История Индии

Час свидания

Три года напряженных переговоров привели в 1947 году к окончательной передаче власти от британской короны двум государствам-наследникам — Индии и Пакистану. Мирное завершение этих переговоров преподносилось как великая победа. Ее праздновали даже британцы, поскольку им еще грозило вооруженное противостояние в Индонезии и Индокитае. Но великую победу омрачали поражения и предательство.

Для Неру, Конгресса и большинства граждан Республики Индия сам по себе Пакистан был поражением, как неоправданное исторически решение и гуманитарная катастрофа. Многие британские чиновники видели в нем измену идее объединения Индии — они хотели бы считать единую Индию своим детищем. Еще британцы винили в поражении князей, которые не смогли найти убежище под зонтиком федерации и были вынуждены влиться в соответствующие государства, отдавшись на волю националистов, которым так не доверяли. Лига потеряла своих сторонников, живших в областях с мусульманским меньшинством и не вошедших в Пакистан. Конгресс тоже обвинял в измене своих сторонников на территориях, которые стали Пакистаном, особенно пуштунов, которые очень долго сопротивлялись Лиге и разделению Индии. А в двух разделенных провинциях — Бенгалии и Пенджабе — все партии, участвовавшие в переговорах, подвели тех мусульман, сикхов и индусов, кто погиб и был обездолен, когда их отечество разделилось, экономические связи нарушились, культура гибла.

Неудивительно, что переговоры, увенчавшиеся целым списком ошибок, подробнейшим образом исследованы. Инициатива Ганди в 1944 году по прямым переговорам с Джинной стала первым посылом к послевоенному сближению. Ее критикуют как грубую ошибку, послужившую усилению позиции Джинны. Конференция в Симле 1945 года оказала такое же действие. Граф Уэйвелл, сменивший Линлитгоу на посту вице-короля, руководил конференцией. На ней прозвучало предложение преобразовать вице-королевский исполнительный совет в нечто вроде правительства. Конгресс отверг это предложение, вместо того чтобы назначить туда своих представителей, в том числе и мусульман. Джинна настаивал, чтобы всех мусульман назначила Лига. В результате и Джинна, воспользовавшись правом вето, отклонил предложение.

В начале 1946 года под руководством набиравших силу британских лейбористов в Индии состоялись новые выборы, которые подтвердили религиозный раскол общества. Впервые с 1937 года выборы сильно запоздали. Они стали прелюдией к дальнейшим переговорам. Но они основывались на принципах реальной, хотя и очень скромной выгоды и на сохранившейся с 1936 года системе резервирования мест. Когда Лига заняла все зарезервированные места, а Конгресс — все свободные, религиозный раскол усилился. Кроме Северо-Западной Пограничной провинции, где племенные отношения и пуштунский язык способствовали сохранению верности Конгрессу, и Пенджаба, где большинство мусульман стояли за не расколовшуюся на течения, крестьянскую Юнионистскую партию, Джинна собрал всех мусульман Индии. Противиться его требованиям о создании Пакистана было решительно невозможно. Конгресс же, наоборот, хоть и имел численное превосходство, больше не представлял интересы всех общин. Критики, главным образом левые, утверждали, что имей все равное право голоса, результаты выборов оказались бы совсем другими. Возобладали бы претензии Лиги и идеология социалистов с их заботой о промышленных и сельскохозяйственных нуждах, с их позицией третьей силы в межобщинных спорах. Короче говоря, выборы оказались еще одной уступкой, еще одной ошибкой.

Тревога Уэйвелла привела к тому, что в марте — июне 1946 года в Индию направилась миссия британского правительства. Последовали мучительные переговоры по поводу созыва учредительного собрания (которое должно принять новую конституцию) и временного правительства для решения внутренних вопросов. Обе стороны, хотя это и не странно, наделали ошибок. Джинна, казалось, отказался от идеи Пакистана, когда ему сказали, что по условиям Лахорской резолюции понятие «областей, где мусульмане составляют численное большинство», означает, что из состава Пакистана следует исключить те районы Пенджаба и Бенгалии, где большинство составляют индусы. Затем он вместе с Конгрессом взялся за сложный процесс группирования провинций для выборов учредительного собрания. Это было расценено как прорыв. Но система оказалась настолько сложной, что каждая сторона воспринимала ее по-своему. Последовали взаимные обвинения, и дошло до того, что в августе 1946 года Лига призвала «мусульманский народ» к «открытым действиям». Результаты таких действий предсказать трудно, но они могли быть ужасными. Временное правительство было назначено, но только с одобрения вице-короля. Неру стал премьер-министром, а Лиакат Али Хан из Лиги занял пост министра финансов. Это правительство наглядно показало, почему коалиции не удается совместная работа.

