История Индии

Друзья, раджпуты и завоеватели

Слово «раджпут» (раджа-путера) означает просто «сын раджи». Хотя оно также включает в себя статус кшатрия и постепенно под этим термином стали понимать только представителей касты кшатриев, изначально у него не было особых этнических или региональных коннотаций. Для бывших вассалов династии Турджара-Пратихара из Канноджа, которых вольно называли раджпутами, и для других индийских противников ислама, которых иногда причисляли к ним, это слово, скорее всего, означало только очередной избитый титул в ряду гораздо более высокопарных. До времени Моголов это слово не означало отдельной касты или племени, и оттенок значения, принимая во внимание предубеждения эпохи Аурангзеба, скоро стал явно уничижительным: раджапуты — грабители и бандиты, «разновидность разбойников, лихих людей», как писал в заметках о своем путешествии немец Альберт де Мандельсо. Будучи «язычниками» (современное обозначение индуистов), они проживали в основном в Гуджарате и Раджастхане, обычно ходили с оружием, и солдатская служба была их потомственным занятием^{172}.

Полковник Джеймс Тоуд, первым среди британских чиновников посетивший Раджастхан, в 1820-х годах исследовал его политический потенциал и сформировал совершенно другой взгляд на раджпутов. Он не только хвалился, что в «раджпуте всегда узнает друга», но, по-видимому, в друге всегда узнавал раджпута. Их гостеприимство по отношению к тому, кто признавал их суверенитет и предлагал защиту от враждебного внимания Маратхов, было безграничным. Тоуд находил раджпутов по всему Раджастхану. Поэтому весь регион стал для британцев «Раджпутаной». Слово даже приобрело ретроспективную достоверность, когда в 1829 году в переводе истории ранней исламской Индии Феришты Джон Бриггс убрал фразу «индийские князья» из ранней версии Доу и заменил ее на «князья раджпутов». По собственному признанию Бриггса, он был «весьма признателен за откровенные беседы по всем темам, касающимся истории Раджпутаны… моему доброму другу полковнику Тоуду»^{173}.

Согласно Тоуду, эти вездесущие раджапуты не являлись ни преступниками, ни даже лихими людьми. Они были независимыми вождями и князьями, потомками благородной расы, среди которых, полагал Тоуд, «мы можем найти семена конституции европейских государств». Хотя их ложно осуждали и преследовали во времена правления ислама, на самом деле они были аристократией Индии, неукротимым народом, чьи этнические корни можно проследить до общих с ранними европейцами предков и чья генеалогия, записанная в пуранах, восходит к эпосам и ведам.

Благодаря доброму отношению раджпутов и помощи царских хронистов и поэтов Тоуд получил привилегию попытаться воссоздать историю раджпутов — и что за славная это была история! В величественных «Анналах и древностях Раджастхана», опубликованных в 1829 году, он преподносит своим читателям примеры рыцарственности, затмевающей сам Камелот, и смелости, достойной святого Канута. Частые ссылки на клановую структуру раджпутов и аристократическое чувство noblesse oblige особенно хорошо принимались читателями, знакомыми с историей Британии. Тоуд думал, что увидел в феодальной системе раджпутов точный аналог древнего англо-норманнского кодекса. И все потому, что «военная система, свойственная государствам раджпутов», неизменно и целенаправленно раздавала земли и привилегии за военную службу и снабжение солдат.

Вероятно, для самих рыцарей-раджпутов феодализм означал не столько феодальное землевладение, сколько феодальные войны, которые они лично нередко разжигали. Соперничество между различными кланами раджпутов было яростным и разрушительным.

Тем не менее они выказали мужество и отвагу перед лицом мусульманской агрессии. И пускай их обороне недоставало слаженности действий, они полностью компенсировали это железной непоколебимостью, не имеющей себе равных в истории человечества.

