Надежда Пигмалиона

Глава восемьдесят пятая. О дарах

Княже мой, княже,

Шелкова пряжа

До ворот твоих мне дорогой легла.

Враже мой, враже,

Грозна твоя стража,

Что ж от меня-то не уберегла?

* * *

Здесь пусто. Все ненастоящее. Морок. Фальшивка. Эта деревенская дорога с серебристым ковылем по обочине и хлипкая темная лачуга. Высохшая змея, колышущаяся на ветру. И каменный дом на холме вдали. Давно сожженный дом.

— Ты снова мне снишься…

— Снова тебе снюсь? Кто ты и зачем пришла сюда? — с лёгкой издевкой спрашивает видение.

Здесь Он снова юн, и хоть и умеет прошивать взглядом, но не так, как в реальности. Его идеально выглаженный костюм смотрится несколько неуместно на фоне пыльной деревенской дороги. Мне показалось забавным его поддразнить.

— А вы, молодой человек, совершеннейший хам. Не представились. Не предложили помощь даме. К тому же, — я глянула на небо, где сквозь дымку и марево пробивалось жёлтое солнце, — который час?

Он поднял на мгновение выразительные брови, а потом ещё больше выпрямился и чуть небрежным жестом посмотрел на карманные часы. Стрелки на них замерли.

— Полдень, мисс.

— Так и думала, сейчас время дневного чая.

— Прошу простить мою грубость, мисс. Мое имя… — он сделал театральную паузу, — Лорд Волдеморт. И я был бы рад пригласить вас на чашку чая.

— Какое длинное имя, я буду звать вас Волли, — жеманно ответила я, яростно кусая губы, дабы не расхохотаться.

По лицу его прошло что-то вроде судороги, прежде чем он снова взял себя в руки.

— Не стоит, мисс, у меня есть и более короткое имя. Можете звать меня просто Том. А как я могу обращаться к вам?

— О, даже не знаю, об этом не было времени подумать, но для вас я сделаю исключение, можете для краткости звать меня Артой.

Теперь он понял, что я издеваюсь, и взгляд его стал колючим, но он все ещё не отрываясь смотрел на меня, пытаясь разгадать, кто я такая.

— Так вы пригласили меня на чай? — похлопала я глазами.

— Так и есть, прошу вас. Нам вон в тот дом на холме. Вы не слишком устали с дороги?

Он заговорил тихим, мягким голосом, принимая правила игры, и предложил мне локоть. За него я немедленно взялась, отчего-то ощущая свое превосходство, хотя прекрасно понимала — все здесь в этом странном безлюдном месте, так похожем на реальный Литтл Хэнглтон, принадлежит ему.

— Где мы?

— Местечко Литтл Хэнглтон, — с готовностью подтвердил мои догадки спутник.

Я мысленно отметила, что этому Тому повезло явно больше, чем сидевшему в пещере. Хотя пустынная улица и навевала тоску. Дом внутри оказался вполне жилым и куда более уютным, чем я его помнила. Только часы стояли и граммофон крутил одну и ту же пластинку.

За чаем мы, как подобает при светской беседе, поболтали о погоде, но ему не терпелось узнать хоть какие-то новости о внешнем мире. Сжалившись, я вкратце рассказала ему о том, что Дамблдор почил, вызвав тем его немалое удовольствие.

— Может, все-таки скажешь, кто ты? — спрашивал он, когда мы медленно брели обратно в сторону станции.

— Я жду твоих предположений.

Он смерил меня оценивающим взглядом, от которого любой человек смутился бы, и сказал без обиняков:

— Ты неплохо держишься и к тому же осведомлена, я бы сказал, что ты чистокровная, скорее всего, твоя фамилия Малфой, — выдал Том уверенно, наблюдая, однако, за моей реакцией. Тем приятней было мне ответить тем же.

— Все мимо. Я твоя жена.

Он — ошеломленный и скованный — смотрел на меня, будто впервые увидел.

— Моя… жена? — переспросил он тихо. И все глядел в глаза, пытаясь понять — лгу ли.

