История Индии

Между тем Бимбисара скончался прежде Будды. Его долгое правление закончилось, когда Аджаташатру — один из сыновей — захватил трон и принялся морить отца голодом, требуя назвать себя преемником. Такая практика была делом обычным, но Аджаташатру она с рук не сошла. Вскоре ему пришлось воевать с царем Кошалы и с мощной коалицией республик, во главе которой стояло государство личчхавов. Так Магадха получила новый мощный импульс на пути к гегемонии над всем регионом среднего течения Ганга.

Неприятности Кошалы, похоже, возникли на небольшом клочке земли близ Варанаси. К Бимбисаре он отошел в качестве приданого за невестой из Кошалы. Когда она после смерти Бимбисары сама умерла от тоски, ее отец, царь Кошалы Прасенаджит, вернул свой дар обратно, восстановив власть над этой землей. Аджаташатру попытался отобрать ее, но, похоже, сразу потерпел поражение. Зато его претензии были услышаны, когда престарелый Прасенаджит сам явился к нему жаловаться на сына, захватившего трон. Старик в сопровождении одного лишь верного слуги добрался до стен Раджагрихи и, ожидая утра, когда откроют ворота, умер от истощения. Аджаташатру, несмотря на былые обиды, должным образом почтил память индийского короля Лира и поклялся отомстить жителям Кошалы за оскорбление. Однако решил выждать и занялся другими делами. Потом ему повезло — армия Кошалы, вставшая лагерем в сухом русле реки Рапти, была уничтожена внезапным наводнением. Что было дальше, источники умалчивают, но из них явно следует, что Аджаташатру победил Кошалу.

Это важное завоевание стало возможным после победы в затяжной войне с главным соседом Магадхи — республикой личчхавов. Эта страна, столицу которой, Вайшали, населяли бесчисленные раджи, возглавляла конфедерацию республик на севере от Магадхи. Их поражение, как и поражения рода Шакья, выглядело последней битвой воинов-раджей республиканских ганасангх востока против профессиональных армий централизованных монархий долины Ганга. Но, однако, вернемся в Магадху времен царствования Бимбисары, где появились новые проблемы, усугубленные делами сердечными.

Неудивительно, что, живя в республике, прекрасная Амрапали (или Амбапали) принцессой не была. Она фактически была куртизанкой, и телесная красота и богатые способности возвели ее в статус государственного сокровища. Во многих странах проходили состязания в красоте, и победительница становилась главной куртизанкой, так же было и в Вайшали. Но Амрапали, ставшая одной из самых верных последовательниц Будды, была не только красива, но еще воспитанна и умна. По общему мнению, ей покровительствовали 7707 (или дважды по 84 000) воинов-раджей личчхавов, поэтому она имела большое политическое влияние и была, по сути дела, «первой леди». Следовательно, самоуважению личчхавов был нанесен жестокий удар, когда выяснилось, что в разгар войны с Магадхой переодетый царь последней неузнанным проник в Вайшали и целую неделю наслаждался в обществе Амрапали. Бимбисара должен был поплатиться за такое оскорбление, и нападения на территорию Магадхи усилились.

Интересно, что подробности этой истории сохранились только в поздних тибетских записях. Гораздо лучше они известны по сатирическим стихам и операм. Но из других буддистских текстов ясно, что Бимбисара действительно навлек на себя ярость жителей личчхавов, и что этот «поистине оскорбительный и вредоносный поступок»^{46} заставил его сына Аджаташатру искать мести. Последовала война, которая затянулась на 12 лет. Поначалу она заключалась в том, что Аджаташатру и один из его братьев охотились друг на друга. Этот брат, живший в Анге (предположительно в качестве правителя), отказался уступить бесценное ожерелье. К тому же он присвоил еще более бесценного слона, обученного обрызгивать благовониями купающихся дам. Естественно, и ожерелье, и слон рассматривались как регалии, и то, что Аджаташатру решил их отнять, было заявлением прав на власть. Но брата такое положение дел не устроило, и, опасаясь нападения, он бежал в Вайшали, где нашел защиту у ненавистных личчхавов.

В другой раз предметом спора стета гора, на которой добывали ценную своим ароматом мазь. Уже возникали споры из-за какого-нибудь острова или порта на реке Ганг, по которой проходила граница между Магадхой и государством личчхавов. Такие подробности нам известны, потому что Аджаташатру считал нужным спрашивать у Будды совета о том, как отвечать на действия врагов, а буддистские комментаторы сочли нужным все это записать, хотя и по-разному. Продолжили дело буддистские скульпторы. На рельефной плите ступы II века до н. э. в Бхархуте (теперь в Калькуттском музее) изображен скромный и совершенно невоинственный Аджаташатру, сидящий вместе с женами на слоне и выражающий почтение трону Будды. Эта красноречивая сцена, хорошо сохранившаяся на красно-коричневом песчанике Бхархута, может считаться самым ранним изображением реального исторического лица в индийском искусстве. Еще буддистские тексты упоминают, что в своем последнем путешествии на север Будда, перед тем как пересечь Пхнг, встретил царя и прошел по тому месту, где должна быть построена новая твердыня Магадхи. Это место называется Паталиграма. Туда переехал двор Магадхи при наследнике Аджаташатру, город на Ганге ширился и процветал. Там, где сейчас находится Патна, появилась Паталипутра, столица империи Магадха при династии Маурьев.

