Пропавший брат

Марал Яшка

Ранней весной Боря со стариком Софроновым и его младшим сыном Афоней отправились в маральник. По крутому косогору всадники спустились в лес и поехали узкой извилистой тропинкой. Мохнатыми лапами царапались пихты, заграждая дорогу. Анкудин Степаныч только голову наклонял пониже да глаза оберегал от колючих ветвей. А Боря не уберегся и поцарапал щеку. Ну ничего, заживет! Зато маралов увидит сейчас.

Высокой четырехаршинной городьбой был обнесен софроновский маралий сад. На полверсты он тянулся в длину и на столько же в ширину. Гордо разгуливали между деревьями белозадые саврасые маралы, не чувствуя неволи. Склоняя к земле ветвистые рога, они спокойно пощипывали молодую траву.

— Какие красивые олени! — Боря с любопытством и восхищением разглядывал рогатых зверей.

Почуяв приближение людей, маралы встревожились и, сбившись в кучу, густым облаком унеслись в глубь маральника. Только один остался на лужайке с поднятой головой.

— Это Яшка! — пояснил Афоня. — Он у нас ручной, он не боится.

Но пока перебирались через городьбу, рогатый красавец исчез, как видение, словно растаял. Вот досада! Страшно хотелось Боре посмотреть марала вблизи.

— Ничего, — утешил Афоня. — Батюшка покличет, он живо прибежит. Они все пугливые, а Яшка не боится. Мы его дома выкормили. Он сирота, он нас знает.

— Яшка, Яшка, Яшка! — ласково позвал старик.

Тихо в маральем саду. Шишка упала, и ту слышно. Сухой сучок под Бориной ногой хрустнул, а треск какой пошел.

— Яшка, Яшенька! Ну, подь сюда! Яшка!

Из ближнего кустарника вытянулась на длинной шее красивая голова марала. Ветвистые рога, покрытые зеленоватым бархатом, чуть заметно шевелились. Настороженно вздрагивали длинные уши.

— Яшенька! Яшенька! Глупый!

Старик Софронов подошел ближе к маралу. Яшка узнал хозяина и в раздумье протянул голову. Анкудин Степаныч достал из кармана припасенный кусок хлеба. Яшка доверчиво ткнулся теплой мордой в хозяйскую руку.

— Ешь, милый, ешь!

Анкудин Степаныч любовно гладил Яшкину голову, нашептывая ласковые слова. Подошел Афоня и почесал маралу шею:

— Яшенька! Яшенька!

Боря тоже погладил мягкую густую шерсть и для знакомства приласкал зверя:

— Яшенька! Хороший! Яшенька!

А Яшка в ответ лизнул Борину руку и посмотрел на него черными выпуклыми глазами, словно стараясь запомнить нового члена хозяйской семьи.

Софронов скормил весь хлеб и, отстраняя тянувшуюся Яшкину морду, стал уговаривать:

— Ну, побегай, побегай! Иди теперь к своим друзьям! Иди!

Яшка окинул гостей прощальным взглядом, тряхнул рогами и неохотно побежал в кусты.

Долго бродил Софронов по маральему саду. Выпугивая зверей из кустов, старик приглядывался, все ли здоровы, а потом пошел проверять городьбу. Боря остался с Афоней.

— После петрова дня рога пилить будем, — сообщил Афоня и грустно вздохнул: — Жалко.

— Чего жалко?

— Маралов.

— А им разве больно?

— А то нет? Кровь ведь идет, когда режут. Кричать будут.

— А для чего вы рога пилите?

— В Китай продавать. Они дорогие. За каждый фунт рогов фунт серебра дают.

— А китайцам на что?

Но Афоня не знал, зачем китайцы покупают рога. И старик Софронов, когда возвращались назад, не сумел объяснить. Говорят, лекарство делают, а что за лекарство и от каких болезней оно помогает, неизвестно.

Геласий дома показал Боре маральи рога, снятые в прошлом году. Они лежали в амбаре на полке. Сам старик Софронов выварил их в крепком растворе соли, просушил и хранил с большой заботливостью. Но в срезанном виде рога Боре не понравились. То ли дело, когда они красовались на голове животного!

