История Индии

Город и касты

Вторую урбанизацию Индии (первая произошла в давно позабытые хараппские времена) можно отчасти связать с процессом формирования государств и сопутствующих им институтов, а отчасти с излишком продуктов сельского хозяйства, получаемых переселенцами в восточных областях. Конечно, тексты послеведического периода создают впечатление, что эти города усеивали страну многие века. Но археологически такая картина подтверждается только с 600 года до н. э. Этим временем датируются земляные валы, раскопанные в Удджайне (Малва), Варанаси и Каушамби (столица Куру послехастинапурского периода, к западу от Аллахабада). Размеры этих насыпей говорят о том, что за ними скрывались гражданские поселения, они могли вмещать целые города^{36}. Вскоре появились укрепления в таких местах, как Сравасти (столица Кошалы после Айодхьи) и Раджгир (столица Магадхи). На востоке города Таксила и Чарсадда, возможно, появились раньше, но под воздействием иных сил, если не сказать — иной воли. На северо-западе, где камень был в изобилии, встречались еще и монументальные сооружения.

Ничего подобного не найдено в городищах долины Ганга. Даже обожженный кирпич, характерный для хараппцев. не появился там вновь до самого преддверия новой эры. Дома, включая общественные здания и царские дворцы, строились в основном из дерева и глины. Первые буддистские ступы (мемориальные сооружения, часто воздвигавшиеся над буддистскими святынями) строились тоже из недолговечных материалов, хотя эти священные постройки были в точности такими же, какие позже искусно повторялись в камне. Из образцов архитектуры и скульптуры, сыгравших столь важную роль для всей последующей истории Индии, не сохранилось вообще ничего.

Хотя кирпичи не изготавливали, технология обжига глины была распространена настолько, что этот период урбанизации характеризуется новой волной производства керамических изделий. Культура северной черной лощеной керамики (СЧЛК) возникла после 500 года до н. э., быстро вытеснила предыдущие (СРК и ЧКК) в Бихаре и Уттар-Прадеше, распространилась к западу от междуречья, проникла в Пенджаб, добралась на востоке до Бенгалии, а на юге до Махараштры. Массовые находки этой высококачественной керамики наводили на предположения о городской жизни там, где не осталось никаких других свидетельств урбанизации. Подобным же образом, по одному лишь ареалу распространения, можно сделать вывод о наступлении некоторого единообразия быта в многочисленных царствах и ганасангхах северной Индии в оставшуюся половину первого тысячелетия до н. э. Это можно считать явным признаком интеграции. За два века существования СЧЛК весь север Индии (и многие соседние территории) оказался объединен первой и наиболее крупной из индийских империй.

Конечно, свою роль в этом сыграла торговля. Первые монеты датируются серединой тысячелетия, найдены они в культурном слое городищ. Серебряные или медные, они скорее выгравированы, чем отчеканены. На них изображены символы, которые считаются обозначениями профессиональных сообществ, рынков и городов. Они, следовательно, служили чем-то промежуточным между средством для обозначения расчетов между купцами и государственным платежным средством^{37}. Очевидно, возникла экономика наличных денег, и в буддистской литературе появляются упоминания о денежных займах, банковской деятельности, спекуляции товарами. Из этих упоминаний ясно, что началось обращение капитала. Торговали металлами, тонкими тканями, солью, лошадями, керамикой. Основные города соединяли дороги, хотя товары предпочитали перевозить по реке, потому что водой можно транспортировать больше груза.

Все это предполагает существование отдельных профессий — мастеровых, хлеборобов, лодочников, купцов и торговцев. Такое общественное устройство совершенно отличалось от клановых отношений ведической эпохи. Север Индии подвергался переменам, радикально сказавшимся и на сельском хозяйстве, и на политическом устройстве. Обычно об этих переменах говорят как о зарождении кастовой системы. С некоторыми допущениями признаки этого можно выделить из множества текстов, и становится ясно, что процесс был постепенным, неслучайным и сложным.

В основном веды и эпические произведения повествуют об интересах и помыслах почти исключительно благородной клановой знати. Эти семейства воителей, называемые кшатриями или раджанья, подчинялись вождю, с которым находились в родстве по линии общих предков. Их вождь именовался раджой. Это слово, обозначая лицо богатое и могущественное, впоследствии получило иной смысл. Так стали называть царя в монархических государствах и члена избранного правительства в республиках. Так, Вайшали, столицу личчхавов, на севере Бихара, как говорят, населяли 7707 раджей, а по другим источникам — «дважды по 84 000 раджей». Помимо лидерства радж кшатрии признавали священную власть невоенного духовенства— брахманов. Занятие священников было наследственным, они вели свой род от пророков древности (риши). Вскоре брахманы образовали отдельную касту со своими правами и запретами, получившую монополию на священные знания или, выражаясь академическим языком, религиозную ортодоксию.

