Пропавший брат

Что принесла точка

В жизни маралихинцев, кержаков, к которым попал Боря, роковую роль сыграла точка, поставленная на географической карте после того, как некий человек в очках вернулся из Маралихи в губернский город и прочел в краеведческом обществе доклад об открытии новой, до сих пор никому не известной деревни. Губернская газета напечатала эту новость в отделе «Смесь», рядом с рецептом, как изготовлять из мыльного корня греческую халву.

«Глухомань. Краевед нашего города г. X. С. Флейта, совершивший подъем на Белуху, обнаружил в глухой тайге деревню, насчитывающую восемнадцать дворов, о существовании которой не знали ни местные власти, ни окрестное население. Основателем деревни является 124-летний старик Савватий Прохорович Софронов. На протяжении десятков лет жители этой деревни, кержаки, почти не сообщались с внешним миром. Соль, железо, стекло они закупали в Китае один раз в пять лет. В деревне из 76 жителей нашелся только один грамотный человек — начетчик».

Через день читатели забыли коротенькую газетную заметку, но точка на карте осталась. Крохотная точка, а рядом с ней — выведенное тушью тонким пером одно слово: «Маралиха». Эта точка, размером меньше булавочной головки, принесла маралихинцам много горьких слез. Годных мужиков сразу же забрали в солдаты и отправили на войну, откуда вернулось всего три человека. А про остальных ничего не известно, живы они или нет. Может быть, томятся в плену, может быть, убиты, а может быть, у большевиков застряли в Советской России. Никто об этом не знает, но в каждой избе четвертый год тоскуют родные о пропавшем работнике. Вторая беда оказалась не легче. Из губернского города приехали с урядником важный судейский чиновник, следователь и православный миссионер. Стали приезжие Савватия Прохоровича и начетчика Аверьяна Селифоныча допытывать насчет старинной веры. Миссионер все погибельную ересь искал, да и нашел бы, вероятно, если бы урядник не выручил по доброте душевной. Потолковал он со стариками, и собрали маралихинцы пушнины разной в подарок следователю и миссионеру. Пришлось, конечно, уважить и урядника. Жене его трех черно-бурых лисиц послали. Тем следствие и окончилось. Больше миссионер не приезжал. Но урядник зачастил в Маралиху: то налог, то подать, то сбор. Завздыхали маралихинцы, вспомнив недавнее привольное житье. За урядником появился в Маралихе кочующий торговец. Хотя и дорог в Маралиху не было никаких, а ухитрился он привезти два сундука товаров — мыла духовитого, лент шелковых, гребешков, ситцу, иголок, пуговиц. Все распродал торговец в неделю, подружился с маралихинцами и назад два сундука пушнины увез. Ну, от торговца хоть польза была, не обидно, а от начальства один вред, беспокойство да непонятные бумаги. Ох, уж эти казенные бумаги! Много они крови испортили старосте. При царе их, правда, почти не было, но когда царя с престола согнали, тут волостной писарь словно очумел. Раз в неделю обязательно что-нибудь пришлет в сером пакете. А что в присланных бумагах написано, никак того понять нельзя. Аверьян Селифоныч печатное разбирает, но любит читать только божественное, а кроме него в Маралихе нет грамотеев. Пробыл Геласий Софронов три года в солдатах, в иностранном лазарете научился говорить по-французски, а по-русски так и не успел обучиться читать.

Хоть и жег Анкудин Степаныч казенные бумажки, но сердце билось неспокойно. Кто знает, что там написано?

С тех пор, как появился Боря в Маралихе, сильно полегчало у старика на душе. Боря любую бумажку разберет — и печатную и рукописную. Сидит старик Софронов и, насупив брови, слушает, как сирота бойким голосом читает присланные бумаги. А в тех бумагах столько новых да непонятных слов, что от них у старика в голове легкий туман поднимается, словно после медовухи.

