История Индии

С 1297 по 1303 год Ала ад-дин почти ежегодно сталкивался с монгольскими завоевателями. Сам Дели дважды был окружен, дельту разграбили, а земли нынешнего Пакистана регулярно подвергались монгольской оккупации. Вряд ли даже суровый Балбан сумел бы дать отпор врагу. Но после сокрушительной победы в 1300 году и многочисленных других, более мелких побед, Ала ад-дин не только сдержал натиск, но и отбросил противника. Были возвращены Синд и Пенджаб, а к концу его правления армия Хильджи грабила Газни, Кабул и Кандагар в Афганистане. Безусловно, это означало конец угрозы Моголов. Но победы Ала ад-дина были лишь временным успехом, пусть они наглядно продемонстрировали эффективность маневренной тюркской кавалерии в сочетании с незыблемой фалангой боевых слонов.

Дальнейшие доказательства военной мощи явились в Гуджарате, Раджастхане, Малве, Декане и даже на дальнем юге. Хотя современники их переоценивали, были и неудачи, особенно в Бенгалии и поначалу в Андхре. Ясно также, что раджпуты Тоуда хорошо показали себя, когда большие крепости в холмах Рантхамбора, Джалора и Чи-тора выдерживали долгие осады, — раджпуты несли тяжелые потери и вдохновляли потомков легендарным джаухаром. Это ритуальное самоубийство практиковали отважные патриоты с тех пор, как Синд впервые был захвачен в VIII веке, но раджпуты Раджастхана сделали его исключительно своей практикой. Когда все потеряно, когда кончались последние остатки еды, когда последняя стрела выпущена, допит последний мех воды, тогда разводили погребальный костер и, пока женщины бросались в огонь, мужчины выезжали в ярком зареве славы убивать и погибать. Фанатизм не является прерогативой ислама. Армия Хильджи была поражена тем, что столь отсталые в агрокультурной сфере княжества и столь бедные сокровищами крепости могли оказывать яростное сопротивление.

Гораздо менее сложными и значительно более выгодными были завоевания Гуджарата, а потом и Малвы, откуда изгнали потомков царя-поэта Бходжи из династии Парамара. Гуджарат не только был чрезвычайно плодородной страной и славился своими тканями и скотом, его обогащала морская торговля с Камбеем, который стал вместо Бхаруча главным портом Аравийского моря для северной Индии. Кампания 1298 года принесла громадную добычу, включая золото и драгоценные камни восстановленного и снова разграбленного храма Сомнатх. Лингам вновь раскололи на мелкие куски и привезли, чтобы правоверные, на сей раз в Дели, могли растоптать их ногами. Среди трофеев Камбея самым ценным был пленник, который обеспечил особый блеск султанату Хильджи. Этот евнух и раб быстро принял ислам, но сохранил прозвище Кафур За Тысячу Динаров, вероятно в память о своей цене. «Его красота, — пишет Барани, — пленила Ала ад-дина», который безоговорочно доверял ему и назначил его малик-наибом, то есть главнокомандующим^{194}.

Царь Гуджарата тем временем укрылся в крепости Девагири, где сын Рамачандры, если не сам Рамачандра, изменил мнение насчет союза Ядавов с Хильджи. В 1307 году, когда недоимки по дани возросли, Ала ад-дин послал армию наказать правителя и заново оккупировать царство Ядавов. Эта армия под командованием Кафура За Тысячу Динаров быстро разбила силы Ядавов и разграбила столицу. Сангама, наследник Ядавов, бежал. Рамачандру, однако, отвезли в Дели и чествовали как султана, восстановленного на троне, осыпая его милостями в необычайно достоверной демонстрации великодушия. В результате царь Ядавов «не только упрочился в верности султану, но и оказал ценную помощь воинам, посланным для покорения южных индийских царств»^{195}.