В поддержку своей точки зрения Тоуд приводит восхваление героев-патриотов и рассказы о военной романтике XI–XII веков. Самой ранней была «героическая история Пиртхираджа поэта Чанда», вычурно написанная сага, которой Тоуд придает большое значение. Ибо «Пиртхирадж» иначе назывался Притхвираджем III из династии Чахамана (Чаухан) и правил громадным царством в северном Раджастхане и восточном Пенджабе в 1177 году. Это его территория граничила с землями Газневидов у Лахора, и когда город перешел к Мухаммеду Гури в 1186 году, именно он встал между царством Гуридов и остальной Индией. Тоуд ошибался, воображая, что поэт Чанд был современником и очевидцем, тем более «его [т. е. Притхвираджа] другом, его герольдом, его послом». Поэтому он не прав, принимая «поэтические истории» Чанда за достоверные свидетельства. Но, реабилитируя Притхвираджа, а заодно и династии кшатриев Раджастхана, которых он столь решительно назвал раджпутами, Тоуд оказал как истории, так и индийскому национализму большую услугу.

Чахаманы, как и Пратихары и Парамары царя Бходжи, получили (или утверждали, что получили) статус кшатриев после великого огненного жертвоприношения на горе Абу. Более прозаичная версия гласит, что они были вождями племени из пустыни вокруг озера Самбхар, на западе от современного Джайпура. За несколько веков они, как и бессчетное количество других народов вдали от цивилизации, прошли долгий путь «арианизации». В «Династической истории северной Индии» Хемачандра Раи перечисляет не менее восьми семей Чахаманов княжеского положения, одна из которых, ветвь Сакамбхари (т. е. Самбхар), осталась на родной земле, у озер Самбхар и Пушкар. Войдя в империю Гурджара-Пратихара через брак, они в итоге «вырвались на свободу». В начале XII века некий царь Аджая-раджа основал новую столицу. Он назвал ее «Аджая-меру», или Аджмер.

В середине XII века Виграха-раджа, один из потомков Аджая-раджи, существенно расширил власть династии, двинувшись на север, к современной Харьяне и землям, свободным от власти Газневидов в восточном Пенджабе. Дели тоже перешел к Виграха-радже, и чтобы оставить запись о своей блестящей кампании, он добавил собственные надписи к словам Ашоки на одной из сохранившихся колонн. Из-за странного совпадения колонна, которую он выбрал, стояла тогда выше по течению Джамны, и ее через двести лет аккуратно перевезут и установят в Дели. Там ее случайно поставят в центре города, на который он предъявлял права. На колонне записано, что Виграха-раджа завоевал весь край вплоть до Гималаев, а также упомянуты отдельные победы над млеччха, что, скорее всего, относится к угасающим Газневидам и конфликтам с ними. Другая надпись говорит о том, что он снова сделал Арьяварту домом ариев.

Виграха-раджа умер в 1165 году. Династия Чахамана прервалась, затем, 12 лет спустя, на трон взошел Притхвирадж III. К тому времени он был еще несовершеннолетним и отпраздновал свое взросление, сбежав с дочерью царя Канноджа. Склонный к недостоверному изложению Чанд подробно описывает эту романтическую любовь. С другой стороны, результаты амбициозной дигвиджайи молодого Лохинвара в 1182 году неясны. Кажется, война вовлекла его в конфликт, помимо прочих, с Чанделами и их союзниками, а также с раджпутами клана Соланки из Гуджарата. Из всех этих передряг он вышел без потерь и, согласно другому популярному в то время сказанию, вырос достаточно сильным, чтобы дать обет искоренить соседей-млеччха в Пенджабе.