Поначалу новорожденная Паталипутра не могла устрашить личчхавов. Казалось, война складывается для Аджаташатру неудачно, он даже вынужден был начать переговоры. В дальнейшем, согласно джайнским источникам, вражда вылилась в две великие битвы, прогремевшие эхом великой войны Бхаратов, с той разницей, что в обеих победу одержал Аджаташатру — благодаря некоторой примитивной механизации войска. Его армия задействовала новую катапульту, которая могла бросать на врага весьма массивные камни, затем был придуман робот, махающий дубинами, и, наконец, войско усилили некие невидимые транспортные средства. «Это сравнимо с применением танков в двух мировых войнах»^{47}. Прежде чем блицкриг начался, армия личчхавов успела отойти к столице и приготовилась держать осаду. Очевидно, укреплениям Вайшали были нипочем даже танки. Осада затянулась, и Аджаташатру пришлось прибегнуть к психологическому оружию. Провозглашая на городском совете устами лукавых брахманов коварные речи, соблазняя с помощью неотразимых блудниц аскетов — хранителей города, он внес в стан врага раздоры и обманом принудил сдаться. Армия Магадхи без боя взяла Вайшали, республика личчхавов пала, 7707 раджей были рассеяны, хотя и не убиты. Когда во второй половине IV столетия до н. э. в Вайшали состоялся второй буддистский собор, город полностью находился под властью Магадхи.

Так, за время двух царствований, которые выпали на долгую жизнь Будды, Магадха неожиданно обрела господство над территорией нижнего течения Ганга, от Бенгальского залива до Непальских Гималаев. Выше по течению Ганга царство Ватсья, возможно, более удачливое, чем Куру со своим Хастинапуром, еще процветало. Его столицей был город Каушамби (вблизи Аллахабада). То же можно сказать и о царстве Аванти со столицей Удджайн (вблизи Индаура), которое расположилось на юге, на берегах реки Нармада. Каушамби и Удджайн были заняты взаимными препирательствами. Магадхе оставалось лишь извлечь выгоду из этих распрей. Остается только неясным, когда именно в этих регионах ощутили ее превосходство.

Фактически вся история Магадхи с момента смерти Аджаташатру вновь теряется в тумане неопределенности. Непонятно даже, кто именно ему наследовал. Промежуток с 380 или с 330 года (согласно «краткой буддистской хронологии») между смертью Аджаташатру и воцарением Чандрагупты Маурьи в 320 году многие источники считают порой придворных интриг и убийств. Владыки на троне сменялись часто, и нередко многие претендовали на власть одновременно. Наконец на защиту трона встал Махападма Нанда, сын цирюльника и, следовательно, узурпатор-шудра. Он не скрывал своего происхождения, объявив войну всем кшатриям. А поскольку большинство царей в то время были кшатриями или провозглашали себя таковыми, это было объявление войны всему политическому режиму. В результате последовали завоевания земель. К 326 году династия Нанда уже правила большим царством, которое включало всю долину Ганга, Ориссу и некоторые части центральной Индии.

Столь крупными завоеваниями царство было обязано самому Махападме Нанде. Его первого упоминают как «повелителя одного зонта». Эта концепция согласуется с буддистской идеей всеиндийского чакравартина — правителя мира — и вызывает ассоциации с великоимперскими режимами. Индийские историки патриотического толка радостно хватаются за это раннее свидетельство национальной интеграции и превозносят Махападму Нанду как «первого в истории императора Северной Индии». Богатства династии Нанда тоже вошли в легенды. Говорят, они схоронены на дне Ганга. Но запомнились и жестокие поборы, вызывавшие в народе недовольство, хотя, возможно, это был всего лишь результат отсутствия агитации со стороны как брахманов, так и буддистов, не прославлявших царскую щедрость.

В подчинении династии Нанда длительное время находилась самая значительная постоянная армия, когда-либо существовавшая за всю историю Индии. Военная статистика с готовностью дает завышенные данные, особенно для времени всеобщей неразберихи. Но численность войска в 200 000 человек пехоты, 20 000 конницы, 2000 четырехлошадных колесниц и от трех до шести тысяч боевых слонов представляет внушительную силу, даже если она преувеличена вдесятеро. Этого войска хватило, чтобы посеять смятение в стойких сердцах греков, заставить их с тоской вспомнить о фракийском вине, оливковых рощах северного побережья Эгейского моря и бить челом другому претенденту на титул «повелителя одного зонта».