Среди этих воинов опять отличился сообразительный малик-наиб Кафур. В 1309 году он отправился на юг во второй раз и предпринял из Девагири нападение на Какатиев из Андхары. Примерно 18 лет назад Марко Поло, прибыв по морю из Китая в Тамилнад, отметил богатые месторождения алмазов в стране Андхара. которой, как он сообщал, управляла грозная царица родом из Ядавов. Она потеряла мужа из Какатиев и правила как регентша своего внука. Внуком был Пратапарудра, который, войдя в возраст, занял трон Какатии и теперь, при приближении малика Кафура, стягивал силы к крепости Варангал. Осада оказалась долгой, но в конце концов Пратапарудра уступил и был лишен лошадей, слонов и телег с сокровищами, а потом принес клятву выплачивать ежегодную дань.

На следующий год Кафур вернулся в Декан и отправился из Девагири еще южнее. Ядавы, предвкушая унижение своих соперников Хойсалов, снабдили его припасами, проводниками и силами прикрытия. Кафур спешил на юг, за бесконечный горизонт Декана, отмечая путь по очертаниям дальних Западных Гхатов. Был достигнут и должным образом осажден Халебид, уютно устроившийся между зеленых пастбищ. Но Баллала III, царь Хойсалы, принял те же условия в обмен на то, что Кафур двинется дальше, в страну Пандья. Это не значило, что Халебид избежал обычного требования сокровищ и слонов, но отряды Кафура пересекли весь Декан, ни разу не вступив в бой.

«Мусульманское завоевание юга» под руководством Кафура, урожденного индуса в стране раджпутов, больше отдавало дигвиджайей, чем джихадом. Утверждения Феришты и остальных авторов, что малик Кафур построил мечеть в Халебиде и установил ислам по всей Карнатаке, можно считать фальсификацией. «Хотя он служил хозяину, носившему имя Ала ад-дин (т. е. Аладдин), он не мог бы обойтись без помощи волшебной лампы, ибо такие чудеса совершил менее чем за две недели»^{196}.

От Халебида армия Хильджи при поддержке Хойсалов дошла до Тамилнада через райские долины, усаженные тиковыми деревьями, и опавшая листва хрустела под ногами, как сухие лепешки. Всего лишь месяц занял переход через рисовые поля Тамилнада. И опять нет сведений о битвах, время было потрачено в основном на бесплодную погоню за неуловимым правителем Пандья. Удалось, однако. ограбить храмовые города Мадурай, Шрирангам и Чидамбарам, лишить их золотых идолов, опустошить набитые золотом подвалы и увезти много другого движимого имущества. Таким и был смысл урока, и Кафур За Тысячу Динаров вернулся домой тяжело нагруженный и очень довольный.

Барани, бывший свидетелем восторженного приема в Дели, оценивал добычу в 612 слонов, 12 тысяч лошадей, 96 тысяч золотых истуканов и бессчетное число драгоценностей и жемчугов. Хотя работать с эквивалентами того времени довольно сложно, 96 тысяч статуй соответствуют, как сказано, 241 тонне^{197}. «Старожилы Дели отмечали, что никогда доселе столь много золота не прибывало в Дели. Никто не мог вспомнить ничего подобного, и ничего подобного не записано в анналах»^{198}.

Тем не менее, тщательно осмыслив правление Ала ад-дина, Зия ад-дин Барани ставит «постоянные военные победы» на второе место в списке выдающихся достижений султана. «Отражение нашествия Моголов» на третьем месте, «починка мечетей» на восьмом, а «искоренение идолопоклонства» или «распространение истинной веры» вообще не упоминается. Султан не был фанатиком ислама: «Нет примеров того, чтобы Ала ад-дин угнетал кого-либо только за то, что он индус, или покровительствовал только мусульманам»^{199}. Действительно, если судить по интересу прославленного султана к религиозным учениям, его вера явно не была крепка. Он расширил мечеть Айбака Куббат аль-Ислам в Дели, пристроив Ала-и-Дарваза, Великие ворота Ала ад-дина. Он также планировал возвести минарет, который, будь он завершен, намного превзошел бы Кутб-Минар. Правда, на самом деле минарет не вырос выше пня и являет собой пример внезапной одержимости султана своими успехами. Это было проявлением его стремления стать лучшим среди мусульман, как и принятие титула «Второй Александр», отчеканенного на монетах.

