Надежда Пигмалиона

Глава шестьдесят седьмая. О верности и измене

В горах, на скале, о беспутствах мечтая,

Сидела Измена худая и злая.

А рядом под вишней сидела Любовь,

Рассветное золото в косы вплетая.

Однажды такой они подняли крик,

Что в гневе проснулся косматый старик,

Великий Колдун, раздражительный дед,

Проспавший в пещере три тысячи лет.

Схватил он Любовь колдовскою рукой,

Схватил он Измену рукою другой

И бросил в кувшин их, зеленый, как море, А следом туда же — и радость, и горе, И верность, и злость, доброту, и дурман, И чистую правду, и подлый обман. Когда переплавится все, перемучится, Какая же там чертовщина получится? Кувшин остывает. Опыт готов. По дну пробежала трещина,

Затем он распался на сотню кусков,

И… появилась женщина…

— … Есть мнение, которое разделяют некоторые мои соратники, что до Статута Секретности волшебные палочки были только у немногих. На это указывают несколько моментов. Во-первых, именно с тех пор с магией произошли самые сильные изменения: она стала проще, лаконичнее и доступнее. Это можно проследить по гримуарам и времени возникновения различных заклинаний. Теперь редко прибегают к многодневному полуночному бдению для наведения какой-нибудь порчи, не носят с собой постоянно боевой амулет, чтобы он напитался энергией и мог выстрелить в нужный момент, редко кому сейчас захочется месяц таскать во рту лист мандрагоры, дабы стать анимагом… Эти неудобные и утомительные, по мнению некоторых, вещи уходят в лету. Но разве маги древности были менее искусны? Ничуть. Многие из тех, кто сейчас зовётся волшебником, ни прыща бы обидчику не наколдовали без палочки… — вдохновенно рассказывал Лорд.

Мы медленно брели по тропинке от океана где-то под Норфолком. Ему отчего-то нравились эти места, и он частенько переносил нас сюда для тренировки. Здесь всегда были ослепительные золотисто-розовые закаты, затмевавшие полнеба. А вокруг простиралась вересковая пустошь.

Солоноватый ветер трепал мои волосы, до слуха доносились тоскливые крики чаек и жужжание шмелей. Неподалеку на склоне располагалась маггловская деревушка, которая всегда казалась вымершей из-за его мощнейших магглоотталкивающих чар. В этот раз тренировка удалась, и мне удалось ничего не поймать на грудь, хотя едва ли это было моей заслугой.

— …есть и другие причины. Например, в том, что о палочках мало упоминаний вообще. Олливандер может сколько угодно твердить, что у Мерлина была именно палочка, но на гравюрах того времени у него посох, как у волхва! Ими, кстати, до сих пор учат пользоваться в Дурмстранге, там Темную магию уважают…

В воздухе витал неизвестно откуда взявшийся аромат меда, и я не могла им надышаться, внимательно слушая рассказ. Мы шли рядом, поэтому приходилось задирать голову, чтобы взглянуть Лорду в лицо. Он увлёкся и жестикулировал, иногда слегка задевая мое предплечье рукавом мантии.

— Я уже говорил тебе, что магия только в нас самих. Только мы ее создаём. Поэтому ее нельзя выучить, можно только понять законы, выработать чутье. Заклинание — это слова, ими можно играть, переворачивать, иногда получаются интересные результаты. У Северуса раньше неплохо получалось. Sectumsempra, кстати, его изобретение. Будь он более расчетлив, мог бы прославиться, но каждому — свое.

— Sectumsempra, — тут же испробовала я. Камень, в который угодило заклинание, раскололся. — Semper… — протянула я, припоминая похожие формулы. — Разрезает и закрепляет?

— Да, — охотно отозвался Лорд и, помолчав, добавил настороженно, — тебе что-нибудь снилось с тех пор?

Этот вопрос он задавал мне теперь постоянно, выжидающе заглядывая в лицо. Вот и сейчас будто решил, что новое заклинание сможет вдохновить меня на рассказ о планах Дамблдора.

— Совсем ничего, — ответила я с лёгкой заминкой, сосредотачиваясь на этой мысли. И еще раз выпустила белую вспышку, только невербально.

Не рассказывать же было, что снова всю ночь видела его самого. А рядом с ним — юным и красивым — отвратительную, вульгарно накрашенную, немолодую уже женщину, затянутую в чересчур тесный для ее размеров корсет. Видела липкий, жадный взгляд маленьких поросячьих глаз, скользивших по его бледному лицу. Видела его отстраненность и понимание. Видела, как кичилась она богатством перед ним, одетым в, наверное, единственный, но очень аккуратный костюм.