Я сочла уместным промолчать. Мы так и стали посередь дороги как вкопанные, изучающе разглядывая друг друга. В глазах его сначала явственно плескалось недоверие, а потом он многозначительно хмыкнул и, вернув себе хладнокровие, задрал подбородок даже сильнее обычного, снова предлагая мне локоть. Хватка его стала уверенней и крепче. Таким он и впрямь был похож на сына какого-нибудь лорда, проездом навещавшего одну из своих земель.

Я веселилась. А Том молчал и блуждал взглядом по верхушкам деревьев. Он будто мысленно свыкался со своей новой ролью, а на впалых щеках появился чуть заметный румянец. Видимо, придя к какому-то решению, он снова скосил на меня взгляд, разглядывая как диковинку. Я тем временем раздумывала, как бы ещё больше его озадачить и смутить.

Но мир весь вокруг неожиданно задрожал, стало темнеть. Я поняла: вот оно здесь, и мне не уйти никуда, и ему осталась только минута — несколько десятков мгновений… Мельчайшая дрожь во всем моем теле (она потом не прекращалась уже до самого конца) — и дрожь всей земли, неба…

Том схватил меня за руку, озираясь вокруг.

— Нам нужно вернуться в дом! Живее, пошли!

Земля под ногами уходит — мягкая, резиновая — и все вокруг, вся жизнь, навсегда… И ничего уже нельзя спасти. Еще несколько мгновений я наблюдала на его лице изумление и испуг, прежде чем он закричал беспомощно и безнадежно, а потом и улица, и сам Том растаяли.

* * *

— Мисс Руфи, окажите мне честь, притворитесь, что слышали хотя бы половину из того, что я говорил, — раздался над моей головой голос Снейпа.

Я обнаружила себя задремавшей за длинным столом в директорском кабинете. Передо мной стоял остывший кофе. Здесь мы собрались после обеда с оставшимися Пожирателями, чтобы обсудить дальнейшие действия. Но все так затянулось, и решения не было. Все больше говорили об эвакуации детей, кто-то считал необходимым покинуть замок через Хогсмид и напасть на наших врагов с тыла, кто-то говорил о возможности переговоров, некоторые считали, что ничего делать не нужно и замок может держать долгую осаду.

Где-то на долгих рассуждениях Яксли меня разморило, а его монотонный голос убаюкал не хуже колыбельной. Теперь здесь уже никого не было, кроме недовольного Снейпа, возглавлявшего оборону замка.

В кулаке у меня было зажато кольцо Лорда. Чёрное, липкое стекало по пальцам на стол.

«О, если бы я действительно разбилась вдребезги, если бы я действительно — вместе с Ним — осталась где-нибудь на ступенях в Министерстве или оказалась сейчас за стенами среди ощетинивших палочки врагов, если бы я действительно уже больше никогда не вернулась сюда. Мне было бы легче. В тысячу — в миллион раз легче. А теперь — что же мне делать? Что бы я ни делала, разве это чему-нибудь поможет? Воистину никакая мука не может сравниться с неизвестностью»

— Что это у вас? — снова спросил Снейп.

Я посмотрела в его лицо — серое, осеннее, и глаза как угли — чёрные, прогоревшие, но если дунуть — вспыхнут. Он смотрел на мою руку с явным опасением и, не дождавшись ответа, обогнул стол, стремясь узреть тайну сквозь мою плоть.

— Покажите.

Я разжала кулак — и кольцо тихонько звякнуло об стол.

Снейп чуть вздрогнул, не сводя с него пристального горящего взгляда.

— Что это?! Где вы это взяли?!

— Просто кольцо.

Он взвился, схватил мою руку и стёр рукавом то чёрное.

— Вы что не видите, что оно проклято?!

— Уже нет. Темный Лорд дал мне его, когда делал предложение.

— Что вы сказали? — тихо спросил Снейп. — О каком предложении идёт речь?

Я смолчала, испытывая отчего-то невыносимое смущение. Оно и подтвердило ему его подозрение. Снейп стремительно побледнел, отпрянул и пошёл обратно в другой конец стола. Дёрнул по пути глухой ворот сюртука, высвобождая верхнюю пуговицу из петлицы.

