Надежда Пигмалиона

Глава семьдесят третья. О преобразованиях

Когда моей души коснулась мгла,

вода ушла в песок, погибли корни,

я чуял кожей — та мне не лгала:

все демоны мои тебе покорны.

Я спутал жизнь и смерть в один клубок,

и отыскать не мог его начала,

но обе нити — там, у женских ног,

ты у всего в источнике стояла.

И стоило тебе меня призвать,

Как я вернулся от преддверий ада,

чтобы за все до капельки воздать!

Но ты и этому была беспечно рада.

И ярость гасла, и поджав хвосты,

скулили церберы, твои лизали руки.

Замкнулся круг — всему причиной ты.

В тебе — исход из этой горькой муки.

И я блуждал, иссушенный внутри,

по пустошам своей великой боли,

и лгал другим, что в мире нет любви,

и мне почти на все хватило воли…

* * *

Зеленый свет разливается повсюду, колышется, дышит, дрожит.

— Гарри, знаешь, на днях я читала перед сном и кое-что нашла. Кое-что странное… Ты только взгляни!

Девушка роняет на стол тяжёлый том с золотым оттиском «История Хогвартса» и нетерпеливо ищет нужную страницу.

Две макушки склоняются над живой картинкой.

— Кандида Когтевран, ну и что?

— Ты ничего не замечаешь?

Красивая темноволосая колдунья, увенчанная изысканной диадемой, чарующе улыбается читателям и распускает волосы. Они рассыпаются по плечам тяжелыми локонами.

Гермиона делает взмах палочкой. По рисунку бежит рябь, он меняется.

Зелёные глаза удивлённо распахиваются. Гарри шумно вздыхает и чуть отстраняется.

— Ну? Теперь видишь?

— Это просто рисунок, Гермиона. Выдумка. Совпадение.

— Так и знала, что ты это скажешь. Поэтому написала Полумне. Знаешь, у них в гостиной есть ее статуя. Колин сделал колдографию… И вот.

С этим она достаёт из кармана снимок и кладёт его на соседнюю страницу. В комнате повисает тревожное молчание, так что слышно лишь тиканье кухонных часов да отдалённый рокот прибоя.

Гарри нервным жестом запускает руку в волосы.

— Это, конечно, все очень здорово и интересно, Гермиона, но немного бесполезно. Меня куда больше волнует, что было в том последнем сне, когда Волдеморт искал Непобедимую палочку и убил Гриндевальда… Понимаешь, Гермиона, Он ищет палочку, которой невозможно проиграть. И она у Дамблдора! Значит, мы можем его победить?

— Гарри, мне кажется, что тебе стоит более… Более критически относиться

к тому, что ты слышишь. Даже такой великий маг как Дамблдор может ошибаться. А может быть, он хотел, чтобы Сам-Знаешь-Кто так думал. Это просто сказка! Выдумка. Даров Смерти не существует! Нет никакой Непобедимой палочки. Нельзя воскрешать мёртвых и скрываться от Смерти под мантией…

— Зато твоя теория с переделанной картинкой очень убедительна, — огрызается Гарри. — Все это странно. Все! Я вижу его, когда он испытывает сильные эмоции — они прорываются в мое сознание, и я не могу это остановить! Чувствую его тоску, страх и сомнения. Дамблдор не говорит, что это. Считает, что мы должны этим пользоваться… Хочет, чтобы я подсматривал в Него… Но я боюсь… — сбивчиво говорит он.

— Гарри…

— Нет, послушай! Если бы я тогда не набросился на Малфоя, мы вероятно снова бы встретились с Ним!

Гермиона примолкает, увидев горящий взгляд друга, и участливо сжимает его плечо. Но он продолжает, распаляясь сильнее. И слова рвутся из него сплошным потоком:

— Я не хотел его убивать! Но у меня будто пелена перед глазами встала, заклинание само сорвалось с языка. Я откуда-то знал его, понимаешь?! Была какая-то книга, я даже помню цвет обложки и как держал ее в руках, и что оно было в ней написано чернилами сбоку… Все это будто кто-то нарочно подстроил!

