Спасение Петрова и Карпова

Случайная встреча в кафе

Я прекрасно понимал, что книга у меня получается однобокой, излишне академической, что ли. Все эти подставные люди, которых мне настойчиво присылал Григорьев, и замечательные Петров и Карпов были всего лишь крошечной частью несчастного, обреченного на гибель человечества. Эта субъективная выборка даже теоретически не могла показать, как к Концу Света относятся нормальные люди, мнение которых обычно не интересует советников из Института Спасения. И то, что их абсолютное большинство, сути дела не меняло. Будут делать то, что им прикажут.

Конечно, это было неправильно, поскольку так общую картину состояния общества выяснить невозможно. А значит, моей работе грош цена в базарный день. Впервые я пожалел о том, что круг моего общения крайне ограничен.

Я был слишком стеснителен и не умел знакомиться с людьми, которых мне не представляли официально. И вот я сидел в кафе за чашечкой утреннего кофе и думал о том, как бы мне научиться общаться со случайными встречными, без чего у меня ничего путного с книгой не получится. И вдруг мои размышления были прерваны. Ко мне подошел незнакомец.

— Вы Николай Сомов? Я не ошибся?

— Да. Мы встречались?

— Точнее будет сказать: виделись давным-давно, когда вы еще работали в Отделе Филимонова. Вы, наверное, не помните, но я приезжал к вашему начальству за справкой. А мне ваши сотрудники все уши прожужжали: «Это тот самый Сомов»! Вы были достопримечательностью отдела. Вами гордились.

Я поморщился. Это была слава, от которой любой человек хотел бы избавиться.

— Не помню.

— Это неважно. Разрешите представиться. Муров, мистик.

— Мистик? — удивился я.

— Вас удивляет, что я честно говорю о том, что выбрал для себя подходящую философию? Я знаю, что для советников Института Спасения признание в том, что человек стал мистиком, — преступление. Конечно, это глупость. Но разве в наше время глупость кого-нибудь останавливала? Само это понятие размылось. Сейчас утверждается, что глупый — это человек, который не соглашается с тем, что я считаю очевидным.

— Бывают исключения со справкой, — пошутил я.

— Это зависит от того, кто выдает справки. Советники считают глупцом меня. Я — советников. Каждый из нас по-своему прав. Разница в том, что они обижаются, когда я называю их глупцами, а я — нет. Какое мне дело до мнения глупцов?

— Это самообман.

— Ерунда. Советники Института обманывают себя еще более бессовестно. Я уверен, что ближе к спасению, чем ваши хваленные советники.

— Сознательный отказ от поиска рационального решения спасения — это, во всяком случае, преступление против человечества, — сказал я убежденно.

— Ерунда. Во-первых, от науки никто отказываться не собирается. Ищите свое рациональное решение, мы, мистики, вам еще и поможем, если попросите. Во-вторых, человечество сейчас в таком положении, когда грех отказываться от любых, даже самых экстравагантных способов спасения. Какими бы странными они не казались советникам. Мы должны проверить каждое предложение. Согласитесь, что это разумно.

— Мы не можем тратить драгоценное время даром.

— Позвольте напомнить, что не впервые жизнь людей протекает в предчувствии надвигающейся катастрофы. Бывали и опустошительные войны, и эпидемии, исчезали с лица планеты целые цивилизации. И вот что интересно, каждый раз общество как бы заблаговременно готовится к грядущим потрясениям. Это и переоценка общественных ценностей, которая зачастую воспринимается как необъяснимое извращение вкусов и манеры поведения целых социальных слоев. Познание — не исключение. И вот тогда срабатывает природная способность людей искать спасение в обычно скрытых традициях, — сказал Муров с непонятной гордостью.

Я, естественно, вспомнил о заявлении Петрова о смысле человеческого мышления как источнике ошибок. Не думал, что придется встретиться с человеком, который готов поверить древним заблуждениям, только потому, что рациональные методы не срабатывают. Для меня Муров выглядел убедительным примером рассуждений Петрова.

— Вы не боитесь ошибаться? — спросил я.

— Никто не сможет доказать мне, что я ошибся. А уж если я окажусь прав — никто не станет доказывать, что я заблуждался. А если ошибусь — некому будет предъявлять мне претензии, потому что все мы умрем. По-моему, игра беспроигрышная.

— Но мистика. Несерьезное слово.

— Не так все грустно. В древности люди не разделяли науку, искусство, религию и ремесло на отдельные виды деятельности. Самым привычным способом познания была магия. И именно из совокупности магических приемов постепенно вычленялись те процедуры, которые дали начало научному мышлению.

— Но наука и мистика противоположны друг другу, — удивился я.

— Вовсе нет. Мистический опыт, также как и научный, характеризуется повсеместностью и единообразием. Мистики легко понимают друг друга, к какой бы традиции они ни принадлежали. Но, в отличие от рационального мышления, мистический опыт гораздо более редок. Это и есть грань, по которой раскололась первобытная магия. К науке отошло то, что доступно почти всем. Остальной опыт, требующий чрезвычайных усилий от человека и не выражаемый рациональным образом, наукой не рассматривается. По определению. Так договорились.

— Наука не занимается теми явлениями, которые нельзя повторить. Это правильно.

— Редкая встречаемость эффекта, его размытость и неопределенность, не означает его отсутствия. Но хочу отметить, что рациональность мышления может привести к процветанию в стабильной обстановке, но губительна, когда рациональные основы существования кардинально меняются. Помните, человечеству грозит Конец Света. Рациональное мышление нам пока не помогло.

Я вспомнил, что Петров что-то такое говорил о проблемах живых существ, возникающих, когда внешние условия меняются кардинально. Не исключено, что Муров однажды услышал эти рассуждения Петрова, и сделал свои выводы. Что, в принципе, не запрещается.

— Были ли вы знакомы с Петровым? — спросил я.

— Я и сейчас с ним знаком.

— Для него и для меня важно, чтобы условия любого эксперимента могли быть воспроизведены в различных лабораториях, и при этом были получены одинаковые результаты.

Муров посмотрел на меня как на несмышленого ребенка.

— Напоминаю, что мистический опыт характеризуется неуправляемостью и непредсказуемостью. Он приходит, когда это хочется ему, а не экспериментатору. И форма проявления также непредсказуема. Результат опыта по-настоящему непередаваем на словесном уровне. Общим для мистиков является их уверенность в обнаруженной истине, в ее чрезвычайной ценности, превосходящей все, что только можно предположить. А также их желание приобщить людей к этой истине, так как без обладания этим знанием бытие представляется бессмысленным, жестоким и неоправданно пустым.

— Вам, наверное, имеет смысл все это рассказать Петрову.

— Петрову я все это уже рассказывал. И не один раз. А сейчас обратился к вам, Сомов, чтобы вы напомнили ему о моем существовании. О некоторых моих опытах он еще не знает.