С тех пор прошло больше суток, все чувства во мне уже несколько отстоялись — и тем не менее мне чрезвычайно трудно дать хотя бы приближенно-точное описание. В голове как будто взорвали бомбу, там все вперемешку. И удивительно: я не могла вспомнить Его слов — особенно вначале, — и только какие-то отдельные образы, цвета. Но могла знать точно, что в этом не виновно ни одно заклятье. Эти слова, простые и обыкновенные, были сказаны простым человеческим языком, но силу имели сокрушительную. Должно быть, Он об этом и сам не знал.

Как странно. Он так долго и тщательно скрывал эти чувства, так боялся, что кто-нибудь о них догадается, что решился на это только лишь когда мы все зависли на краю. Наверное, иначе Он никогда не стал бы, полагая, что если тайна откроется, мир перевернётся.

Только после моего признания Лорд понял, как тяжело одному знать это. И не перенёс этой трусости и воровства. Странно, но мое чувство стало каким-то более спокойным и не таким болезненным, как прежде. Вроде бы ничего не изменилось за одни сутки. Но теперь, когда мы смотрим друг на друга, в его взгляде сквозит что-то почти неуловимое, необъяснимое, но понятное мне. У нас теперь один секрет на двоих. И его отчего-то намного проще хранить двоим.

В беспокойстве своем, в трепете и смущении я совершенно выпала из реальности. А тем временем положение наше стало очень сложным. По уверениям Снейпа, защита Хогвартса могла рухнуть в любой момент. Те, кто стояли невидимым кругом под стенами замка, изучили её. Теперь их атаки становились все мощнее, а вторжение было только вопросом времени, и даже дополнительные чары, наведенные Флитвиком, оказались хлипким аргументом. А сколько его — времени?

Пожиратели ждали решения Лорда, но Он не давал никаких распоряжений, потому что не вставал. И так все свелось к таким ни к чему не ведущим совещаниям.

Я снова взяла кольцо. Черный камень с зубчатым разломом посередине засел внутри грубой золотой оправы. А внутри, в чёрной глубине…

— Вы не понимаете… Не понимаете, на что соглашаетесь, — тоскливо пробормотал Снейп, возвращая меня из глубин моих мыслей.

— Вы хотите меня защитить?

— Нет. Не хочу. Все, что я защищал и защищаю, имеет свойство обращаться в прах.

Он хотел ещё что-то сказать, но передумал и отвел взгляд, будто не в силах больше смотреть.

— А я вот услыхал… Спросите меня, я так скажу… — раздался неожиданный голос с одного из директорских портретов, остальные дремали или были пусты. — Эти пусть приходят, пусть замки ломают. Милости просим! Немного найдут. Мы и дверей не запрем! Хорошо бы их всех, как в ловушку, а потом…

— Довольно, Финеас, — оборвал его Снейп негромким, очень сдержанным голосом. — Вы, конечно, можете уйти на другой портрет, но у меня тут триста двадцать шесть детей, вы о них подумали?

— Детей давно пора вывести через коридор одноглазой ведьмы…

Прошлой ночью у Лорда случился пятый приступ, сердце грозило вновь остановиться. Об этом в замке не знал никто, кроме меня. Всю ночь я сидела на краю его кровати, лихорадочно и сумбурно соображая, что же делать.

— Ты плохо выглядишь, — сказал Он утром, когда пришёл в себя достаточно, чтобы увидеть мои покрасневшие глаза.

— Все нормально.

— Врёшь. Ты боишься. Маловерная…

Потом он отправил меня «узнавать новости». Просто выслал, потому что не хотел, чтобы я смотрела…

Я снова опустила взгляд в темноту. За отблеском свечей в чёрных гранях, в глубине, как сор в янтаре, застыл тот символ. И смотрит на меня этот жёлтый глаз, медленно втягивая меня в себя сквозь узкий золотой зрачок, треснувший по вертикальной линии, изображавшей, конечно, ЕЕ.

Как весь мир разбит теперь на отдельные, острые, самостоятельные кусочки, и каждый из них хоть на секунду, но попадает в поле моего зрения, чтобы потом занять свое единственное место.