Спасение Петрова и Карпова

Может ли написание даже самой крутой книги стать ошибкой?

Рассказ Сомова не произвел на Петрова впечатления. Наверное, потому, что тот говорил монотонно, скучным голосом, эмоции пригасил. Не вызвал интереса. История, конечно, странная, но явно не имеющая отношения к физике. Издательства иногда заказывают писателям нужные им книги. В этом не было ничего необычного. Распространенная практика. Это означало, что ошибкой Сомова было то, что он почему-то решил обратиться к Петрову без особых на то оснований. То есть посчитал, что рядовое событие имеет скрытый смысл, и неудачно выбрал собеседника для обсуждения собственных страхов. Почему-то решил, что Петров заинтересуется тонкостями взаимоотношений писателя с издателем. Но Петров не был литературным агентом или юристом.

На первый взгляд, если оценить поведение Сомова по классификации Теории ошибочных представлений, тот совершил две стандартные ошибки: ошибка наблюдателя (пункт два, видит то, чего нет), и неверно интерпретирует ошибочные наблюдения (точнее, интерпретирует то, что сам придумал, пункт пять).

— Вижу, мне не удалось вас заинтересовать, — сказал Сомов разочарованно.

— Да. Не заинтересовали, — признался Петров. — Необычная история, но назвать ее странной я не могу.

— Это потому, что вы еще не выслушали мою дикую историю до конца. Есть в ней детали, которые сможете объяснить только вы. Нельзя исключать, что моя жизнь как-то связана с объявленным Концом Света. Получается, что регулярно, в День Напоминания, мою привычную жизнь ломают самым решительным образом. Люди, к которым я успевал привыкнуть, внезапно заявляют: все, дружище, забудь о том, что происходило с тобой в последнее время, завтра тебя ждет перезагрузка, ты станешь другим человеком, тебе больше не пригодятся воспоминания о прежней жизни, ночью постарайся выспаться, кто знает, когда удастся прикорнуть в следующий раз. И я подчинялся, потому что права выбора у меня не было.

— У всех людей есть право выбора, — автоматически вставил Петров. Эта неуместная страсть комментировать не раз мешала ему, но научиться сдерживаться он пока так и не сумел.

— Значит ли это, что я еще могу отказать Григорьеву? Сомневаюсь. Откажусь, и никто не напечатает больше ни одной моей книги. С другой стороны, станет ли мне лучше, если я соглашусь на предложение Григорьева? Увы. Вряд ли. Мне опять придется начинать жить с нуля. Предыдущий опыт придется отбросить за ненадобностью. Новое занятие, новые умения, новые люди.

— Но старые навыки никуда не денутся, — вставил Петров. — Опыт накапливается, даже если вы этого не замечаете.

— У меня не так. Каждое очередное резкое изменение условий жизни проходило крайне болезненно и требовало гигантских усилий. Но до сих пор, когда меня ломали, согласия не спрашивали. Григорьев первым потребовал, чтобы я сам согласился уничтожить прежнюю жизнь. А это означает, что я приплыл в конечный пункт своего человеческого путешествия. Я стал тем, кем меня хотели сделать. А я и не заметил. Мне страшно. Не понимаю, в чем я провинился? Перед кем? Меня как барана привели в нужный загон и теперь вычеркивают из списка живущих. Я больше никому не интересен. От меня больше не ждут подвигов. Нашли бессмысленное занятие, чтобы не мешал и не требовал лишнего.

— Об изменениях вам сообщали незнакомые люди? — спросил Петров.

— Нет-нет. Все наоборот. Так получалось, что наступал момент, когда близкие мне люди, к которым я успевал привыкнуть, внезапно теряли ко мне всякий интерес. Как будто я — компьютерный персонаж, который успешно прошел очередной уровень и переведен на следующий. Меня передавали как эстафетную палочку. После этого я никогда их больше не встречал. Время от времени я пытался их отыскать, но безрезультатно. Они пропадали. Навсегда. Без следов. Как будто это был сон, и их никогда в реальности не существовало.

— То есть, каждый раз это были разные люди? — спросил Петров.

— Да.

— Было ли так, что кто-то говорил о новом этапе, но изменений в вашей жизни не происходило?

— Нет.

— Интересно.

— Только если смотреть со стороны. Никогда не думал об этом, но теперь понимаю — так и было, я смотрел на свою жизнь как бы со стороны. Изменения казались мне закономерными. Но сейчас все изменилось. Во-первых, мне никогда не предоставляли права выбора. Хотелось бы знать, почему? Во-вторых, меня эти жизненные зигзаги достали. Мне тридцать пять лет, хочется определенности. Мне нравится писать фантастические книги, хотел бы этим заниматься и дальше. Но…

— Разве Григорьев сказал, что вам отныне запрещается писать собственные книги?

