История Индии

Лев из Газни

До самого X века не слышно ни о каких столкновениях с мусульманами, кроме арабского завоевания Синда и набегов на Гуджарат и Раджастхан в начале VIII века. В самом деле, отношения между мусульманами и индусами часто были вполне дружественными. Говорят, царь Раштракуты нередко защищал купцов-мусульман. Как писал один из них, «никто не относился к арабам с таким участием, и подданные следовали его примеру»^{147}. Если следовать принципам мандалы буквально, то Раштракуты видели в западных соседях Гурджара-Пратихарах прямых врагов. Следовательно, соседи врагов — арабы — были потенциальными союзниками. И если формальный союз не заключали, то, возможно, лишь потому, что эмиры Мансураха и Мултана редко могли оказать индийскому «царю царей» серьезную помощь, а вовсе не потому, что они исповедовали ислам.

Точно так же арабы рассматривали Гурджара-Пратихаров как врагов и никогда не могли быть уверены, что те не замышляют очередной поход. Титул «пратихара» означает «хранитель дверей или ворот». Но считается, что династия так называлась, чтобы отметить свое происхождение от пратихары Айодхьи, города повелителя Рамы. С другой стороны, по мнению Раштракутов, они годились, только чтобы стеречь ворота новообретенной страны ариев.

А последнюю следовало охранять, и не только от мусульман, хозяйничавших в Синде, но и от соседей-разбойников, в том числе и кашмирских царей. Около 900 года гурджарские владения в Пенджабе лишились изрядной части Кашмира возле реки Чинаб. Сперва ее заполучил строитель империи, царь Бходжа, затем она сдалась на милость Гурджара-Пратихаров. Как пишет Калхана — автор важнейшей летописи Кашмира, — пришлось пожертвовать пальцем, чтобы сохранить остальное. На востоке Пенджаба у мусульман все еще не было ни малейшей власти, зато на западе амбиции Багдада распространялись на территорию Афганистана и Туркестана. Если и можно говорить об «индийском бастионе против исламского авангарда», то находился он не в Каннодже на Ганге, а в Кабуле на Инде.

Здесь, в государстве, напоминавшем о кушанской Гандхаре, протянувшемся вдоль северо-западной границы и в глубь Афганистана, в середине IX века правила индийская династия, которая сохранилась в истории под именем Шахи. Это название происходит от титула «шахиншах», царь царей, который Кушаны позаимствовали у Ахеменидов. Аль-Бируни связывает эту династию с царем Канишкой. Возможно, это не домысел, поскольку Сюаньцзан в VII веке упоминал о царях Кабула, сохранивших верность буддизму. Вскоре дворцовый переворот, в точности такой же, какой организовал в Синде Чач, положил конец правлению царя-буддиста и возвел на трон министра-брахмана по имени Лаллия. Именно он и его наследники положили начало индийской династии Шахи, которая в IX веке считалась одной из самых известных.

Калхана пишет, что «слава об их могуществе затмила всех царей севера, как солнце затмевает звезды». Он сравнивал их страну с Арьявартой, которую обрамляли не Гималаи и горы Виндхья, но туруски (тюрки) и прочие многочисленные варвары. Но в ее пределах цари и брахманы хранили святость. В Пенджабе продолжались столкновения подданных Шахи с гурджарами, кашмирцами и синдцами, которые иногда выступали как союзники, а иногда становились врагами. В Афганистане владения Шахи простирались на большую часть территории к югу и востоку от Кабула. Они и были утрачены первыми. В 870 году пал сам Кабул. Из афганских владений Шахи удержали только Ламган — часть долины реки Кабул к западу от Джелалабада. Но Пенджаб сплотился и устоял. Новая столица была основана сперва в городе Хунд, или Охинд, на Инде, возле Аттока, а затем, по всей видимости, в Лахоре.

