История Индии

К востоку от Дели Илетмишу пришлось заново захватить нынешний штат Уттар-Прадеш, а потом встретиться с мусульманскими противниками в Бихаре и Бенгалии. Это были Хильджи, изначально племена, соседствовавшие с Гуридами в Афганистане, которые последовали за Мухаммедом Гури в Индию. Мухаммед Бахтияр, основатель хильджийской династии, отказался от прибыльной службы и в Газни, и в Дели, прежде чем обеспечил наконец безопасность приграничного надела (икта) около Варанаси. Оттуда он организовал рейды наемников в Бихар, один из которых был вознагражден неожиданно легким захватом города, по мнению Хильджи, хорошо укрепленного. Жителей, которые все оказались бритыми наголо, предали смерти, а город полностью разграбили. Среди добычи были целые библиотеки, но, поскольку все население казнили, никто не мог объяснить, о чем эти книги. Дальнейшее расследование, однако, прояснило ситуацию. Согласно Минхадж-и-Сираджу, выдающемуся ученому, который провел два года с Хильджи, а после был изгнан из Афганистана монголами, «обнаружилось, что вся крепость и город были оплотом науки»^{186}. На самом деле это был известный буддийский монастырь и университет Одантапури.

Столь бесстрашный подвиг вызвал одобрение Кутб ад-дин Айбака и привлек сторонников под знамена Хильджи. Затем Бахтияр отправился через южный Бихар и захватил еще одним рискованным набегом Надию, столицу династии Сена, которая наследовала буддийской династии Палов, наиболее влиятельной в Бенгалии. Всего с 18 союзниками Бахтияр сумел войти во дворец Сены и застать врасплох царя Лакшманасену во время завтрака. Другая столица этой династии, Лакхнаути, или Гор, на теперешней индо-бангладешской границе, также была взята. Устроив в Лакхнаути свою штаб-квартиру, Бахтияр двинулся на восток в Ассам и «Тибет» — вероятно, имелась в виду не современная страна, а Бутан. Как бы то ни было, Гималаи оказались неприступными для армии Хильджи, большая часть которой погибла в водах вышедшей из берегов реки.

Бахтияр вернулся на равнины, но уже не оправился и вскоре либо умер, либо был убит.

Это произошло в 1205 году, и с тех пор должность наместника Бенгалии и Бихара яростно оспаривалась различными Хильджи, признававшими главенство Дели только тогда, когда поддержка султана была им лично выгодна. Илетмиш попытался исправить положение, оккупировав Бенгалию в 1225 году. Чиновникам Хильджи пришлось «надеть ярмо рабства на шеи подчинения» и выплатить тяжелую дань. Затем все вернулось на круги своя. Через год султан послал сына Насир ад-дина повторить урок. На сей раз Хильджи были разгромлены, их правитель убит, а столица захвачена. Проблема, казалось, решена. Но в расчет не приняли пресловутый климат Бенгалии. Насир ад-дин внезапно заболел и умер. И снова Бенгалия, этот «ад, полный добра», как называли ее Моголы, сорвалась с поводка, и Илетмишу вновь пришлось вводить войска (в 1229 году). Покой едва продержался до его смерти, после чего Бенгалия, Бихар и частично Авадх заново отделились. Хотя в течение последующих столетий такое положение время от времени нарушалось и ненадолго изменялось, «между 1338 и 1538 годом, на долгие двести лет, Бенгалия оставалась беспрерывно независимой»^{187}.

Шансы Дели восстановить авторитет здесь или где-либо еще серьезно понизились после смерти Илетмиша. Перед тем как умереть от естественных причин (факт, который даже современные ему писатели считали необходимым подчеркнуть), Илетмиш колебался, кого назначить преемником: последнего оставшегося сына-неудачника или дочь, энергичную, но — женщину. Сын, хотя отец и любил его, обладал множеством недостатков, имел мстительную и всеми ненавидимую мать и был склонен к «распущенности и дебоширству». Мать и сын потакали своим страстям в течение семимесячного периода, который едва ли можно назвать правлением. Затем их обоих свергла дочь Илетмиша, грозная Разия.

