Пропавший брат

Робинзоны

Держась за скользкое бревно, Чайкин и Петрик плыли по Иртышу, чувствуя радостную уверенность, что теперь они уже не потонут. Из предосторожности пловцы старались держаться посередине реки. Кто знает, не ожидает ли на берегу анненковская засада! Когда проплывали мимо острова, изнемогавший от усталости Петрик предложил сделать кратковременную остановку и отдохнуть, но Карп Семенович не согласился.

— Подальше надо отплыть от города, как можно дальше, — бормотал он под нос. — В этом наше спасение.

И только к вечеру, когда над Иртышом запылал закат, Чайкин сказал:

— Вон там, кажись, островок видать. Туда и пристанем.

Но это был не островок, а большой остров, густо заросший мелким ивняком. К нему и причалили пловцы. Измученные, голодные, окоченевшие от долгого пребывания в холодной воде, они думали сейчас только о тепле и отдыхе. Вытащив на сухой песок бревно, чтоб его не унесло течением, они забрались в кусты, решив здесь провести ночь. Напрасная надежда! Туча кровожадных комаров мигом облепила голые тела. Петрик, вооружившись черемуховой веткой, неистово отмахивался. Он хлестал себя по спине, животу, ногам и скоро выбился из сил.

— Погубит нас здесь комар, всю кровь до капельки выпьет! — мрачно произнес Карп Семенович, также отбиваясь от комаров веткой. — Надо в воду лезть и дальше плыть.

Предложение Чайкина голодному, обессилевшему Петрику не пришлось по душе.

— В воде очень холодно, Карп Семенович!

И оба подумали, как хорошо было бы сейчас очутиться в теплой избе, выпить горячего молока с краюхой хлеба и лечь спать на печку.

— А если на берег? — нерешительно предложил Петрик. — Дойдем до ближней деревни. Кто-нибудь пустит ночевать.

— Голых испугаются.

— А мы скажем, нас ограбили.

— Не поверят. Мужики здесь богатые, все больше кулаки. Живо колчаковцам выдадут.

Петрик чувствовал правоту осторожного Чайкина, но нестерпимые укусы комаров довели его до отчаяния. Чем так мучиться, лучше пойти на риск. В каждой деревне найдутся сочувствующие красным, им можно рассказать всю правду, и они помогут в беде.

Но Карп Семенович продолжал колебаться. Рассуждение Петрика казалось ему легкомысленным. Он готов был терпеть какие угодно муки, только бы не попасть в руки анненковцев. Об этом он и сказал откровенно Петрику.

— А есть как хочется, Карп Семеныч!

— Есть — это чепуха. Вот без курева тяжело!

— А в деревне махорку достать можно!

— Да я бы сейчас сухой крапивы покурил! — простонал Чайкин. — Огня нет!

Они сидели друг против друга, усиленно размахивая ветками. Это занятие имело свою хорошую сторону: робинзоны быстро согрелись. Неожиданно вспыхнувший красный огонек на реке привлек внимание Петрика.

— Бакен! — радостно воскликнул он. — Только сейчас загорелся. Вон и лодка виднеется. Это — бакенщик.

В голове Петрика мгновенно родился план. Надо повидать бакенщика. Если он хороший человек, обязательно поможет, а если плохой, можно с ним не связываться.

И Петрик решительно сказал:

— Я к нему сплаваю!

Не дожидаясь ответа, он с разбега нырнул в темную воду.

Петрик плыл саженками, вглядываясь в силуэт лодки с одиноким гребцом. Лодка медленно двигалась на правый берег, а Петрик пересекал ей путь. Лодочник заметил пловца, когда он находился совсем близко.

— Сашка! — раздался в темноте хрипловатый голос.

Петрик не ответил. Стиснув зубы и напрягая все силы, он старался скорее добраться до лодки.

— Сашка! — еще громче прозвучал голос. — Лешак тебя занес так далеко! Раков кормить захотел, сорванец?

Лодочник тихо греб, борясь с течением.

Петрик ухватился за борт и, подтянувшись на руках, забрался в лодку. Тут только лодочник разглядел своего неожиданного пассажира.

