Пропавший брат

Изгнание из рая

Когда у маралихинских ребят, пасших коней в горах, запас харчей пришел к концу, они отрядили трех человек для поездки в деревню. Поехали Аверя, Симка и Боря. Оседлав коней, ребята тронулись в дорогу и после полудня поднялись на Круглую Сопку.

— А где же деревня? — вытаращил от изумления глаза Симка и, не увидев серых косых крыш, подумал: «Уж не заблудились ли ребята ненароком, попав вместо Круглой Сопки на какую-нибудь другую?»

Но нет, дорогой они ехали правильной. Вон речка серебряной лентой вьется и белеет хорошо знакомый бом. Вон лиственница, разбитая молнией. Вон высокий заплот маральника виден. Где же деревня? Что за чудеса? Была деревня, а теперь ее нет. Боря тоже изумился. Он не раз бывал на Круглой Сопке и всегда видел отсюда маралихинские избы.

— Это леший глаза нам отводит! — быстро сообразил Аверя, пугливо крестясь. — Свят-свят! Свят! Рассыпься!

— Ты сам леший! — недовольно сказал Боря, а Симка вдруг закричал:

— Сгорела Маралиха! Сгорела!

Ребята, настегивая вицами коней, помчались во весь опор к сгоревшей деревне. Здесь они увидели дедушку Панкрата, оставленного для караула. Он ходил по остывшему пеплу и длинной палкой ворошил уголья.

— Дедушка Панкрат!

— Ась?

— Что же случилось-то? А?

Ребята слезли с коней и окружили старика.

— Сожгли нашу Маралиху подлые антихристы! — прошамкал дедушка Панкрат и погрозил сухим кулачком. — Разорили нас ироды окаянные. Все добро уничтожили. Подлые, подлые!

— А люди где же? — спросил Симка, оглядываясь по сторонам.

— На Тихий Ключ ушли. Там теперь Маралиха будет.

— А ты почему здесь, дедушка?

— На карауле! Вас поджидал да мужиков. Может, скоро с войны вернутся.

Дедушка Панкрат рассказал ребятам подробности расправы над маралихинцами.

— И Софроновых повесили? — в ужасе закричал Боря.

— Повесили. На воротах. Вместе с Савватием Прохоровичем. А других у амбара застрелили с ружей.

По морщинистым щекам дедушки Панкрата катились слезы, а ребята сидели около него и растерянно смотрели на черные обгорелые бревна недавнего пожарища. Легкий ветерок раздувал сухой пепел, поднимая серые облака пыли и разнося острый запах гари. Три вороны поклевывали полусгоревшую курицу. В пухлой золе купались бойкие воробьи, отряхивая крылышки.

— Что же нам делать теперь, дедушка?

— Езжайте на Тихий Ключ. Дорогу-то найдешь, Симка?

— Найду.

Дедушка Панкрат снова пошел ковырять палочкой уголья, а ребята, вскочив на лошадей, тронулись в путь. Ехали они молча, в большой тревоге. Боря вспоминал добрую старуху Софрониху, веселых ее дочерей и никак не хотел поверить, что их уже нет в живых.

Симка хорошо знал тропинку, что вела к Тихому Ключу, и безошибочно добрался до маралихинцев, расположившихся табором на широкой лужайке. Здесь разоренные погорельцы начали вновь строиться и хозяйствовать.

Порфирий Семеныч насаживал топоры на приготовленные топорища, мастерил рукоятки к ухватам, кочергам, серпам. Молодые бабы занимались распиловкой бревен на доски. Единственная уцелевшая пила, попорченная огнем и плохо разведенная, с трудом брала еловую древесину. Но уставших пильщиков живо заменяли свежие, и работа подвигалась дружно. На зеленой лужайке уже ярко желтел высокий штабель свежих досок, приготовленных для возведения первого дома. Собранные в золе посиневшие гвозди выпрямлялись молотком на плоском камне и бережно складывались в ящик. На них любовно смотрел Порфирий Семеныч и говорил окружившим его ребятам:

— Ничего, не пропадем!

Осиротелый и чужой для всех, слонялся по табору Боря, не зная, к какому семейству пристать. В софроновском доме он был за сына, да и другие маралихинцы раньше хорошо относились к нему, особенно когда Аверьян Селифоныч разъяснил, что хотя сирота и другой веры, а греха нет от общения с ним. И Боря никогда не чувствовал себя чужаком в Маралихе. Все к нему относились приветливо. Но теперь, когда не оказалось Софроновых и старика-начетчика, мальчик ощутил непонятную перемену. Недружелюбными, косыми взглядами встретили его маралихинцы, а кто-то из-за спины женщины враждебно сказал:

— Иди прочь от нас! Из-за тебя солдаты Софроновых порешили.

— Почему из-за меня?

— Иди-иди, нечистый! Никто с тобой разговаривать не будет!

Почему обозлились мальчишки и взрослые, Боря не мог понять. Давно ли — всего несколько дней назад — эти самые люди были к нему ласковы. Старухи любовно гладили его по голове, старики называли сиротинушкой. Почему же сейчас все от него отворачиваются? Тоскливо стало на душе у мальчика. Скорей бы хоть вернулся старик Софронов или Геласий!

Вечером Боря случайно подслушал разговор маралихинцев, сидевших у костра, и все понял.

— Софронов от веры правильной отступил, вот и покарал нас господь! — говорил старик, подкладывая в костер сухие сучья.

— Когда привез Анкудин Степаныч этого парнишку из города, я тогда сразу же сказал, что добра теперь не жди... Так оно и получилось. Из-за него Софроновых солдаты повесили. Только из-за него.

— За один стол с собой посадил человека иной веры. Обмирщился!

— Все несчастье от мальчишки. Сказано в писании: не сообщайтесь с миром. Соблазн через него вошел в Маралиху, отсюда и гибель наша.

— Было мне видение, — сказал Порфирий Семеныч, — из лесу старец вышел и на белок перстом указал. А по небу жук летел, а только голова у него не жучья, а младенца мужеского пола... Я так думаю, знак это.

— Нельзя ему в Маралихе оставаться. Еще новую беду накличет. Пока нет Софронова, надо его, старики, отправить прочь.

— Надо, надо! — загудели голоса вокруг костра.

Уехали Симка с Аверей назад в горы, сказать, чтобы ребята скотину на Тихий Ключ гнали, а Боря остался в таборе ожидать решения своей участи. Собрались старики на совет и поручили Порфирию Семенычу отвезти Борю на Бухтарму и сдать в православную деревню добрым людям. Если в сыновья не примут, даровому работнику в каждом доме обрадуются.

— Ладно. Я ему найду место, — сказал Порфирий Семеныч и стал собираться в дорогу.

На другой день старик оседлал коня, велел Боре сесть позади себя и тронулся в путь. Облегченно вздохнули маралихинцы, когда двое на лошади скрылись в лесу. Теперь не было греха и соблазна. Человек иной веры покинул их среду. Он никогда не вернется назад и не принесет с собой несчастья.