После Боря частенько ездил со стариком или Геласием в маралий сад и никогда не забывал прихватить для Яшки ломоть хлеба. Ручной красавец-марал теперь шел и на Борин зов. Словно здороваясь, он обнюхивал Борино лицо и радостно принимался уничтожать принесенное угощение.

— Яшка! Хороший. Милый. Кушай, Яшка! — ласкал Боря общего любимца семьи, почесывая ему шею.

— Корми его, Борюк, корми. Он тебя тоже полюбит! — шептал Анкудин Степаныч. — Ты сирота и Яшка сирота. Сам я его в избе выкормил. Матку медведь загубил. Во какой махонький остался! Все боялись, не выживет. А он эка какой красивый да ладный поднялся. Ешь, Яшка, ешь.

Но Яшка, несмотря на общую к нему любовь, родился не под счастливой звездой. Не дождался он съемки ветвистых рогов и погиб ровно за месяц до петрова дня. Свидетелем его смерти был Афоня, находившийся случайно неподалеку от маральего стада. Он и принес печальную весть домой.

— Яшку убили. Яшку убили! — закричал Афоня, вбегая во двор, бледный и встревоженный.

Анкудин Степаныч выскочил во двор и тряхнул за плечи сынишку:

— Как убили? Ты что орешь?

— Солдат с ружья! На колено встал, прицелился — да как бахнет. Яшка рогами мотнул и упал. Ногами бился...

Анкудин Степаныч тяжело задышал и забегал глазами по двору. Лицо его покраснело, глаза засверкали. Таким сердитым и страшным Боря видел старика только один раз, в больнице, когда он крестик сломал — царскую награду Геласия.

— Седлай лошадей! Где Геласий? Борюк, беги за ним живо!

Боря помчался разыскивать своего старшего друга. Он кинулся во двор Гараськи, завернул к начетчику Аверьяну Селифонычу, спросил встретившегося Симку, не видал ли тот молодого Софронова. Но Геласий словно в воду канул. Боря вернулся домой один.

— Ну, где же Геласий? — крикнул Анкудин Степанович, выводя оседланного коня.

— Не нашел!

Афоня сидел на Серке. Боря взял его за стремя.

— Я к тебе, Афоня, сзади сяду?

— Отца спроси.

Анкудин Степанович не возражал. Ему было не до Бори. Он думал о любимце Яшке, подыхавшем сейчас от солдатской пули.

— Геласий придет, пусть в маральник едет! — крикнул Софронов, ударяя коня плетью.

Две софроновских лошади бежали по заросшей травой улице рядом, а когда выскочили за деревню, пошли одна за другою. Впереди скакал старик, за ним Афоня. До маральника было версты две, и Боря не заметил, как они доскакали. У высокого заплота Софронов привязал вспотевших коней, и Афоня повел показать подстреленного Яшку.

Только они вышли на лужайку, как в лесу гулко прозвучали два выстрела. Старик от неожиданности остановился, а Афоня побледнел:

— По нас стреляют, батюшка!

Боря первый заметил: между деревьями пробежал серый пугливый марал и, споткнувшись, полетел на землю, ломая ветвистые рога.

Из-за куста вышли два солдата в зеленых гимнастерках, с винтовками в руках и, не замечая Софроновых, быстрыми шагами направились к подстреленному животному. Боря увидел на рукавах солдатских гимнастерок белые черепа и ощутил страх.

— Ах, вот как! — сказал Анкудин Степанович, быстро прикладывая к плечу дробовик. — Маралов губить...

Он выстрелил в бежавшего солдата. Гулкое эхо прогремело в лесу. Синий дым разошелся легкой пеленой, и Боря увидел: один из солдат неловко сел на траву, а другой быстро отбежал за ствол дерева. Заряжая дробовик, Софронов твердым шагом направился к сидящему солдату. Боря с Афоней пошли вслед за ним. Из-за дерева раздался второй выстрел, и Боря услышал, как мимо его уха прожужжал шмель.

— Хоронись за дерево! — крикнул старик и легко прыгнул за ствол громадной лиственницы.

Рядом с ним присел на корточках Боря и, вытягивая шею, увидел: на лужайку один за другим выехали верхом солдаты с белыми черепами на рукавах.

