Надежда Пигмалиона

Глава семьдесят вторая. О пределах прочности

Любовь — недуг.

Моя душа больна

Томительной, неутолимой жаждой.

Того же яда требует она,

Который отравил ее однажды.

Мой разум, врач моей любви, сердясь, Что предписания забыты,

Меня покинул, и я вижу: страсть

Подобна смерти, никогда не сытой.

Без разума я обречен на бред,

Безумная тревога сердце гложет,

В моих словах и мыслях связи нет,

И правду высказать язык не может.

РУБРИКА «ПОЛЕЗНЫЕ СОВЕТЫ»

Как узнать, кто из мужчин к вам неравнодушен? Просто дождитесь, когда все «подозреваемые» окажутся поблизости, например, на одном званом ужине или рядом на трибуне. Удостоверьтесь, что все они не вовлечены в другие беседы и могут вас слышать. После чего как бы невзначай скажите подруге, что очень влюблены. На последующие вопросы отвечайте уклончиво и следите за реакцией. Неравнодушные мужчины всячески занервничают. Главные признаки читайте на страницах с одиннадцатой по тринадцатую…

* * *

Рубрика «Идиотские советы». Я тяжело вздохнула, ощутив, что головная боль возвращается, резким движением палочки отправила выпуск «Ведьмополитена» в пылающую глотку камина и смотрела со странной смесью тоски и злорадства, как разрастаются на ярко-розовой обложке бурые язвы, как темнеет на ней лицо молодой колдуньи, счастливая улыбка расплывается в оскал, потом вспыхивает, сморщивается и превращается в чёрную труху.

Прошёл месяц. Месяц со дня нападения на мэнор и почти месяц с момента триумфа Пожирателей. Война была завершена. Министерство захвачено. Темный Лорд победил. Он победил.

Я помнила, как подскочил ко мне Барти, сообщил эту весть, схватил в охапку и закружил. Эта победа значила, что все, к чему Он медленно, но неуклонно шёл, свершилось.

Я помнила эти странные суматошные дни, слившиеся с ночами в одно напряжённое ожидание, которое замерло в воздухе над поместьем. В мэнор беспрерывно приходили и уходили Пожиратели, тихо разговаривали, делились новостями и планами. Из гостиных то и дело слышался приглушенный смех, нестройный звон бокалов и шлёпанье карт о столешницу.

Праздновали с оглядкой и лёгким недоумением, будто опасаясь гнева за самоволие. Будто и для праздника нужен был приказ. Отмашка. Но кто-то особенно захмелевший однажды расцветил небо разноцветными огнями.

Меня тоже приглашали за стол, поили шампанским с ананасами, пророчили прекрасное будущее, ведь все преследования и обвинения будут сняты. После чего меня долго и свирепо распекал, брызжа слюной, Снейп, уверяя, что больше не станет лечить. А Барти только лукаво посмеивался, слушая это.

Поначалу я пыталась праздновать со всеми. Почти искренне смеялась, игнорировала саднящую тревогу, списывая ее то на раны, то на головную боль, и озиралась только изредка. Но скоро у меня перестало получаться выдавливать даже фальшивую улыбку, и я поняла, что утомлена собственным враньём и задыхаюсь в обществе, как дикий мустанг в загоне для павлинов.

Меня накрыло чувство отчужденности. Я стала чаще оставаться в комнате, уходить посередь весёлой байки и прикрываться разными надуманными причинами, среди которых не было одной единственной. Самой главной причины. Его не было нигде. Он не пришёл ко мне ни тогда, ни после.

Только через неделю было назначено официальное собрание с «церемонией награждения». Тогда за длинным столом собрались почти все. В зале было светлее, чем обычно, и весело плясали свечные огни. Пахло духами, потом и накрахмаленными рубашками. Поскрипывали стулья. Собравшиеся нервничали и ерзали от нетерпения.