— Да. Со мной подписывают договор, по которому я лишаюсь права заниматься другими проектами. А если случайно и напишу книгу по собственному желанию, ее печатать не будут. Это очень сильный запрет. Отныне мне остается остаток жизни писать книгу для одного человека. Абсурд, даже доносы — это произведение для некоторого коллектива и практического использования. Любому писателю нужны читатели! Чем больше, тем лучше. Отказаться от них ради денег — это оксюморон. Понимаете, от меня требуют перестать быть писателем, и обещают за это щедро платить. Бред полнейший.

Друзья учили, как правильно следует относиться к подобным предложениям. Сначала подписываешь договор (и чтобы обязательно литературный агент одобрил), получаешь аванс и только после этого начинаешь ваять. Все время забываю последовательность действий. Люблю работать, книги писать, а про аванс вспоминаю, только когда передаю издателю готовую рукопись. Неправильно, конечно. Но переучиваться поздно.

Мне нужно было решительно сказать: «Нет»! На такое предложение согласился бы только слабак и рохля. Но я привык подчиняться внешнему воздействию. Меня легко взять на слабо. Но в данном случае я не должен был соглашаться. Нельзя давать несбыточные обещания и писать книгу для одного человека.

Особого недостатка в деньгах я не испытываю, а вот неприятностей можно огрести немало. Очень скользкая тема — Конец Света. Каждый хочет спастись, но и дураку ясно, что всех спасти не удастся. А значит и об этом придется честно написать. Григорьев обещает, что начнет продавать книгу за год до Конца. Но я ему не верю, давно его знаю, он обязательно постарается выстрелить с книгой раньше. Не удивлюсь, если совсем скоро, двадцать четвертого мая какого-нибудь близкого года. Вот когда я стану врагом взволнованных читателей.

Но предположим, Григорьев свое обещание выполнит и издаст книгу за год до Конца Света. И в этом случае радость не большая. Мне будет пятьдесят девять лет, и я буду писать свою последнюю книгу о той проклятой апатии, которая охватит все еще оставшуюся в живых часть населения. Это когда окончательно станет понятно, что говорить о спасении бессмысленно.

Впаду ли я в депрессию? Сомневаюсь. Конечно, буду писать. Для кого? Для себя. А что еще делать? Надо же чем-то заниматься. Это интереснее, чем сидеть с грустной рожей и ждать, когда все закончится.

— Рассчитываете, что Конца Света удастся избежать?

— Конечно. Я — сын Сомова, если вы забыли. Мы — Сомовы — привыкли биться до конца. Так меня учил отец, а я запомнил.

— До Конца Света?

— Да.

— Но мне всегда казалось, что главный конструктор Сомов мифический герой-защитник! — сказал Петров. — Почему-то никогда не думал, что это реальный человек. Идея, что найдется гениальный человек, который создаст флот могучих звездолетов и обязательно спасет лучших представителей Земли, — конечно, внушает надежду, но не греет душу. Даже, если предположить, что каким-то чудом мы с вами попадем на борт такого ковчега, потеснив, может быть, не менее достойных людей, вероятность того, что мы куда-то прилетим и спасем свою цивилизацию, близка к нулю. Но, как важный этап пропаганды, рассказы о спасительных космических ковчегах весьма полезны. Каждый должен знать, что власти заботятся о народе и делают все, что в их силах, для спасения максимального количества людей.

— Нет. Мой отец вполне реальный человек. И ковчег он обязательно создаст. Или научит своих последователей, как его сделать.

— Вы считаете, что изготовить звездолет поколений реально?

— Конечно. Если за это взялся мой отец.

— Когда вы его видели в последний раз?

— Двадцать лет тому назад.

— Мне кажется, если вы согласитесь писать книгу по заказу издательства, ваш отец не стал бы осуждать вас.

— Правда?

— Я так считаю.

— И что со мной будет?

— В каком случае? Если вы согласитесь? Или если откажетесь? Что-то конечно произойдет. Но мы не узнаем об этом, если вы не сделаете свой выбор.

— Мы? Я так понял, что вы согласны поработать со мной?

— Да. Но только в том случае, если вам удастся доказать, что вашей жизнью в самом деле распоряжается кто-то посторонний. Хочу понять, зачем это ему понадобилось.