Кадеты и юнкера в Белой борьбе и на чужбине

Для эвакуации корпуса из Хабаровска во Владивосток он выхлопотал от Японского командования соответствующее разрешение, причем благодаря его трудам было предоставлено 32 вагона для выезда служащих, кадет и вывоза имущества, значительная часть которого была сохранена им от реквизиции большевиками.

В 1921-м году Преподаватель Баллеран был назначен Французским Консулом – членом международного общества для оказания помощи нуждающимся г. Владивостока и делегатом в Американский Красный Крест, каковым он состоит и по настоящее время; благодаря его хлопотам он неоднократно получал перевязочный материал для лазарета корпуса, теплые вещи для своих сослуживцев, а для бедных Русского острова – и пайковое довольствие.

За такое отзывчивое отношение к нуждам вверенного мне корпуса и высокогуманную деятельность считаю приятным для себя долгом принести глубокоуважаемому Францу Ивановичу свою искреннюю благодарность.

Подлинный подписал: директор корпуса

генерал-Майор Корнилов.

С подлинным верно: секретарь корпуса,

подполковник Шеффер[408]».

В конце октября 1922 года японские войска покинули Владивосток, а 22 октября корпус должен был со всем своим имуществом быть на берегу и ждать прихода судна, которое нас заберет. Корпус принялся готовиться к отъезду.

Генерал Корнилов говорил, что, возможно, мы пойдем на судах в Посьет, а оттуда дальше, походным порядком, в Хун-чун, в Китай. Нам сказали, что надо рассчитывать только на свои силы, ибо подвод не будет, а потому рекомендуется брать только ручной багаж. Решили все же брать все, так как выбросить можно будет и в Посьете. Кадетам было роздано по две смены белья, третья на себе, были пригнаны шинели, розданы одеяла, взяты лучшие сапоги. Были взяты и учебники из расчета по две книги на каждого, так чтобы для класса получился бы полный комплект. Вещи из цейхгауза были затюкованы, взяты были и матрасы, и все имущество было свезено, а большею частью перенесено кадетами на берег, к указанному сроку. Оставались во Владивостоке подполковник князь Чегодаев[409], подполковник Манковецкий[410], секретарь Снопов, бухгалтер Супранович, преподаватель статский советник Городцов, священник Козловский и библиотекарь Н. Карпенко, бывший кадет 13-го выпуска. Оставались все они в силу семейного положения, по старости или по болезни и ожидали всяких ужасов. Тем временем Владивосток забастовал и связь с ним прервалась. 23-го 3-я рота была передана в Омский корпус. Остальные сидели на берегу и ждали. В первую ночь моросил дождь. Кадетские патрули охраняли днем и ночью районы корпуса от неожиданного нападения красных.

24 октября (11-го по ст. ст.) отметили храмовой праздник корпуса молебном под открытым небом. Праздник был грустным, с нетерпением ждали обещанных спасительных кораблей. На берегу, среди кадет и персонала корпуса, находились раненые кадеты, которые участвовали в последних сражениях, спасая положение вместе с юнкерами, которые тоже были с нами. Раннее утро 25-го не принесло ничего нового. Вдруг около 9—10 часов показались верхушки мачт. Громкое «Ура!» вырвалось из груди кадет. Три судна прошли мимо нас в бухту 35-го полка. Директор корпуса генерал Корнилов поплыл туда на лодке. Оказывалось, что контр-адмирал Безуар[411] был смущен количеством людей и вещей. Он считал, что суда его и так уже перегружены, и поэтому отказался взять всех. Возмущенный генерал Корнилов крикнул ему: «Корпус ожидает выполнения обещаний адмирала Старка». – «Здесь я распоряжаюсь, а не вы. Я не могу взять всех», – в рупор отвечал Безуар. «Берите всех или никого. Если вы не возьмете нас, в истории будут записаны позорные строки: «Адмирал Безуар бросил хабаровских кадет на растерзание красным бандитам». Это подействовало, и Безуар крикнул, что он пошлет катер «Воевода» и что не позже чем через полчаса все должны погрузиться на корабли.