Тем временем афганские владения у Шахи откусывали мусульмане, готовые к дальнейшим походам. После завоевания Ирана и Туркестана местные тюркские племена приняли ислам. Но арабское влияние слабело, и власть Багдада в Средней Азии сменилась властью Бухары, откуда династии Сафаридов и Саманидов правили исламской империей, простиравшейся до самого Гиндукуша. В 963 году амбициозный, но опальный полководец Алп-Тегин повел армию из Балха, пересек Гиндукуш и захватил Газни — город на кабульско-кандагарской дороге, имевший стратегическое значение. Сам Алп-Тегин, бывший тюркский гулям, захватил трон. Ему наследовал Себук-Тегин — тоже бывший раб и тоже полководец — в 977 году, когда возвышению уже ничто не могло помешать. Имперские амбиции Себук-Тегина привели к конфликту с Шахи. В 986 году, как пишет мусульманский историк Феришта, «Себук-Тегин, призвав к войне за веру, разорил окрестности Кабула и Пенджаб».

Царь Джайпал Шахи был крайне недоволен. «Видя несметный ущерб, что наносится его земле всякий миг… раздосадован и безутешен, он не нашел иного спасения, кроме как самому взяться за оружие». Он успешно собрал огромную армию и повел ее к северо-западной границе, чтобы встретить Себук-Тегина на укрепленной позиции среди скал Ламгана. Здесь индусы и мусульмане сошлись в битве.

Иными словами, войска нерешительно топтались на месте. Среди львов Газни, в первых их рядах, был Махмуд, старший сын Себук-Тегина, о котором ходила дурная слава. Но даже он, будущий разоритель тысячи крепостей, не смог придумать, как прорвать ряды солдат Джайпала. Затем вмешались силы природы — по версии летописцев, подействовали молитвы мусульман, а возможно, в Афганистане просто началась зима. Летопись уподобляет буйство стихии концу света: «На неверных с небес пал огонь, за ним с грохотом посыпался град, вихрь рвал деревья с корнем и швырял на них, густой черный туман их окутывал»^{149}. Джайпал решил, что время вышло, и немедленно запросил мира, пока его войска, не имевшие теплой одежды, спешно отступали. Себук-Тегина такой поворот событий приятно удивил, он выторговал себе слонов и несколько крепостей. Наконец последовала сцена в духе империалистических войн XIX века или конфликтов сверхдержав века XX: замерзшие и несчастные неверные отправились назад, в Индию, через жуткое ущелье реки Кабул, а торжествующие моджахеды Себук-Тегина наблюдали за ними со скал.

Джайпал не сразу понял, что проиграл. Его войско считалось превосходным, и потерпело поражение оно не из-за слонов. Вернувшись домой, он поступил с послами Себук-Тегина как с врагами. В ответ Газневид вновь «отточил меч своих устремлений» и обрушил его на несчастный и уже беззащитный народ Ламгана. Мусульмане вошли во вкус, принялись резать язычников, грабить и жечь храмы в таких количествах, что рука летописца «онемела их считать».

Джайпал вновь посчитал себя обязанным взяться за оружие и отомстить за дерзкое нападение. Аль-Утби, юный секретарь Махмуда, писал, что царь Шахи собрал стотысячное войско, но мы располагаем гораздо более поздним заверением Фершиты о том, что в нем присутствовали отряды из Канноджа, Аджмера, Дели и Калинджара. Если это верно, мобилизацию провели в тех прежних владениях Гypджара-Пратихаров, которые считались землями раджпутов. Каннодж, видимо, все еще находился под властью Пратихаров. Амджар (в Раджастхане) входил в территорию, управляемую раджпутами Чахаманами. Город Дели был основан в 736 году, но все еще оставался не особенно важным поселением и принадлежал раджпутам Томарам харианской ветви. Калинджар (к западу от Кхаджурахо, Мадхья-Прадеш) служил твердыней восставших раджпутов Чандела. К тому же сам Джайпал, возможно, был раджпутом из клана Бхатти. Поскольку его имя и имена его потомков оканчиваются на «-пал», это может указывать на разрыв с прежними Шахи, которые были брахманами.