— Да ты кто же такой?

— Я не Сашка.

— Вижу, что не Сашка. Чей будешь?

Лодочник пытливо вглядывался в лицо Петрика.

— Я не здешний.

— А откуда же ты, малый?

Петрик дрожал от холода.

— Сверху! — сказал он неопределенно. — Стал купаться, а меня отнесло. Чуть не потонул.

— Это откуда же сверху? — допытывался лодочник.

— С Долгой деревни.

— С Усть-Каменогорска?!

Лодочник не верил.

— Верно, дядя, оттуда.

— Ну, теперь тебе батька всыплет горячих. Навек забудешь дорогу к воде.

— Озяб я, дядя. Дайте на весла сяду. Согреюсь.

— Садись.

Лодочник уступил свое место, а сам перебрался на корму.

У бакенщика стоял шалаш на левом берегу, и через четверть часа Петрик уже грелся возле ярко пылающего костра, подбрасывая в него траву. Густой едкий дым отогнал комаров.

— Есть, поди, хочешь? Раз столько плыл, значит, голодный, как волк.

— Очень хочу! — сознался Петрик.

— Сейчас ухи наварим. Стерлядку вытащил сегодня добрую.

— Дядя, а я ведь не один! Со мной еще... товарищ.

— Товарищ?! А он где?

— На острове.

— Так его там комар заест.

— Обязательно заест. Можно, я за ним съезжу на лодке?

Бакенщик взглянул подозрительно на Петрика, но разрешил:

— Езжай.

...Чайкин удивился, когда услышал знакомый голос, доносившийся с лодки:

— Ау! А-у-у!

— Петрик?

— Я... Садитесь, Карп Семеныч, поедем!

— Куда?

— Уху есть.

Отгоняя комаров веткой, Карп Семенович торопливо забрался в лодку. Пока ехали, Петрик рассказал про бакенщика:

— Уху варит... С картошкой! За вами велел съездить.

— А не выдаст он нас? Что-то больно добрый.

Бакенщик ожидал увидеть паренька вроде Петрика и только рот раскрыл от изумления, когда перед ним вырос голый, обросший бородой человек.

— Ишь, какой у тебя товарищ! — сказал он, опасливо разглядывая нового гостя.

— Здравствуйте, отец! — поздоровался Чайкин, заметив седые волосы бакенщика и глубокие морщины на его лице. — Приюти нас, сделай милость!

Бакенщик бросил на Карпа Семеновича косой взгляд и ничего не ответил. Такой прием Петрику не понравился.

Чайкин подсел к костру и стал греться, поворачивая к огню то спину, то волосатую грудь.

— Отец, табачку не найдется? Замучился без курева.

Старик молча полез в шалаш и вернулся с кисетом. Карп Семенович курил, жадно затягиваясь и ожидая вопросов бакенщика. Но старик хранил упорное молчание.

Он уже начал догадываться, каких гостей послала ему судьба. Не иначе как беглые. Помешивая уху деревянной ложкой с обкусанными краями, он заговорил недовольным тоном:

— Ране жизнь была ясная, как стеклышко. Каждый мужик был серый, как ему положено быть. А теперь и в деревнях стали все красные да белые, а то и зеленые...

Бакенщик помолчал, словно ожидая, что скажет Чайкин, а потом, сурово сдвинув брови, добавил:

— А вот если человек без одежи, в чем мать родила, как его определишь, красный он или белый?

— А тебе, отец, какие больше по душе? — тихо спросил Карп Семеныч.

— По мне все равно. И эти за свободу, и те за свободу. А народишко в тюрьму пихают и белые и красные. Я человек темный, как был серым, так и остался. Мое дело такое: следить за бакеном, чтоб исправно горел.

Старик нашел еще одну ложку и сказал:

— Чего языком зря болтать, лучше ешьте. Готова уха.

Никогда Петрик еще не ел с таким аппетитом и с такой жадностью. Старик сварил уху на славу, стерлядь оказалась необыкновенно вкусной. Чайкин ел да нахваливал, а когда кончил, облизал ложку и снова попросил у старика табачку.

— Лоб не перекрестил, — сердито сказал старик. — Значит, красный.