Это было выполнено. Сначала перевезли кадет и служащих, потом часть вещей. Многое было брошено. Через полчаса, последним рейдом, «Воевода» подошел к кораблям, но оттуда последовало распоряжение: «Не выгружать ни пассажиров, ни вещей». На «Воеводе» оказались директор с женой и сыном, подполковник Яковлев[412] с женой, доктор Цеханович[413] с тремя ранеными юнкерами, священник Никольский, подполковник Грудзинский с женой и несколько оставшихся кадет, деятельно помогавших при погрузке. С кораблей с нами разговаривали неприветливо, грубо, начальственно, с криками и бранью. Особенно выделялся мичман Михайлов, перешедший впоследствии к большевикам. Суда были перегружены, а ничтожный «Воевода» казался простой лодкой в сравнении с другими кораблями. Обогнув остров, все увидели всю эскадру, шедшую вместе. Погода была хорошая, и все благополучно пришли в Посьет, где должны были ждать дальнейших распоряжений относительно эвакуации. Размещены мы были на судах плохо. 2-я рота попала на «Взрыватель», 1-я тоже на военный корабль. Отношение к нам было удивительно грубое. На «Воеводе» команда морской пехоты и конвой заняли все диваны в каюте, и нашим раненым было предоставлено только сидеть в каюте на палубе. Каждый устраивался как мог. Толстый доктор Цеханович забирался спать под стол. В Посьете начальствовавший над войсками отряда Молчанов запретил какие-либо высадки, но, пользуясь стоянкой, мы все же снабдили роты провиантом. Затем последовало распоряжение: «Всем судам следовать за кораблем адмирала» – и мы тронулись. Вскоре выяснилось, что cуда имеют различную скорость хода, и поэтому было приказано идти самостоятельно в бухту Гашкевича. Как только мы пришли в эту бухту, как около нас появились два японских миноносца и прибывшие с них офицеры сказали нам, это эта бухта – военная, для иностранных кораблей она закрыта и что нам нужно отсюда уйти. Японцы все же снабдили нас пресной водой, и утром все пошли в Гензан.

Младшая группа кадет 2-й роты, что были на пароходе «Взрыватель», со своими офицерами-воспитателями и их семьями, японцами были отправлены в Мукден. Здесь были полковник Александр Александрович Иванов, старший группы, полковник Борис Авенирович Шкапский, Андрей Дмитриевич Кузнецов (4-го класса 1-го и 2-го отделений), подполковник Леонид Александрович Сейфуллин (3-го класса 1-го и 2-го отделений), подполковник Антон Антонович Балицкий, подполковник Владимир Иванович Шеффер, прапорщик Чудаков, Чернявский, Константин Николаевич Зимин[414], поручик Гребенщиков и Кириаков, прикомандированный к корпусу полковник Теляковский[415] и др.

Корпус в Мукдене был размещен в железнодорожных казармах, вместе с воинской группой генерала Лебедева и другими беженцами. Кормили плохо (чумизой), и жить приходилось в тесноте. Бани не было, и мыться приходилось во дворе под краном, в любую погоду. На дворе мусор, грязь и всякие отбросы валялись перед бараками, где копошились китайцы, ища для себя остатки еды и тряпье.

В кадетах принял участие наш военный агент в Китае полковник Блонский[416]. Там был организован комитет помощи, вместе с японцами снабжавший кадет провизией. Кадетам отвели потом отдельный барак. Но было все же плохо, и шанхайцы, в сравнении с мукденцами и гензанцами, жили в роскоши.