Тем не менее, продолжает Минхадж-и-Сирадж, «страна при султане Разии наслаждалась миром и сила государства была очевидной». Даже Бенгалия недовольно подчинилась. Это продолжалось недолго, и затишье принесло бурю. Правление Разии длилось не более четырех лет (1236–1240). Возможно, ее решение снять паранджу и «показаться на людях» в мужском платье и головном уборе было излишней провокацией для мусульманских чувств. Такую же реакцию могло вызвать назначение «личным слугой ее величества» Джамал ад-дина Якута, «абиссинца», вероятно, раба и несомненно африканца. Столь очевидная любовная связь вызвала неблагоприятную оценку со стороны историка Исами. Заявив, что место женщины «у прялки» и что высокий пост только навредит, он настаивал на том, чтобы Разия сделала «хлопок своей подругой, а печаль — своей винной чашей».

Эти строки, написанные в 1350 году, интересны еще и тем, что, согласно Ирфану Хабибу, самому известному специалисту по экономической истории Индии, в них содержится «первое упоминание прялки, зафиксированное в Индии». Поскольку этот механизм был известен в Иране гораздо раньше, «почти неизбежен вывод, что прялка пришла в Индию вместе с мусульманами»^{189}. Так и бумага, на которой Исами пишет свои покровительственные строки, пришла на смену пальмовым листьям, гораздо более хрупкой поверхности для письма. Оба нововведения были бесценны. Управление и налогообложение ускорились, а литература, обучение и изобразительные искусства развивались благодаря однородному материалу для письма. который легко хранить и свертывать. Бумага столь быстро вошла в обиход, что в середине XV века кондитеры Дели заворачивали в нее липкую халву — и это продолжалось вплоть до победы полиэтиленовых пакетов в XX веке.

Точно так же прялка значительно ускорила производство пряжи и без сомнения обеспечила работой многих ткачих. Высококачественные хлопковые ткани давно уже являлись важным экспортным товаром. Но благодаря прялке и другим изобретениям сельскохозяйственная хлопковая индустрия Индии со временем стала барометром национального самоуважения. Приняв прялку как символ индийской независимости, Махатма Ганди и партия Индийского национального конгресса не стремились заполучить голоса мусульман. Ирония преимущественно индуистской Индии, щеголяющей национальной иконой исламского происхождения, осталась незамеченной.

Разию свергла хунта тюркских мужчин-шовинистов. Отважно ринувшись в разгар лета через Пенджаб подавлять восстание в Бхатинде, Разия была схвачена заговорщиками, ее абиссинского друга убили, а она сама оказалась пленницей в крепости, которую шла освобождать. Там ей удалось заручиться поддержкой и страстью одного из заговорщиков. Они поженились и, собрав сторонников, двинулись на Дели. Возможно, если бы командование армией осуществляла опытная Разия, они бы победили. Но как жене, ей пришлось подчиниться мужу, и супругам нанесли тяжелое поражение. На следующий день, убегая с поля боя, новобрачные «попали в руки индусов и были убиты».

Горкские военные олигархи, известные как «Сорок» или «Семья Сорока», заправлявшие в Дели, интриговали и друг против друга, и против более аморфной группы индийцев, принявших ислам, и беженцев из Афганистана и окрестностей. По прихоти этих жестоких «крестных отцов» молодых и невлиятельных султанов сперва призывали на царство, а потом быстро отправляли на тот свет.

За гибелью Разии почти сразу последовало еще одно нашествие монголов. В 1241 году захватчики взяли Лахор, руины которого достались потом хищным Гхаккарам. В отличие от Дели, Лахор утратил все следы присутствия Газневидов и Гуридов в своем прошлом, в городе не осталось ни одного памятника домогольского периода. Во многом благодаря Гийяс ад-дину Балбану, еще одному турецкому рабу, монголы не воспользовались тяжелым положением Дели. Он, хоть и хранил верность султану Насир ад-дину, быстро впал в немилость и в конечном счете якобы отравил султана, чтобы обеспечить свое восшествие на престол.