Карп Семеныч сделал вид, что не расслышал. Петрик наблюдал за бакенщиком. Старик задумчиво хмурил брови. Он размышлял, как лучше поступить с подозрительными гостями, свалившимися на его голову. Одно было ясно бакенщику: люди бежали от начальства и, уходя от погони, нашли спасение в Иртыше.

Чайкин, подметив подозрительный взгляд старика, сказал осторожно:

— Красные мы или зеленые, какое тебе до этого дело, отец. Одно скажу: мы не воры, не преступники. Попали в беду и не знаем, как из нее выбраться. На острове чуть комары не заели насмерть. Помоги нам одежонку раздобыть какую-нибудь. Без нее нам гибель.

Бакенщик не ответил. Он долго молча курил. Потом поднялся и сказал:

— Сидите тихо, дожидайте меня...

Петрик видел, как старик сел в лодку и оттолкнулся веслом от берега.

— Осторожный старичок! Как бы не выдал! — вздохнул Чайкин.

— Почему вы так думаете?

— Народ сейчас запуган. Каждый за свою шкуру дрожит.

Они сидели молча возле костра. Карп Семеныч подбрасывал в огонь ветки с зелеными листьями, поддерживая спасительный дым от комаров.

— Спать хочется! — сказал Петрик, чувствуя, как слипаются веки.

— Спи, а я покараулю старика.

— А чего его караулить? Вернется и разбудит нас.

— Кто знает, с кем еще вернется да как еще разбудит.

Чайкин что-то бормотал под нос, но Петрик не слышал. Он залез в шалаш, растянулся на сене и сеном прикрылся. Заснул он мгновенно и во сне увидел Володю. Брат тормошил его и мешал спать. Петрик с трудом раскрыл глаза: Чайкин стоял над ним на коленях и щекотал под мышками.

— Вставай! Проснись!

Петрик сладко потянулся. Ему не хотелось вставать. Но неумолимый Карп Семеныч расшвыривал сено.

И тогда Петрик поднялся, вылез из шалаша и увидел бакенщика. Рядом с ним стоял молодой худощавый человек в брезентовом плаще.

— Вот вам одежда, — сказал незнакомец тихим голосом, словно боясь, что его кто-то может подслушать. — И деньги в кармане положены. Немного. Из шалаша зря не вылезайте. Старик вас на первый плот пристроит, и старайтесь подальше уплыть. А я вас не видел и, кто вы такие, знать не знаю. И вы меня не видели...

— Спасибо вам, добрый человек! — воскликнул Чайкин.

Незнакомец торопливо зашагал к лодке, и бакенщик повез его на другой берег. Карп Семеныч и Петрик стояли возле шалаша и следили, как удалялась лодка.

На востоке светлело небо, и утренняя заря постепенно загоралась над рекой.

— Кто он такой? — задумчиво спросил Петрик.

— Ясно, не белый. Только, пожалуй, и не большевик. Чересчур осторожный.

И они, развернув узел, стали рассматривать привезенную одежду. Она была сильно поношена, но Карп Семеныч, натягивая штаны с большими заплатами на коленях, восхищался:

— Красота! А я, грешным делом, старика заподозрил. Думал, выдаст он нас. Теперь на плот попасть — и спасены. Подальше уплыть надо, чтоб схорониться вернее.

— Нас и здесь никто не найдет.

— Тут оставаться нельзя. Город близко. Если здесь зацапают, в Усть-Каменогорск обязательно препроводят. А там живо личность установят — и к стенке. Для нас сейчас верное спасение — удрать подальше.

Чайкин говорил разумно, но слова его вызвали в душе Петрика настоящую бурю. Всем сердцем он рвался к Володе и готов был хоть пешком идти в Усть-Каменогорск.

А Карп Семенович продолжал развивать свои планы:

— Хорошо бы до Семипалатинска доехать. Там среди народа затеряемся, ни одна собака не сыщет. А как поуспокоится маленько, сам тебя посажу на пароход и отправлю к твоему братишке.

Петрик понял, что Карп Семеныч возвращаться в Усть-Каменогорск не собирается.