«Старосте села Маралиха, Бухтарминского края. Посылаем разъяснение статистического управления относительно учета маралов, в связи с чем вам надлежит представить список мараловладельцев, указав точное число голов, с подразделением на самцов и самок по прилагаемой форме».

— Ладно! — промолвит Анкудин Степаныч, выслушав Борино чтение. — На что им наши маралы сдались? — и бумажку порвет.

Вот и сегодня прислали из волости срочный казенный пакет. Верховой лошадь чуть не загнал, торопился поскорее прискакать.

— Ну-ка, Борюк, прочти... О чем начальство пишет.

Боря вскрыл конверт из плотной оберточной бумаги, прошитый суровой ниткой.

«Старосте села Маралиха, Бухтарминского края. Срочно.

За последнее время бежавшие из тюрем большевики и красноармейцы собрались в горах Алтая и образовали банды разбойников и грабителей.

Именем Верховного правителя адмирала А. В. Колчака приказываю: задерживайте всех подозрительных людей, которые будут призывать народ к неповиновению властям.

Укрывательство большевиков и красных бандитов буду рассматривать как пособничество врагу и карать за это жестоко.

Приказываю: виновных немедленно расстреливать, имущество конфисковать, дома сжигать.

За каждого доставленного в штаб живого большевика выдавать награду — 100 рублей, за голову убитого — 50 рублей. Подлинное подписал: Командующий войсками атаман Анненков».

Боря прочел бумажку. Софронов почесал затылок и вздохнул:

— Вот ведь грехи! Люди, люди, что им не живется!

Аверьян Селифоныч подошел к крыльцу, разглаживая бороду.

— Что с волости прислали, Анкудин Степаныч?

— Да насчет белых и красных. Атаман Анненков подозрительных, большевиков, задерживать велит. Народ которые смущают...

— Наше дело сторона, — насторожился Аверьян Селифоныч. — Мы ни за белых, ни за красных... Разорви ты эту бумажку. Сатанинским духом от нее разит.

Софронов разорвал бумажку. Аверьян Селифоныч присел на крыльцо, намереваясь завести беседу, но в это время на краю улицы показались два всадника.

Проезжей дороги через Маралиху нет, чужие люди в деревне — редкость. К окнам сразу прилипли головы любопытных: что за путники приехали, откуда и к кому? Должно быть, из волости — к избе Анкудина Степановича направились.

Софронов с Аверьяном Селифонычем спустились с крыльца и встретили приезжих.

— Не узнал, Анкудин Степаныч? Да и не ждал, поди? А я вот, видишь, в гости к тебе заехал вместе с твоим спасителем.

— Почему не узнал? Узнал.

Боря кинулся отворять ворота. Всадники привязали лошадей под навесом и задали овса. Аверьян Селифоныч попрощался и отправился домой. Приезжие поднялись в избу.

— Здравствуй, хозяюшка! За беспокойство простите.

— Садитесь, гостями дорогими будете! — отвесила Софронова поясной поклон.

Боря узнал приезжих. Один из них был Мокин, другой — Избышев.

— За каким делом в наши края завернул, Артемий Иваныч?

— За помощью приехал к тебе, Анкудин Степаныч, за советом.

— Далеконько путь держал. Да по такой дороге...

— Дорога, верно, плохая, — где снег, где грязь. Да за хорошим советом любой путь сделаешь. Не остановишься.

Софронова собирала на стол. По случаю великого поста гостей угощали грибами, капустой, рыбным пирогом. Но гости ели плохо. Мокин пожевал соленых груздочков, а Избышев ни к чему не притронулся. Когда Софронова вышла из избы, Артемий Иваныч сказал:

— Приехал я к тебе, Анкудин Степаныч, говорить по душам. Помнишь наш разговор, когда ты ко мне вот от него (Избышев кивнул на Мокина) кисет с горохом привез?

— Что-то запамятовал... Стар стал...

— Забыл? Напомню. Про тяжелую жизнь крестьянскую говорили. Про горе, что народ от злодеев терпит.

Старик Софронов сдвинул густые брови.