— Я нигде не нашла упоминаний о нем. Но это Темная магия, Гарри. Возможно, ты как-то посмотрел в Его голову. Может, Сам-Знаешь-Кто знал это заклинание?

Сизые мохнатые тучки быстро бегут от снеговых гор, обещая скорую грозу.

Узкая каменистая тропинка вьется в предрассветной мгле. А по ней спешат невесть куда две фигуры в чёрных плащах.

— Может, это к лучшему? В сказке ее владелец погибает…

В ответ лишь шелестит холодный ветер и камни хрустят под неверной ногой.

— Что он имел в виду? Почему назвал меня чужим именем? Разве он мог быть знаком с кем-то, похожим на меня? Такое встречается? Может, это как-то связано с тем, что я умею?

— Он просто полоумный старик, как и его закадычный дружок — Дамблдор, — раздаётся раздраженное шипение из тьмы под капюшоном.

Яркий и слепящий зеленый свет вспыхивает и угасает, превращаясь в тусклый зеленоватый пятачок света на досчатом полу, падающий от засаленной масляной лампы, вокруг которой вьются мелкие ночные мошки. И в этом свете видно, каким бледным делается старик, укутанный в голубую вязаную шаль, при виде позднего посетителя.

— Ох, Гаррик, дружище. Рад тебя видеть!

— Альбус?

— Я могу войти?

Хозяин несколько мгновений колеблется, поджав губы.

—Заходи, не стой на пороге, — суетливо машет он рукой наконец и, с опаской выглянув на улицу, поспешно запирает дверь на засов и заклинание.

На дворе уже темно. Улица тускло освещена масляными фонарями, а в окнах немногих открытых магазинов и пивных уныло мерцает свет зажженных ламп.

— Поверить не могу, что ты пришёл! Ты хоть представляешь, насколько это опасно? Чем обязан?

— Мне жаль, но я не мог не прийти. Дело не терпит отлагательства, — серьёзно отвечает Дамблдор, оправляя подол темно-фиолетовой мантии, и меняет тон на более добродушный, — очень милая шаль. Сам вязал?

— Нет, это моей жены… — чуть поморщившись отвечает хозяин, старательно прикрывая бордовые рубцы на руках.

— О, превосходно. Напишу ей письмо, чтобы показала схему, — беспечно обещает гость, не замечая нервозности собеседника. — Угостишь меня чаем?

— Да… Да. Проходи, располагайся. Я только закончил работу.

В просторной некогда комнате нет ни единого свободного места. Железный котел, вмазанный в низенькую печь, чуть дымится, на полу — два долбленых корытца и деревянный ковш для воды, на всех столах и стульях железные резаки, стамески, напильники, ложки, метелочки и брошенные тряпки. Повсюду по полу разбросаны ветки, перья и спиральки древесной стружки. А на стенах — нелепо огромные портреты в золотых рамках с чернильными подписями: мистер Дж. Олливандер, мистер Дж. Олливандер…

Странное убранство ничуть не смущает позднего посетителя: он благодушно кивает портретам, пока старый мастер ищет чайник.

— О, это твой дед? Красивый. Ты похож на него. Не возражаешь?

Лёгкий взмах палочки сотворяет из воздуха пару кресел и столик с печеньем и чашками. Хозяин, чуть прищурившись, смотрит, и в глазах его впервые просыпается любопытство.

— Хм… Чудесная палочка, Альбус, не припомню, чтобы мы делали такие. Разве твоя не была из дуба?

— Ты абсолютно прав, дорогой друг, эта палочка досталась мне по наследству, — охотно ответил Дамблдор, не спеша убирать в рукав заинтересовавший хозяина предмет и позволив наметанному взгляду профессионала облюбовывать его.

— Кажется… бузина. И правда, большая редкость. Позволишь взглянуть?

— О да, конечно. Тем более, именно из-за нее я и имею радость тебя видеть.