Люциус беспрестанно одергивал манжеты, Барти не сводил глаз с золотых часов. Руквуд тихо втолковывал что-то очень важному Яксли, которому пророчили пост Министра. Долохов нарисовал на пергаменте красивую лошадиную голову, она дергала ушами, когда он щекотал ее кончиком пера. А я украдкой бросала взгляды на странно опухшую Беллатрису. Она беспокойно сидела рядом с мужем и пила что-то коричнево-красное из бокала.

Ждали только Лорда.

Он опаздывал, чего раньше никогда не случалось. И только когда каждая щербинка на столе опостылела глазу, эльф заменил прогоревшие почти до конца свечи, и начало казаться, что ожидание никогда не прекратится — Он пришёл.

Я принялась вглядываться в него, ища признаки лихорадки или другого недуга, но их не было. Лицо его не безобразное, даже красивое — но страшное, необычайное — было все так же неестественно бледно. И сам он был как-то не по-победному мрачен и задумчив.

Он поблагодарил всех присутствующих за «вклад в общее будущее» и добавил, что мы выиграли только битву, но старые враги — Дамблдор и Гарри Поттер — все ещё живы и невредимы, а грязнокровки все так же воруют магические тайны, а значит, победу праздновать рано.

Лорд говорил спокойно, ясным голосом справедливого и строгого судьи, глаза его блестели холодно и твердо. И все же я чувствовала, что-то неуловимо было не так: Он не ходил по залу, не отпускал насмешек и ни разу не остановил на мне взгляд.

Мне помнилось еще что-то про серьёзный кризис власти и про то, что дипломатия отныне займётся пропагандой общих идеалов. Он раздавал поручения. Я слушала внимательно, но ничего не запомнила, потому что в голове теснились и перекрикивали друг друга вопросы вперемежку с какими-то неясными муторными мыслями.

«Что-то случилось? Что с вами?» — спросила я мысленно, зная, что Он может услышать. Но в эфире царила тишина.

Пожиратели жадными глазами следили за каждым его движением и словом, ожидая «подарков». Наконец новый властитель Магической Британии начал раздачу различных постов своим сподвижникам, учреждая тем самым также и высшие должности во вновь создаваемом им «Магическом государстве».

Барти, сидящему рядом со мной, достался пост Управляющего Гринготтсом. Лорд приказал отменить гоблинскую автономию. Я заметила, что некоторые посмотрели на моего соседа с плохо скрываемой завистью. Руквуду был отдан Отдел Тайн, а Малфою — дипломатическая миссия, Рудольфусу Лестрейнджу положено было возглавить новый Аврорат.

Когда собрание закончилось, Он встал и направился к выходу. У меня мелькнула мысль, что Лорд просто отправится к себе или в библиотеку, и мы поговорим. Но ничего этого не случилось, потому что Он просто ушел. И мне оставалось только раздосадованно пнуть наглухо запертую дверь и пригрозить расправой хихикнувшему белобрысому старикашке на портрете.

Я бросила на обугленные останки журнала стопку пергаментов, испещренных моим почерком, и смотрела, как с треском взметнулась огненная буря искр. Как слизывали до черноты слово за словом жадные жёлтые языки. Мысли кружились в голове, как медлительные, одуревшие от жары пчелы.

После того собрания я пыталась утешить себя мыслями о том, что Лорд просто был занят. Но скоро не осталось сомнений в том, что что-то произошло. Мое отчуждение не заканчивалось. Меня избегала даже Нагайна.

А я не могла понять, в чем причина, поэтому придумала их миллион, и даже записала, чтобы не забыть.

«Неужели Снейп прав, и у меня что-то с памятью? Как же мне все вспомнить? Могла ли я наговорить чего-нибудь обидного в бреду? Мог ли Он заставить меня забыть что-то? Но что?»

Мой мятежный дух требовал узнать, что случилось в ту ночь, когда меня отравили. Рассудив, что терпение Лорда не безгранично, и когда-нибудь он все-таки должен со мной заговорить, я решила поторопить этот день и на следующем же собрании высказала несогласие с назначением Кэрроу, но меня не поддержали.