— Знаешь, Артемий Иваныч, слышал я краем уха про твою затею. Только плоха эта затея. Не будет добра от нее людям.

— С народом идти не хочешь, Анкудин Степаныч?

— Да где народ-то? Народу не вижу, кроме тебя да Мокина.

— Эх, Анкудин Степаныч! Шесть сотен с лишком. Да все охотники, с дробовиками. На медведей ходили — не боялись, а на колчаковцев и подавно не испугаются. А ты спрашиваешь, где народ?

— Не впутывайте меня в это дело, — упрямо мотнул головой Софронов. — Сказано тебе: не хочу.

— Начальника штаба у нас нет! — горестно вздохнул Избышев. — Вот в чем беда. Начальник штаба военные карты должен рисовать, а я и цифру написать не могу. Всю зиму, пока возился с этим делом, счет людей на горошины вел. Понял теперь? А? Ну, так вот, Анкудин Степаныч, а начальник штаба возьмет карандаш — чирк-чирк, и голову путать не надо! — Все ясно...

— Грамотеев в городе искать надо! — угрюмо произнес Софронов. — У нас на всю Маралиху только Аверьян Селифоныч печатное разбирает.

— Знаю. Послал я людей в Семипалатный поискать нужного человека. Да как найдешь-то! А время горячее. Ух, горячее! Смотри, как солнышко печет. Скоро весь снег стает.

Боря слушал разговор, плохо понимая, чего добивается Избышев от дедушки Анкудина.

— Как же, Анкудин Степаныч?

— Что, как же? Тебе, говоришь, начальник для штаба нужен, а у нас начальников нет.

— Не начальник мне нужен, а ты.

— На что тебе старик сдался? Вот человек! Один сын у меня инвалид, другой молод еще. Какая я тебе помощь? Не пойму.

— Большая помощь! Ты согласие дашь — вся Маралиха пойдет. Мужики тебя крепко уважают. А ты воспротивишься — и маралихинцы упрутся. Я ведь все понимаю.

— Не проси... Не пойду.

— Пойдешь, Анкудин Степаныч! Не отсидишься в своей норе. И сюда враги придут.

— Сидеть тихо будешь, никто не придет.

— Придут! А когда спохватишься, поздно будет.

И Артемий Иваныч стал рассказывать, как белые в деревне Черновушке всех мужиков перепороли, а в Усонье всех коней позабрали, да телеги, да седла, да хомуты. А в Перигине учительницу вверх ногами повесили на воротах, а почему повесили — про то не знает никто. А в Крутом Яру начисто сожгли все избы.

Не верил Софронов — мало ли что люди брешут! Не сдавался упрямый старик. Да что они, белые, злодеи, что ли?

Ежели мужик спокойный, в драку не лезет, чего его трогать? Белые с красными воюют, а крестьянин в стороне, никому не помогает, никому не мешает — свою робу правит исправно. Нет-нет, не пойдут маралихинцы против начальства. Не пойдут.

Избышев покачал головой, махнул рукой.

— Ну, что же, пока прощай, Анкудин Степаныч! — сказал он, затягивая пояс.

— Прощай!

— Подумай про беседу нашу хорошенько. А надумаешь, сгоняй в Медведку гонца. Там я у свояка стою. Разыщет...

— И думать не стану.

Наклонив голову, чтобы не удариться о полати, Избышев направился к дверям.

— Погоди, Артемий Иваныч! — окликнул старик. — Бумажку тут из волости только что прислали... Атаман Анненков насчет смуты в народе предупреждает. Чтоб подозрительных людей задерживать. Так ты того... поберегись. Поосторожнее будь, Артемий Иваныч!

— Знаю. Видал я эти бумажки. Читали люди! — пренебрежительно сказал Избышев.

Гости вышли во двор. Боря слез с печки и подсел к окну. Артемий Иваныч отвязал лошадь. Мокин подтягивал седло. Старик Софронов отворил калитку, и всадники выехали на улицу.