Пропавший брат

Тетя в брюках

«Куда едет переодетая сестра милосердия? — раздумывали ребята. — И зачем потребовалось это переодевание? Ясно, человек скрывается и боится, что его узнают! А кого может бояться сестра милосердия? Чехов и народной армии. А кто боится сейчас чехов? Боятся большевики и комиссары».

Так рассуждая, Петрик и Володя решили, что с ними рядом едет переодетый большевик. Но как ловко он придумал! Поди, догадайся, что за птица сестра милосердия. Не закатись яйцо под лавку, Петрик ничего бы не узнал. Да и яйцо тут ни при чем. Все дело в плохо подвернутой штанине. Она-то и выдала сестру милосердия.

Володя давно спал, а Петрик никак не мог уснуть. Разные мысли лезли ему в голову. Хорошо, что это он, Петрик, полез под лавку. Ну, а если бы кто другой? Что бы тогда получилось? Пришли бы чехи, содрали платье с сестры милосердия, увидели брюки и... расстреляли, как пирожника Клюквина.

Петрик даже вздрогнул от страха. Надо предупредить большевика. Пусть хорошенько подогнет штанину да булавкой прикрепит, чтобы не спадала. Скорей надо предупредить, пока не поздно.

Пассажиры в вагоне спали. С верхней полки раздавался храп. Сестра милосердия свистела носом.

Разбудить ее и сказать? Нет, надо быть осторожнее. Лучше всего записку подсунуть, пусть прочтет. Но как написать: в вагоне нет света, темно.

Сестра милосердия заворочалась. Неужели вставать хочет? Так и есть. На площадку пошла. Петрик тихонько поднялся и на цыпочках последовал за ней.

Сестра закрылась в уборной. Петрик расположился на карауле около дверей. Никого нет. Надо подождать, когда она выйдет, и поговорить.

Минута тянулась за минутой.

Что она там застряла? Еще придет кто-нибудь, тогда все кувырком пойдет. Но... Ручка, кажется, щелкнула. Дверь открылась.

— Послушайте! — зашептал Петрик. — Послушайте... Никого нет в тамбуре. Я знаю, что вы переодеты. Я никому не скажу. Я только предупредить. У вас левая штанина плохо держится. Вы булавкой подколите. Булавкой...

Монотонно грохотали колеса: тук-тук-тук-тук, тук-тук-тук. Сестра милосердия молчала.

— Я вас не выдам. Честное слово. Не бойтесь.

Сестра милосердия достала папиросу, закурила, глубоко затянулась и проглотила дым.

— Вот что, хлопец... У меня зубы болят. Я все время спать буду. А если документы проверять придут, скажешь, что я твоя тетя, и мой документ покажешь. Хорошо? Вот, сунь подальше. Не потеряй.

— Хорошо.

— Ты где выходишь?

— В Челябинске.

Кто-то, шедший из соседнего вагона, открыл дверь и вошел в тамбур. Свистя, ворвался сквозной ветер в окно. Сестра милосердия шмыгнула в вагон. Петрик стремглав бросился за ней.

Сестра легла и скоро заснула, а может быть, просто притворилась. Но Петрик не спал. Разве тут до сна?

На рассвете пришел контролер с никелированными щипцами проверять билеты, а за ним военные. Стали смотреть документы. Петрик протянул удостоверение

— Тетя только заснула! С зубами мучается. Не будите, пожалуйста.

Солдат повертел коленкоровую книжку в руках, поглядел на красный крест и прошел дальше. Только он покинул вагон, сестра приподняла голову. Петрик понимающе подмигнул: будьте спокойны, все в порядке!

Почти все пассажиры в вагоне ехали на короткое расстояние. За сутки переменилось столько людей, что вполне безопасно было величать сестру тетей. Никто не знал, что племянники с «теткой» садились в поезд на разных станциях.

— Тетя, чаю хотите? Принести вам кипятку?

— Нет, не надо. От горячего зуб хуже болит.

— А молоко?

— Я молока не пью.

На разъезде пассажиры вышли из вагона гулять в ожидании встречного поезда, и «тетя», воспользовавшись удобной обстановкой, тихо спросила:

— А вы зачем, ребята, в Челябинск едете?

— Брата разыскиваем.

И мальчики шепотом рассказали историю своих скитаний. Про самарскую жизнь, заговор капитана Курова и про расстрелянного пирожника Клюквина.

У «тети» снова схватило зубы:

— Лучше я прилягу.

