в пути.

Вечером пошли в баню. Старуха Софронова вытопила ее на славу. Боря чуть не задохнулся с непривычки, да и Геласий за уши схватился. Но Анкудин Степаныч был доволен. Он забрался на полок и принялся хлестать себя жарким, словно огонь, веником. Хлестал, хлестал, потом соскочил с полка и кинулся к дверям. Геласий распахнул их перед отцом, и ошалевший от жары старик стрелой вылетел из бани, бросился головой в заранее подготовленный снежный сугроб и потонул в нем.

Боря услышал: кто-то рычит во дворе. Это Анкудин Степаныч валялся в снегу да от наслаждения урчал по-звериному. «Замерзнет», — со страхом подумал Боря. Но могучий старик снова вбежал в баню, залез на полок и снова схватился за веник.

— Тятя всегда так парится! — пояснил Геласий.

Вымылись в бане, вернулись в избу, а там уж стол ломился от пирогов, блинов, жареной дичи и рыбы.

Так началась Борина жизнь в софроновском доме.