Себук-Тегин в своей ставке на вершине горы ничуть не удивился. «Он чувствовал себя подобно волку, который собирается напасть на стадо овец», — пишет аль-Утби. Конницу Гкзневидов поделили на две части, по 500 коней каждая, врага окружили и обрушили на него оба отряда по очереди. Очевидно, в этот раз битва разыгралась на равнине, вероятно, где-то под немилосердными небесами Ламгана. «Конница у индусов была хуже, она ничего не могла поделать против сил Себук-Тегина», — заявляет Феришта. Скученные и смятые жестоким напором, они «страдали от жара, что исходил из этой железной печи». Убедившись, что войско неприятеля как следует «замесили и подрумянили», Себук-Тегин бросил в атаку главные силы. Поднялась такая пыль, что «меч было не отличить от копья, человека от слона, а храбреца от труса». Когда же пыль улеглась, исход сражения стал вполне ясен. Войско Шахи было разбито, и тех, кто не нашел свою смерть на поле брани, резали в лесу или топили в реке. Пощады не давали никому — Бог повелел убивать неверных, а «Божьи повеления не терпят оговорок».

Вместе с двумя сотнями слонов, «безмерной добычей» и множеством афганских новобранцев, жаждавших богатств Индии, Себук-Тегин приобрел этой победой западную часть Пешавара, в том числе и Хайберский перевал. Этот уголок субконтинента на краю индийской земли мог служить плацдармом для новых набегов. Их, однако, отложили на будущее. Себук-Тегин повел войска через Гиндукуш на север и, одержав ряд побед в Герате, был признан наместником багдадского халифа над огромной областью, включавшей весь северный Афганистан, Хорасан и восточный Иран. Умер Себук-Тегин в Балхе в 997 году, а наследовал ему сын Махмуд, закрепивший завоевания отца в Средней Азии.

Хотя Махмуд и считается военным гением, в Индии его поклонников немного. Окажись Сатана в индийском пантеоне, этот полководец бесспорно был бы признан его аватарой. Он был «ущербен сверх всякой меры». Птядя на себя в зеркало, он однажды заметил, что вид царя должен радовать глаз подданных, но природа обошлась с ним так своенравно, что он теперь может олицетворять несчастье^{150}. Его империя, которая протянулась от Каспийского моря до Инда, являла собой еще более потрясающее зрелище. Какие несчастья могут быть у того, кто сумел собрать все воедино? Воплощая в жизнь заповеди о долге всякого честного мусульманина истреблять неверных, Махмуд был вынужден содержать и обеспечивать значительную регулярную армию, чтобы Газни был не просто столицей, а средоточием власти и оплотом ислама. Он решил, что этого проще всего добиться, если хорошенько потрясти неверных соседей и отобрать их пресловутые сказочные богатства. Поэтому он взял себе за правило ежегодно совершать набеги во славу Божию и во славу Газни. Вознамерившись, как объясняли, «прославить каноны веры, принести закон и слово правды и явить силу правосудия, он обратил свой взор к Индии». Начало было положено шестнадцатью кровопролитными набегами за несколько месяцев после сезона дождей 1000 года.

Благодаря сообщению современника аль-Утби и некоторым дополнениям Феришты, о вторжениях Махмуда Газневи известно больше, чем о каком бы то ни было походе со времен Александра Македонского. Мы знаем даже несколько дат. Если взять за отправную точку день, когда Махмуд нанес сокрушительное поражение Джайпалу, которого все еще терзало чувство долга, — то есть 8 день месяца мухаррам 392 года хиджры (27 ноября 1001 года), то датировка дальнейших событий согласуется очень хорошо. Эта битва произошла под Пешаваром во время второго вторжения Махмуда. На сей раз Джайпал, он же «враг Божий», «презренный гяур», «грязный язычник» и т. д., командовал гораздо меньшими силами. Тут он потерял «всего» 15 000 человек, а сам был взят в плен вместе с многочисленной родней. Хотя Джайпала и освободили за выкуп в 50 слонов, он посчитал, что, сдавшись в плен, нарушил правила своей касты. Он поступил благородно — отрекся от престола в пользу сына, Анандапала. Затем он, подобно Калану, взошел на собственный погребальный костер.