В списке Барани первым и величайшим достижением Ала ад-дина стоит, несколько неожиданно, «дешевизна зерна, одежд и всего жизненно необходимого». Барани. писавший в век исключительной расточительности, уделял особое внимание таким вещам. Его повествование, хоть и расцвеченное стариковскими воспоминаниями о былой славе, представляет собой первое свидетельство об экономике Индии. Из него мы узнаем об отмене Ала ад-дином всех дарственных на землю и прав сбора налогов, выданных предшественниками, а также о запрете на продажу и потребление алкоголя. Эти меры затронули в основном придворных-мусульман и были направлены на устранение разногласий и подавление мятежей. Наиболее суровые указы, призванные обеспечить финансирование огромных армий для кампаний против Моголов и Декана, уничтожить спекуляцию и снизить недовольство жителей Дели, касались индусов напрямую. Сомнительно, распространялись ли они когда-либо за границами Дели и пригородов. С другой стороны, эти меры могли быть усилены для достижения нужного результата, поскольку действовали на ограниченном пространстве.

Рассудив, очевидно, что несмотря на богатства «пещеры Аладдина» на юге, новым отрядам нечем платить и невозможно их снарядить, как того требуют растущие затраты и непоколебимая верность, султану пришла в голову идея снизить цены. Это означает прежде всего контроль над рынком зерна. Все зерновые были учтены, цены на них зафиксированы, а рынки находились под тщательным и постоянным надзором. Для защиты от перебоев в поставках урожай с царских земель хранился в городских амбарах, весь транспорт оказался едва ли не национализирован, а чиновники провинций имели четкие задачи по снабжению. Главным стимулом стало не уклонение от уплаты штрафов, неизменно варварских по природе, а накопление доходов. Сеть шпионов и палачей следила за теми, кто придерживал урожай, даже за хлебопашцами. Политика на бумаге приобрела в действительности характер «чисток». Однако результаты, согласно Барани, были поистине выдающимися. Цены на зерно упали и оставались низкими и неизменными даже в годы засух. «Воистину это был век чудес, какими не мог похвастаться никакой другой монарх»^{200}.

Успех политики фиксированных цен привел к увеличению объемов почти всех продуктов на рынках Дели. Текстиль, бакалея, рабы, шлюхи, скот, то есть все, «от шапки до туфель и от гребней до иголок», имело твердую цену, и спрос регулировался рынком. Это не только один из первых достоверных примеров плановой экономики, но и один из наиболее амбициозных. В этом и заключалась одна из причин провала. «Верблюда можно купить за данг (мелкая монета), — писал Барани, — но кому нужен данг?» Покупательская способность снизилась так же быстро, как цены. А городской достаток усугублял недовольство жителей деревень. Не было поводов для повышения урожая, как и не было шанса, что столь честолюбивая система переживет твердую власть, которой она и обязана своим существованием.

Когда Ала ад-дин заболел, а потом умер, рынки и цены просто вернулись к прежнему свободному состоянию. Большинство реформ султана, как и большинство его завоеваний, были временными, всего лишь защитой от очередного кризиса наследования, который снова охватил султанат. В течение четырех лет двое его сыновей, а также принявший ислам индус заняли трон и быстро заплатили за это — собственной жизнью. Так случилось и с Кафуром За Тысячу Динаров, недавним слугой царя. Полдюжины других претендентов были убиты или ослеплены. Мубарак, сын Ала ад-дина, продержавшийся на троне дольше всех, оказался, по словам Феришты, «чудовищем в теле человека». Большинство его деяний слишком отвратительны, чтобы их упоминать, в отличие, как ни удивительно, от обычая «проводить толпу омерзительных шлюх, абсолютно голых, по террасам дворцов и заставлять их мочиться на головы придворных, когда те идут на прием»^{201}.