Несмотря на тяжелые условия жизни, кадеты внешне всегда были на высоте и не роняли имени своего корпуса. Церковные службы посещали, идя строем, с начищенными пуговицами и сапогами или ботинками, на военное русское кладбище после Русско-японской войны, где в часовне служил священник-японец на русском языке и по-японски. Занятия начались сразу по прибытии и устройствии в бараках. Так продолжалось до июля 1923 года, когда японцы перевезли всех в несколько приемов в Шанхай.

Еще перед эвакуацией из Владивостока некоторые старшие кадеты устроились матросами и кочегарами на военных судах, а некоторые на частных. И вот в Гензане выяснилось, что кадет эксплуатируют. Кадеты обратились за помощью к оставшемуся в Гензане полковнику Грудзинскому, которому удалось снять их с кораблей и поместить в бараке вместе с остальными кадетами. Вскоре японцы заявили, что они начнут вывозить русских из Гензана и что первый эшелон двинется в Шанхай. Кадеты обоих корпусов и служащие, оставшиеся в Гензане, получили от генерала Лебедева, являющегося русским представителем в Гензане, приказание отправиться всем в Шанхай. Японцы оплатили проезд и, кроме того, выдали на человека по 10 иен, которые должны были быть выданы на руки лишь по прибытии в Шанхай. Все отправились на пассажирском пароходе, где кадет очень хорошо кормили и относились к ним весьма вежливо. Когда пароход пришел в Симоносеки, явились японские власти, смотрели документы, долго переговаривались между собой и в конце концов заявили, что пароход, идущий в Шанхай, придет через три дня и в ожидании его нам следует отправиться в Моджи, где о нас позаботятся. Нас перегрузили на баржу, и катер перетащил ее на другую сторону пролива, в Моджи. Мы высадились и стали ждать появления властей. Но никто не приходил, а время подходило к 12 часам дня, все были голодны. Среди нас были и дети. Тогда старший группы полковник Грудзинский пошел разыскивать властей. У первого встречного он спросил, где помещается полиция. С обычной для японцев вежливостью тот довел полковника Грудзинского до самого дома, где находилось полицейское управление. Там приняли полковника вежливо и внимательно выслушали. Выслушав, засуетились: оказывается, нас не ждали, мы должны были оставаться в Симоносеки. Теперь же надо было всех устраивать здесь, дать спешно помещение и накормить. Какой-то японец, хорошо одетый по-европейски, молча вынул бумажник и передал секретарю полиции 100 иен, прося его немедленно заказать для всех прибывших обед. Обед обещали подать через час и сейчас же пошли устраивать для нас помещение. Одиноких взрослых поместили на барже, приспособленной для жилья, а остальным отвели хоры в помещении местного музыкального общества. Были быстро поданы тележки для перевозки багажа, и в сопровождении приветливо нам улыбавшихся жителей города мы направились в отведенное нам помещение. Появились сотрудники газет, которым полковник Грудзинский объяснил, кто мы, и просил выразить нашу благодарность господину, давшему деньги на обед, и администрации города за теплый прием. На другой день в газетах появились статьи о нашем прибытии, и к нам стали приходить люди самого различного общественного положения, и все они несли подарки: деньги, вещи, фрукты, сласти… Видя печальное состояние нашей обуви, одна фирма прислала кадетам 40 пар обуви на резиновой подошве. Детям прислали игрушки. Вечером все это было строго учтено и роздано поровну, а деньги были выданы при высадке в Шанхае. На другой день дамы и дети высшего общества устроили музыкально-вокальное утро, а вечером дал концерт симфонический оркестр.

После концерта, обращаясь к публике, распорядитель произнес речь, сказав о тяжелом положении людей, вынужденных революцией оставить свое отечество под давлением насильников и убийц. После речи он прошел в публику с подносом, на который посыпались деньги. В кратком слове полковник Грудзинский благодарил японцев за отзывчивость, а на следующий день поместил в местной газете на английском языке нашу общую благодарность всему городу. В Шанхай эта группа прибыла и высадилась под японским флагом беспрепятственно.