В отчаянии от пагубной поддержки Лондона и от непримиримых индийских лидеров, Уэйвелл из самых лучших побуждений и в качестве последнего средства предложил «План прорыва». Само понятие прорыва подразумевало, что Конгресс и Лига не могут договориться в формате, предложенном миссией. Британское правительство, конечно, не одобрило «План прорыва». Уэйвелл, как главнокомандующий, выводивший в 1942 году армию из Юго-Восточной Азии, планировал подобное отступление и из Индии, фактический вывод британских солдат и чиновников сперва с юга на север, затем из провинций, подчиненных Конгрессу, в провинции, подчиненные Лиге. Он также предполагал, что вывод будет завершен к 31 марта 1947 года.

Несмотря на военную окраску такого отступления, его политические последствия трудно себе представить. «План прорыва» больше походил на план разрыва. Он мог послужить хорошим поводом для восстановления позднемогольских отношений и для начала гражданской войны. Из всего плана одобрили только дату вывода войск. В феврале 1947 года было объявлено, что к июню владычество Британии в Индии закончится.

Вначале и Конгресс, и Лига торжествовали. Потом срочность вопроса придала дискуссиям остроты. Конгресс, не соглашаясь на компромиссы, добавлял жара требованиями отправить в отставку всех министров из Лиги, не желавших сотрудничать. Лига раздувала огонь попытками сместить правительства Пенджаба и Северо-Западной Пограничной провинции, ей не подотчетные.

В марте 1947 года, когда условленный срок приближался, правительство Эттли заменило Уэйвелла на Луиса Маунтбеттена и, что важнее, уполномочило того вершить дела, не советуясь, как было заведено раньше, с Лондоном. Маунтбеттен казался удачным кандидатом. Как кузен короля, он имел отношение к высокой политике, а как главнокомандующий в Юго-Восточной Азии в последние годы войны, сочувствовал националистам Индонезии. У него не было своих планов относительно Инди и а его ненасытное самолюбие делу не вредило. Во всяком случае требовалось все завершить поскорее. Назначение Маунтбеттена показывало, насколько сильно Великобритания стремилась уложиться в срок. Неру оценил это стремление. Он очень хорошо принял лорда Луиса и особенно его жену Эдвину. Легендарное обаяние Маунтбеттена способствовало тому, что двухсотлетняя колониальная эксплуатация закончилась теплыми улыбками и сердечными рукопожатиями.

Всем, даже разочарованному Уэйвеллу было ясно, что Джинна и мусульмане не отступятся от идеи Пакистана, одобренной самими британцами. Тем не менее Маунтбеттен предложил тщательно изучить расстановку сил — какие провинции и княжества собираются присоединяться к Индии, какие к Пакистану, а какие не собираются вовсе. Это не устраивало Неру, который заговорил о «балканизации» Индии. Его протесты не позволили провести подробное исследование, и Маунтбеттену пришлось смириться с неизбежным разделением.

Итак, в июне 1947 года вице-король с гордостью объявил о соглашении Конгресса и Лиги по разделению власти на два государства. Провинции приняли свое решение. Бенгалия и Пенджаб были разделены по религиозному признаку, княжества торопились примкнуть к Индии либо к Пакистану. Чтобы ускорить формальности и оставить британской гордости фиговый листик, решили оставить третью сторону для контроля над разделом. Было решено, что власть будет делиться на основе статуса доминиона. Это требовало поправки к закону об Индии 1935 года, чтобы его можно было отменить и принять законы о соответствующих новых государствах. Чтобы помочь неловкому временному правительству, Маунтбеттен даже перенес окончательный срок вперед, на 15 августа 1947 года. Еще десять недель было выделено для конституционной, общественной, военной и инфраструктурной вивисекции субконтинента.

Джинна настаивал на том, что Пакистан отделяется от Британской империи, а не от независимой Индии, поэтому День независимости в Карачи праздновался 14 августа. Маунтбеттен присутствовал на церемонии, несмотря на панику из-за бомбы, которую кто-то подложил на трибуну Джинна, в отличие от Неру, не был очарован мальчишеским обаянием Маунтбеттена. Отказав вице-королю, пожелавшему стать генерал-губернатором обоих государств, он сам занял пост генерал-губернатора Пакистана и стал первым председателем конституционного собрания. Он именовался «Каид-и-Азам» («Верховный вождь»), и во время пятничной молитвы верующие молились за него. Он сделался не просто главой государства и отцом народа, но конституционным халифом. Для представителей места не оставалось, даже для близко связанных с домом Виндзоров.

Ночью 14 августа Маунтбеттен из Карачи самолетом направился в Дели, где состоялось гораздо более торжественное празднество. В эту ночь Неру произнес одну из самых знаменитых своих речей. По стилю она неприкрыто напоминала речи Черчилля, с его затейливыми «свиданиями с судьбой», и перекликалась с «часом свидания» в «Хорасе Уолполе» — знаменитой поэме, написанной человеком, который воспитывал индийскую науку, Томасом Бабингтоном Маколеем. Короче говоря, речь предназначалась для истории.