«Бежать надо», — подумал Боря и взглянул на Софронова: в какую сторону лучше? Но старик, заметив военных, вышел из-за дерева и смело пошел им навстречу, держа в руках ружье. Следом за ним двинулся Афоня, а за ним и Боря. Раненый, сидевший на траве, тоже поднялся и, опираясь на винтовку, заковылял к всадникам. Появился из-за дерева и второй солдат.

— В чем дело? — крикнул подпоручик, придерживая за повод танцевавшую лошадь. — Ты ранен, Казанцев?

— Так точно, ваше благородие!

— Кто это тебя?

— Вот он! — раненый кивнул на подходившего Софронова.

Подпоручик натянул туже поводья, успокаивая горячую лошадь.

— Так! — сказал он, щуря серые холодные глаза. — Большевик? Бандит?

Анкудин Степаныч тяжело дышал и ничего не отвечал.

— Я тебя спрашиваю или нет? Как стоишь перед офицером, бородатый болван!

Старик расправил седую бороду и нахмурил брови:

— А я думал, ты не мне говоришь, а этому разбойнику, что в моих маралов стрелял.

— Забрать! К капитану!

Подпоручик, пришпорив лошадь, поскакал по лужайке. За ним двинулись всадники. Софронову скрутили руки и погнали, как пленника, привязав веревку к седлу. По дороге у него слетел картуз. Боря кинулся поднять, но солдат, скакавший сзади, замахнулся плеткой.

— Куда!

Он заподозрил, что Боря хотел бежать.

— Шагай, дедка, веселей! — глумился другой солдат над стариком. — Поддай ходу, поддай.

Наконец мучительное путешествие окончилось. Солдаты выехали на поляну, где около вывороченного грозою дерева белела походная палатка и курился голубым дымом костер. На упавшем сухом дереве рядом с штабс-капитаном сидел подпоручик и что-то торопливо рассказывал.

Солдат подтолкнул Софронова в бок и наставительно шепнул:

— Смотри бодрей! Командир веселых любит. Может, шомполами отделаешься.

Старик подошел к офицеру с поднятой головой. Ветер развевал его длинные волосы и седую бороду. Он остановился, выставил одну ногу вперед и крепко сжал землистые губы.

— Ты что, разбоем занимаешься? — штабс-капитан пристально вглядывался в бесстрашное лицо Софронова. — Как ты смел в гусара стрелять? А? Знаешь ли ты, еловая голова, что такое гусар? Знаешь, как называются те люди, которые в военных стреляют?

— Я не знал, что он гусар! — хмуро ответил Софронов. — Гусар чужое имущество не грабит, чужую скотину не убивает...

— Молчать! Не рассуждай! Отвечай на мои вопросы. Ты стрелял в него?

— Выстрелил, как увидел, что он оленя убил.

— Выстрелил? Дубина! Хорошо — промазал. А если бы ты его насмерть?

— Насмерть я не хотел, — перебил Анкудин Степаныч. — Я не душегуб. Захотел бы — весь заряд в голову всадил. А я слегка, пониже спины, чтоб памятка осталась. Поди, дробины три и попало всего, не более. Я знал, как целил. Убивать я не хотел.

— Выворачиваешься? — строго сказал штабс-капитан. — Хитрая бестия!

— Зачем мне выворачиваться, господин офицер? Я белку в глаз бью! — гневно сверкнул глазами Софронов. — Сроду не врал. Не буду и на старости лет обманывать.

В это время из палатки поспешно вышел взлохмаченный поручик с опухшим багровым лицом и закричал, плохо выговаривая букву «р»:

— Где этот Вильгельм Телль? Если эта каналья не врет насчет белки, пусть собьет пулей яблоко с головы (поручик кивнул на Борю) своего внука. Слышишь, ты, бородач! Попадешь в яблоко — помилуем. Промахнешься — собственноручно шлепну тебя, как муху, чтобы зря не трепался...

— Бросьте, Бобин! — тихо процедил штабс-капитан сквозь зубы. — При чем тут Вильгельм Телль?.. Здесь и яблок нет.

— Абсолютно неважно! У меня остался соленый огурец! Пусть борода стреляет в огурец. Сяткин! Живо! Принеси огурец из палатки и положи мальчишке на голову. Сейчас мы сразу определим, кто этот бородач, алтайский Вильгельм Телль или просто хвастун и прохвост...