Он отстранённо выслушал и продолжил как ни в чем не бывало, а после сразу ушел. Что бы я ни предпринимала, Лорд не замечал меня, не говорил ни чёртова слова! Как будто я была невидимкой, как будто все было во сне. Он смотрел поверх меня, вокруг меня, сквозь.

Я была единственным в мире владельцем этой способности, о которой многие могли бы только мечтать, и не дорожила ею, нигде не находя себе места: плохо спала, ночами меня мучили душные бессвязные сны. В них были тени и шёпот, его бледное лицо очень близко, но не чётко, будто под водой. Я просыпалась разбитой и взволнованной, с чувством неясного томления в груди и сильной мигренью. «За что Он так? Ведь это назло. Назло!»

Желание разобраться во всем превратилось в манию, но у меня не было ни единого шанса это сделать. Мне некому было доверить свои страхи.

Но было еще кое-что. В этом полусонном маниакальном состоянии я внезапно обнаружила, что в моем дневнике Его имя мелькает буквально через строчку и часто сокращается до одной буквы. Той самой литеры, на которую мне довелось найти столько книжек в библиотеке Долохова, да и потом, уже здесь, в мэноре.

Мои собственные записи оказались убийственными уликами, незыблемо подтверждавшими, что все мои мысли вертятся рядом с ним. И что началось это вовсе не после нападения, не во время очередной тренировки, не после битвы в Министерстве, не тогда, когда я в очередной раз с нетерпением ждала его появления, и даже не когда сочиняла письмо в Хогвартсе, а ОЧЕНЬ давно. Мысли о природе чувства, так прочно и до неразличимости въевшегося в мою жизнь, проросшего в меня насквозь так, что нельзя было уже найти концов корней, ужасно пугали меня. Я знала, что это. И боялась.

Огонь пожрал подачку и коварно затаился под маской чёрного пепла. Можно было бы подумать, что он и вовсе погас. Но стоит только слегка подуть, как он тотчас выдаст себя.

«Что если кто-то прочтёт это? Хоть страницу?» Перо задрожало, задрожал стол, буквы. Чёрная капля на кончике пера. Вздрогнула. И со шлепком разпласталась по бумаге, немедленно исчезнув. «Что же со всем этим делать? Сжечь? Закопать? Спрятать?» Как оторвать от себя этот дорогой, мучительный кусок самой себя?

Как объяснить себя, всю свою болезнь, выплеснутую на эти страницы?»

Я попросила Нарциссу научить меня девчачьей магии, про которую говорил Слизнорт. Она сразу же вручила мне целую стопку дурацких журналов, где печатали магические формулы красоты, всякие макияжи и причёски, будто только и поджидала, что я за ними приду. Даже сказала что-то вроде «да неужели», но очень тихо, поэтому мне могло показаться.

С тех пор я чего только не перепробовала от скуки и безысходности. Но без особого эффекта. Хотя нельзя сказать, что его не было совсем. Нарцисса была мною довольна. А Барти вился вокруг как бес, не давая развернуться.

Он предупреждал все мои намерения. Стоило мне лишь сделать движение в сторону соусника, как тот уже летел ко мне, повинуясь его руке. Стоило ступить на лестницу — он уже предлагал локоть. Один раз мы с Драко снова попытались играть в шахматы, так Барти встал у меня за спиной и разбил Малфоя в пух и прах. Его поведение поначалу забавляло меня, а потом начало сильно смущать, ведь его комплименты и намёки все меньше походили на дружеские шутки…

Раздался громкий стук в дверь. Я вздрогнула. Сердце подпрыгнуло в надежде до подбородка и ухнуло куда-то вниз. «Ну нет. Без вариантов…»

— Войдите.

Голос звенел.

Через мгновение в проёме показалась светлая макушка, а затем и весь Барти.