Пропавший брат

Загремел замок. В дверях показался тюремный надзиратель.

— А ну, песни петь собирайся, живо!

Захар вышел первым. Хористы торопливо поднялись и выстроились в затылок. Надзиратель вывел их из камеры и повел по длинному, узкому, слабо освещенному коридору. Захар оглянулся: все ли в сборе? Кажется, все, тридцать шесть человек.

В канцелярии уже собралась ночная охрана — двенадцать дежурных. Они сидели за тремя сдвинутыми канцелярскими столами и пили самогон из жестяных кружек. Закусывали свиным салом, помидорами, огурцами.

Булавкин установил хористов полумесяцем и послушно ждал приказа, что петь.

— Давай «Ермака»!

Певцы переглянулись и опустили глаза. Песня была не та. Надо ждать, когда закажут условную. Булавкин взмахнул руками, словно птица крыльями, и хор дружно грянул:

Ревела буря, дождь шумел.
Во мраке молнии блистали...

Голос Петрика выделялся красотой и силой. Нежно и задушевно звенел его единственный в хоре альт.

— Ну и соловей! — восхитился старший надзиратель.

Хор закончил песню. Надзиратель поманил Петрика кружкой и налил ему самогона.

— Пей до дна, соловей!

— Непьющий! — гордо сказал Петрик и вернулся на свое место.

Хор спел еще две песни — все не те. Наконец тот же надзиратель, что вздумал угостить Петрика, заказал песню, которую все ждали с нетерпением: «Из-за острова на стрежень»!

Певцы откашлялись, прочищая горло, многозначительно переглянулись и запели про донского казака Стеньку Разина и персидскую княжну. Решительный момент приближался с каждой секундой.

Что ж вы, черти, приуныли?
Эй ты, Филька, черт, пляши!
Грянем, братцы, удалую...

Хор сделал паузу. Петрику казалось, что он стоит на краю пропасти и надо прыгать в бездну. И тут Захар не пропел, а закричал во всю мощь своего голоса:

За помин ее души!

Он первый ударил старшего надзирателя в висок припрятанной в кармане сапожной колодкой. Надзиратель упал. Захар поспешно вытащил из его кобуры наган.

Примеру Захара последовали остальные. Каждый знал, на кого надо напасть — роли были распределены заранее. Только Булавкину да Ферапонту Ивановичу были оставлены скромные роли очевидцев. Ничего не понимая, они смотрели на схватку хора с тюремной охраной. Но когда один из тюремщиков вздумал было улизнуть в суматохе, сапожник Тиунов коршуном кинулся на него и схватил за горло. Этот поступок определил место Ферапонта Ивановича в восстании. Он примкнул к смельчакам и тоже получил оружие. Молниеносная атака увенчалась полным успехом.

Дружинники закрыли в канцелярии обезоруженных надзирателей, поставили у дверей охрану и бросились открывать камеры. Чайкин с тремя помощниками направился снимать часовых у ворот тюрьмы и на сторожевых вышках. Бывший унтер-офицер действовал внезапно и бесшумно. На всех постах, где стояли колчаковские часовые, стали дружинники.

Главный залог успеха восстания — быстрота и натиск. Захар дорожил каждой секундой. Наметив тактику внезапности действий, без выстрелов и жертв, он предусмотрел и взвесил все мелочи, все возможные неожиданности. Всё в эту ночь должно было совершаться по точно разработанному оперативному плану.

Когда была произведена замена караула, Захар вместе с Чайкиным отправился на квартиру коменданта крепости. Полковник Познанский спал безмятежным сном и не сразу понял, почему в его спальне оказались вооруженные люди.

— Одевайтесь! — тихо сказал Захар. — Даю вам две минуты и ни одной секунды больше.

Коменданту стало все ясно. Дрожа от страха, он торопливо натягивал галифе.

— Оружие!

— Кольт на письменном столе.

— Только один? Больше нет?

— В левом ящике письменного стола браунинг.

Чайкин забрал револьверы. Умоляющим голосом полковник попросил Захара оставить ему холодное оружие — казачью шашку с серебряным эфесом и красным боевым темляком.

— Во-первых, она тупая, — пояснил он. — А во вторых, я даю вам честное слово русского офицера, что не обнажу ее ни при каких обстоятельствах.

Захар проверил лезвие. Оно было, действительно, затуплено. В комендантском доме шашкой шинковали капусту.

— Хорошо! — сказал Захар. — Я вам ее верну, когда мы займем город. Пусть она будет вам наградой за вашу любовь к русской песне.

Петрик не мог понять загадочного смысла этих слов. Но полковник Познанский понял. Он только скрипнул зубами в бессильной ярости.