— Не слушается? — интересуется Олливандер, деловито разглядывая и ощупывая палочку. — Так… Волос фестрала. Интересно…

— Нет, что ты! Просто я старею и становлюсь сентиментален и забывчив. А она дорога мне как память, поэтому я хотел бы использовать ее лишь дома в особых случаях — например, для вязания носков. Ах, видел бы ты, как она замечательно выплетает узоры! А для прочих дел мне понадобится еще одна… Я хотел было взять мою прежнюю, но представляешь, не смог найти…— всплеснул руками старый волшебник и пригладил длинную бороду.

— Так пойдем в лавку, я подберу тебе что-нибудь, — задумчиво хмурясь и не отрывая глаз от палочки, предлагает мастер. — Длинная… Целых пятнадцать дюймов… Редкий, очень редкий экземпляр.

— Да нет же, я очень привык к этой, а своим привычкам я не изменяю.

— Так чего же ты хочешь от меня?

— Я подумал, что будет здорово обзавестись еще одной такой же. И, по счастью, я знаю мастера, которому под силу это сделать.

— Копию?! — ужасается мастер. Портреты на стенах возмущённо перешептываются. — Я не занимаюсь ремесленничеством, мое дело — это моя страсть, искусство, мечта, если хочешь. Я не делаю пародий. Это было бы насмешкой над моей фамилией!

— Неужто ты не можешь сделать одно исключение для старого друга? Клянусь, мне бы не хотелось обращаться с этим к Кидделлу или кому-либо ещё…

Олливандер жуёт тонкие губы и с опаской поглядывает то на портреты, то на наглухо задернутую жёлтую занавеску на окне.

— Нет, Альбус. Я не могу.

— Ну что ж, — разочарованно говорит Дамблдор, забирая палочку и поднимаясь с кресла, — был рад тебя видеть.

— Я провожу тебя.

В коридоре по-прежнему тускло светит и чадит умирающая масляная лампа. Стоит полумрак. Скрипят половицы.

— Он уже приходил ко мне. Он ищет ее.

— Я знаю.

— Две недели, Альбус. Я постараюсь помочь, — шепчет старый мастер, вновь принимая палочку из сухих узловатых рук посетителя и вздрагивает от постороннего звука.

— Это ветер воет в трубе. Я знал, что на тебя можно положиться, дружище. Итак, две недели.

И, не говоря больше ни слова, Дамблдор растворяется в сумерках.

Падают первые капли дождя. Все уже залито тьмой. Городские крыши сменяются полями и перелесками. Вспыхивают молнии, озаряя все светом и зеленью. Шумит прибой. Фигура в фиолетовой мантии уверенно и привычно идет по тропинке к пляжу. И через мгновение безо всякого стука попадает в маленький уютный дом. Его уже ждут.

— Рад видеть вас, мисс Грейнджер, мистер Уизли. Я бы хотел поговорить с Гарри наедине.

— Вам не опасно ходить в одиночку, сэр? — участливо спрашивает Гарри, пока бывший директор усаживается на высокий табурет, с любопытством оглядывая маленькую уютную кухню.

— А что они мне сделают? — усмехается в бороду Дамблдор. — Арестуют? Для них это будет весьма затруднительно. Впрочем, я должен был сообщить тебе, что через пару недель уеду.

— Как? Куда?! — встревоженно вскидывается парень, чуть не пролив на себя кипяток из чайника.

— Не могу тебе сказать, как не могу сказать и когда вернусь, но надеюсь, что без меня ничего экстраординарного не случится. Скажу лишь только, что это очень важно.

Голос старика звучит приглушенно и мягко.

— Думаете, что нас могут подслушать?

Дамблдор смотрит на него в ответ пронзительным и лукавым взглядом.

— Видишь ли, смотреть в замочную скважину некультурно, но интересно. У меня нет секретов от тебя и твоих друзей, но это дело мне нужно сделать самому. Новых видений не было?

Гарри отрицательно мотает головой и устало взъерошивает на голове и без того торчащие отросшие волосы.

— Он искал палочку и рассердился, узнав, что она у вас.

Дамблдор коротко кивает.

— Следи за ним. И если будет что-то новое — сразу сообщай.

— Я ненавижу эту связь, — сквозь зубы говорит парень и ставит кружку с чаем на стол так резко, что жалобно звенит ложка.