В течение 40 лет фактического (1246–1265), а затем и официального (1265–1287) правления суровый и безжалостный Балбан не подпускал близко монголов, используя искусную смесь военной силы и дипломатии. Чингисхан к тому времени уже умер, но его наследники с готовностью защищали права одного из братьев султана Насир ад-дина, а также других претендентов на делийский престол. Они часто вмешивались в запутанные дела Синда. Кроме того, они дошли до реки Биас в Пенджабе. Потребовалось распылить лучшие силы султана и поставить наиболее надежных командиров для охраны новой границы. «Если бы заботы… защитника и покровителя мусульман были с него сняты», Балбан мог бы заявить: «Я не останусь в своей столице ни единого дня, но поведу вперед свою армию на захват сокровищ и ценностей, слонов и лошадей и никогда не позволю раджам и ранам (т. е. раджпутам и другим индусам) жить в мире и покое»^{190}. Покуда монголы угрожали самому существованию султаната, даже грабительские рейды в индуистскую часть Индии, не говоря уж о завоеваниях, временно прекратились.

Несколько монгольских вторжений были сорваны, но в 1260 году Балбан принял посольство Хулугу-хана, внука Чингисхана. Несмотря на хвастливое заявление Балбана, что до 15 бывших правителей Туркестана, Хорасана, Ирана и Ирака нашли убежище в Дели, между двумя соседями возникло нечто вроде партнерских отношений. Балбан мог теперь сосредоточиться на укреплении султаната и защите своих владений. Возможно, под влиянием беженцев с северо-запада он ввел при дворе изощренную систему приоритетов и протоколы, заимствованные в Персии. Султан является «тенью Бога» и Его наместником на земле, и к нему надо относиться соответственно. Приближающийся к трону должен унизиться, совершив целование земли и целование ног царя. Любое посягательство на строгий этикет каралось мгновенно и кроваво.

Равно тяжелой рукой армия Балбана подавляла восстания в дельте Ганга — Джамны, очищала область вокруг Дели от мародерствующих Мевати и прочесывала джунгли, в которых те нашли прибежище. Большая экспедиция в Бенгалию, правитель которой снова поднял мятеж, длилась три года и была отмечена еще более жестокими репрессиями. Но по возвращении султана его наиболее способный сын и ожидаемый наследник престола погиб в стычке с монголами. Балбан, которому было уже за 70, так и не оправился от этого удара. Когда он, сидя со зловещим лицом, не принимал напуганных подданных, то проводил ночи, оплакивая своего «мученика-царевича». В 1287 году смерть принесла избавление исстрадавшемуся султану Его царство, однако, вновь вступило в очередной кровавый кризис престолонаследия.

Внук, который быстро заменил того, кто был назначен Балбаном в наследники, отпраздновал восшествие на трон отказом от строгостей прошлого правления и погружением в разгул страстей. Молодой султан, пишет Феришта, «наслаждался любовью и нежным обществом серебристокожих девиц с мускусными локонами». Дели приветствовал такую реформу. «Каждый тенистый переулок был полон женщинами для удовольствий, на каждой улице пели и веселились»^{191}. Но столь сильна была несдержанность юного султана, столь тяжелым опьянение и столь удушливым мускусный запах, что за три года красивый и приветливый князь превратился в бормочущую развалину. Между тем доверенные помощники Балбана были уничтожены самопровозглашенным опекуном султана, злым гением, которого позже отравили завистливые конкуренты. «Тот небольшой порядок, который поддерживался при правительстве, теперь полностью исчез», — говорит Зия ад-дин Барани, автор важного исторического труда, выросший в Дели. Все еще молодого, но уже парализованного и потерявшего рассудок султана заменил его сын, трехлетний ребенок. От его имени злонамеренные соперники продолжали плести интриги и драться за должности.