В этом начинании ему способствовал упадок Газневидов и то, что действия Мухаммеда Гури до этого момента не отличались решительностью. Из Газни Гурид сперва обратил свое внимание на Синд, разгромив возродившихся исмаилитских правителей Мултана, и в конце концов дошел до Инда, к городам Мансура и Дебал. Оттуда он попытался атаковать клан Соланки из Гуджарата, перейдя пустыню Тар, как это делал Махмуд в походе на Сомнатх. Он даже пригласил юного Притхвираджа поддержать его поход. Притхвирадж отказался и некоторое время обдумывал, не присоединиться ли к своему соланкийскому противнику, чтобы изгнать турусков. Но это не потребовалось. поскольку Гуриды были наголову разбиты в Гуджарате. Вследствие этого Мухаммед раздумал идти через Тар и обратился на северо-восток, к Лахору. Защитив это место в 1186–1187 годах, он был готов бросить вызов Притхвираджу. Вдоль границы Пенджаба, не слишком отличавшейся от нынешней индо-пакистанской границы, «Гурид и Чахамана встали лицом к лицу. Мусульмане знали, что сокровища богатых городов и храмов в долине Джамны — Ганга и за ней можно обрести, только сокрушив мощь Индии, хранящую ключ от врат Дели»^{175}.

Трудно не заметить параллели XII века с ситуацией, когда Синд и Гуджарат были разделены разной верой, а Пенджаб, в сущности, подчинялся и мусульманским, и индуистским правителям. Пакистанцы могут утешать себя мыслью, что это разделение существовало почти двести лет в случае Пенджаба и более четырехсот лет в случае Синда и Гуджарата. Индийцы, с другой стороны, обращали на хронологию мало внимания, их больше занимал результат.

Следует, однако, подчеркнуть, что во время этого долгого политического равновесия существовали неформальные контакты. Кроме торговых связей, которые под беспристрастным патронажем Балхары не прекращались, мусульманские иммигранты и миссионеры наслаждались свободой северной Индии, как и индусы Синда и Пенджаба. Описывая регион Варанаси, современный ученый Ибн Асир настаивает, что «в этой стране мусульмане жили со времен Махмуда бен Сабуктегина (т е. Махмуда Газневи), который продолжал хранить верность законам ислама и был постоянен в молитве и добрых делах»^{176}. Можно отметить и другие многочисленные примеры догуридского мусульманского сообщества в Индии^{177}. За такую жизнь турускам приходилось платить. Ценой могла быть служба в войсках Газневидов, а скорее всего — подушный налог с мусульман, проживавших в Индии, индийский эквивалент мусульманской джизьи. Но возможно, самое поразительное свидетельство догуридских связей с мусульманами исходит из Аджмера. Там. если верить позднему преданию, шейх Муин ад-дин Чишти за несколько месяцев до нападения Мухаммеда Гури, то есть под самым носом у Притхвираджа III, основал известное в Индии движение суфиев.

Вопрос, до какой степени религия преобладала в сознании Притхвираджа и Мухаммеда Гури, когда они впервые встретились, остается открытым. В 1191 году Мухаммед начал наступление, напав на некую крепость в Пенджабе, то ли на Сирхинд рядом с Патиалой, то ли на Бхатинду рядом с современной индо-пакистанской границей. Крепость была взята, но Притхвирадж поспешил ее освободить, и у местечка Тараин рядом с Тханесаром (примерно в 150 км севернее Дели) его войско перехватили основные силы армии Гурида.

Последовавшая битва описана как личный поединок между Мухаммедом Гури и раджей Говиндой из Дели, вассалом Притхвираджа. Говинда потерял передние зубы от удара копья Гурида, но нанес тому яростный удар по предплечью. Едва держась в седле, Мухаммед был спасен «воином с сердцем льва, юным отпрыском династии Хильджи», который вскочил позади него в седло и вывел коня с поля боя. Увидев это, многие отряды Мухаммеда устрашились наихудшего: они поверили, что их предводитель мертв, и прекратили наступление. Воспользуйся силы Чахаманы этой ситуацией, они бы обратили врагов в бегство. Но Притхвирадж, недавно изучавший ритуальные маневры традиционной дигвиджайи, принял отступление за признание поражения. Не зная совета, однажды данного «Бхимпалом», он будто бы радовался захвату холма, не обращая внимания на остальные земли. Войско мусульман получило возможность собраться в боевом порядке. Затем Притхвирадж приказал своей армии двинуться на трудоемкий штурм крепости Сирхинд/Бхатинда.