К двум этим кастам добавилась третья, возможно, чтобы отделить представителей кланов от менее прославленных семейств, которые позабыли боевое прошлое ради сельского хозяйства и других занятий, связанных с производством полезных продуктов. Для этой касты используют название «вайшья», от слова «виш», первоначально «население, народ». Считается, что они тоже потомки ариев, а значит, наряду с брахманами и кшатриями считаются двиджа, дважды рожденными (один раз физически, другой — ритуально). В новых государственных структуpax кшатрии (наделенные силой) занимали военную, политическую и административную власть. Остальные посты — грамини и грихпати (сельские старосты и управляющие имениями) — занимали «ненаделенные силой» вайшьи. Их роль заключалась в том, чтобы наживать богатство, от которого зависели брахманы и кшатрии или, как пишется в текстах, на котором они могли «пастись». В погоне за этим идеалом многие вайшьи приобретали обширные земельные наделы, другие вкладывали средства в производство и торговлю. Гораздо позднее, когда воинственных кшатриев стали ассоциировать с народом раджпутов, вайшьи в сознании людей прочно связались с тороватыми банья.

Помимо ариев эти места населяло еще множество народов, упомянутых в ведах как даса. Все они в какой-то степени подверглись арианизации. Представители некоторых, наиболее многочисленных в своем регионе, пронизанном местными кланами, активно взаимодействовали с дважды рожденными, их божества и ритуалы пополняли растущий пантеон того, что мы зовем индуизмом. Другие же племена остались верны привычному укладу жизни, взаимодействия с ними не происходило. После завоевания их территории они считались рабами и носителями скверны. Даса превратились в домашних рабов или в невольников-крестьян. Трудно сказать, можно ли считать такое положение рабским по сравнению, скажем, с долей древнегреческих или римских рабов, но практически все представители местных народов получили статус шудр. Этим же словом называли людей неясного происхождения и потомков от смешанных браков. Однако положение этих людей было вполне определенным. Если от вайшья ожидали богатства, то от шудры — труда.

Таковы были четыре первые касты. Часто приводимые цитаты из последней (X) мандалы «Ригведы» ясно показывают отношение между ними. Жестокий миф повествует, как боги, вырезая священный образ человечества, раскололи его на четыре части, каждая из которых соответствовала определенной касте.

Так возникла иерархия общественных слоев. Касты исключали смешение, их чистота поддерживалась священными ритуалами и запретами. Правила запрещали физические контакты между ними, традиции кланов исключали смешанные браки.

Веды используют слово «варна» — цвет. В контексте арийского самоопределения можно предположить, что речь идет о «черных» даса и высших кастах, представители которых имели более светлую кожу. Такое предположение спорно. «Махабхарата» называет следующие цвета для каст: белый, красный, желтый и черный. Это скорее похоже на символические обозначения, чем на окраску кожи. Недаром кастовая система отличалась крайней жесткостью. В то время, как и ныне, кастовая принадлежность служила не только индикатором материального благополучия. Даже иерархия четырех слоев общества была неоднозначной. В государствах с республиканской системой управления главенствовали скорее кшатрии, чем брахманы. Несомненным признаком прогресса служило то, что в эту систему всегда можно было войти. Ценность заключалась в возможности приспособить к системе новые племена, культы и профессии — система оставалась надежной. «Варна служила механизмом ассимиляции»^{39}. При этом она несомненно была еще и средством регулярного притеснения, гениальным способом держать в узде самые развитые и многочисленные племена. Подобно распространению СЧЛК, она охватила от края до края весь север Индии, связав множество государств общей социальной, культурной и языковой средой. Такое объединение могло привести к возвышению этого края — впоследствии привело.

В буддистских текстах, а порой до сих пор и в повседневном употреблении для обозначения касты пользуются словом «джати». Это слово происходит от глагола со значением «рождаться». Здесь акцент делается не столько на степень ритуальной чистоты, как при рассмотрении четырех варн, сколько на принадлежность к определенной группе по рождению. Если варна накладывает теоретические рамки, то джати проявляет их на практике. По сравнению с ведическими временами структура общества неимоверно усложнилась, формирование каст стало происходить не столько по ритуальным признакам, сколько по месту жительства и ремеслам. Джати определяла географическая, племенная, религиозная и — прежде всего — экономическая и профессиональная специализация.

Появление специализации превратило пропасть между социальными слоями в бездну. Представители низшего слоя — чандалы, неприкасаемые — потеряли из-за рода своей деятельности всякую возможность контакта с остальным обществом. Лишь вершина пирамиды оставалась расколотой, поскольку некоторые группы брахманов добились привилегии сажать на трон царей и утверждать династии, а прочие довольствовались исполнением обрядов в деревнях и домах.

В монархических государствах родственники государей исполняли функции бюрократии. История должностей носителей сокровищ — ратнинов — восходит еще к ведическим временам. В числе таких должностей колесничий, ловчий, сказитель. Вне этого ранга стояли сенапати, или сенани (воевода) и пурохита (первосвященник). Колесничий, возможно, позже превратился в хранителя сокровищницы, а гонец — в «чиновника, в ведении которого находились государственные кони и который следил за соблюдением династической преемственности»^{40}. Подобные процессы появления чиновников позже пройдут и в Европе. При нормандском королевском дворе главный конюший (лат. comes stabuli) превратился в констебля, а смотритель королевских лошадей (mareschal) — в маршала.