И «тетя» легла на лавку, накрывшись одеялом. Лихорадило ее, видимо, по-настоящему. Но зеркало и пудру «тетя» не забывала. Впрочем, ребята догадались, почему «тетя» в зеркало так часто смотрелась да подбородок щупала. Это она следила, как растет борода. А борода «тетю» погубить могла — до Челябинска еще сутки ехать.

Наступила вторая ночь. Теперь караулить должен был Володя. Прежде, чем улечься спать, Петрик многозначительно напомнил брату про расстрелянного Клюквина.

— Знаю! — недовольно пробурчал Володя, убирая в карман книжечку с крестом на обложке.

— Смотри, не засни!

— Да знаю же.

Петрик свернулся калачиком и уснул. Володя долго крепился, прислушиваясь к сладкому храпу спавших пассажиров. Как трудно не спать, когда все спят! И скоро ли наступит рассвет? Скоро ли утро? Хорошо было бы караулить вдвоем. А «тетя» спит. И Петрик спит. И все пассажиры спят. И только один Володя должен сидеть, как филин, с открытыми глазами, не спать.

Веки смыкались. Володя забыл, что едет в вагоне. Колеса перестали стучать. Вагон превратился в лодочку. Она качалась на легких волнах. Волны уносили Володю в неведомую даль, к зеленому берегу, где стоял синеглазый мальчуган с нежным лицом — пропавший брат Боря. Володя плыл в чудесной лодочке и не слышал, как в вагон пришел патруль.

— Предъявите вещи к осмотру и приготовьте документы!

«Тетя» заерзала и потянула Володю за каблук. Володя поджал ногу. «Тетя» дернула Петрика. Он приподнял голову и понял все. Володя посапывал носом. Петрик отвесил ему такого тумака, что Володя едва удержался на скамейке.

— Что? Что? Ну, что тебе?

— Книжку. Давай книжку скорей! — шипел Петрик, готовый избить брата. — Засоня!

Подошел военный, осветивший желтым лучом электрического фонарика тонкий длинный нос «тети».

— Это кто?

— Тетя. У ней зубы болят. Весь день мучилась, только уснула.

— Разбудить!

Петрик разбудил. «Тетя» проснулась и схватилась рукой за щеку.

— Вещи для осмотра.

— У меня только постель, — прошептала сестра милосердия, морщась от боли.

— Документ?

Петрик протянул удостоверение. Военный посмотрел и строго сказал:

— Почему просрочено?

«Тетя» замялась, и лицо у ней побелело.

— Не успела переменить. Срочно пришлось выехать.

— Я его задержу. Утром зайдете ко мне в передний вагон. Там получите.

«Тетя» радостно кивнула головой.

— Хорошо!

Военные ушли. Володя сидел, забившись в угол, и старался не дышать. Как же это случилось, что он заснул?

— Эх ты! — сказал укоризненно, но уже не сердито Петрик. — Караульщик!

Володя молчал.

— Я тебя очень больно стукнул?

— Не-ет!

Петрик, видимо, чувствовал себя виноватым и искал примирения.

Потревоженные пассажиры укладывались поудобнее досыпать ночь.

«Тетя» посмотрела в окно, достала папиросу и вышла на площадку вагона. Вслед за ней выбрались Петрик и Володя.

— Сейчас разъезд, кажется?

— Да.

— Вот что, ребята, я сейчас сойду, а вы до следующей станции доедете и тоже слезайте. Пересядьте на другой поезд. На билет я вам дам. Постель моя пусть здесь останется. Черт с ней!

«Тетя» размотала с головы платок и быстро сняла платье сестры милосердия. Под платьем оказались гимнастерка защитного цвета и голубые студенческие брюки. «Тетя» причесала гребешком волосы.

— Если придется вам задержаться в Челябинске, — сказала она, — разыщите на Михайловской улице, № 11 Анну Петровну Пирожникову. Она — акушерка. Скажите ей, что брат ее жив. И больше ничего. В случае нужды она вам поможет. Только никому больше ни слова!

Поезд замедлял ход. Раздался свисток паровоза. «Тетя» спустилась на самую нижнюю ступеньку.

— Прощайте, ребята!

И она ловко соскочила, не ожидая, когда поезд остановится.

Петрик с Володей переглянулись.

— Ты знаешь, кто это был?

— Да.

— Это Пирожников! Его ловят чехи.

— Тот самый...

— Главный белебеевский комиссар!