Эти сны снились мне теперь каждую ночь. Часто в них не было смысла. Просто Он. Всегда опрятный, чистый и собранный, смотрящий своими лучисто-синими внимательными глазами будто в самую душу. Иногда еще совсем мальчишка, в школьной форменной мантии, корпящий над свитком с заданием, бредущий по коридору Хогвартса или увлечённо что-то втолковывающий группе таких же мальчишек. И среди них он выделялся: был выше, красивее и умнее, а держался с достоинством и уверенностью ничуть не меньшими, чем окружавшие его аристократы.

Иногда он виделся мне чуть старше, в тёмном костюме с иголочки. Я узнавала его со спины по осанке среди мельтешащих в переулке волшебников. Он никогда не спешил, но все время брел по разным городам и странам. Они сливались в единый пёстрый поток. Бесконечные страницы книг, километры дорог, трущобы и дворцы, берега морей и снежные горы, леса и пещеры. С ним говорили волшебники на сотне наречий, вокруг него клубилась Магия и трескалась от напряжения земля. Чьи-то глаза неизменно распахивались в изумлении и страхе. С кончика его палочки слетали вспышки Смертельных проклятий, и губы шептали заклинания на древних языках.

А я всегда стояла рядом, никем не замеченная, никогда не пойманная, была вечным свидетелем и верным безгласным спутником.

Но еще чаще Он снился мне в привычном обличье. Задумчивый или насмешливый. С плавящим до костей взглядом. Это наваждение продолжалось изо дня в день, за неделей неделя, ужасно меня смущало и будоражило. И вообще сильно напоминало помешательство.

Мне отчего-то постоянно казалось, что он должен заговорить со мной там, во сне, но этого никогда не происходило. И было, конечно же, невозможно. Но мне не хватало этого так, будто меня игнорировал старый друг. Поэтому я с ещё большим нетерпением ожидала его прихода и небрежно брошенного: «собирайся».

— Так уж и совсем? Если врёшь, нужно делать это увереннее. И ты снова неправильно закрываешь сознание. Я же говорил, что нужно не только представлять то, о чем говоришь, но верно проецировать свое отношение к этому. Когда ты говоришь «совсем ничего», но вместо безразличия или сожаления я ощущаю твою неловкость и раздражение, тогда твоя ложь становится очевидной.

А теперь скажи правду, — голос Лорда стал ледяным, пробирающим.

— Я имела в виду ничего про Дамблдора… Только про вас… — выдохнула я, почувствовав, как кровь приливает к щекам.

Он любил допытываться о деталях снов с собой в главной роли и всегда подтверждал их подлинность. Лорда забавляло это. Но сегодня мне совсем не хотелось рассказывать.

— Надо же… снова? — мягко усмехнулся он. Лед растаял. — Ты делаешь, как я говорил?

— Я стараюсь. Не помогает, — пожала плечами я, разглядывая руки.

— В первый раз все получилось… Может, старик придумал, как это блокировать… — прошипел Лорд, озадаченно хмурясь. — Или наши уроки легиллименции тебя сбивают, попробуем прекратить их на время…

От этой новости я испытала странную смесь облегчения и огорчения. Во время этих тренировок Лорд иногда позволял мне ненадолго проникать в свое сознание. Там его глазами я видела короткие картины из прошлого. Ощущала то, что ощущал он: радость при виде Хогвартса, беспомощность в Албании. А однажды даже мельком видела саму себя спящей, но не успела ничего разобрать — Лорд мгновенно вышвырнул меня из воспоминания.

Теперь мне хотелось скорее перевести тему, пока он не заговорил про сон, поэтому я выпалила то, о чем давно не решалась просить:

— Вы можете научить меня летать?

Восторженное воспоминание о том полёте осталось со мной, и где-то в глубине души (но я старалась не думать об этом) тлела надежда на его повторение.

— Я уже говорил, что это не заклинание, которое можно выучить — досадливо прошипел Лорд, уходя вперед.

Я потупилась. Тропинка стала уже, и мы какое-то время шли гуськом.

— Если ты когда-нибудь летала во сне, вспомни то чувство легкости в теле, которое отрывало тебя от земли, будто крюком тянуло вверх. Тот момент, когда неверия не оставалось и приходила только свобода и радость. Чувство, что ты лучше всех… — объяснил он, не поворачиваясь.

Я задумалась, пытаясь воспроизвести в себе его описание. Но гравитация не желала менять своего отношения ко мне и, чтобы доказать это, подло сговорилась с корнем у меня под ногами. Я запнулась и действительно полетела, но лишь на краткий миг, и не вверх, а вперёд, пока не встретилась руками со спиной Лорда. Ладони скользнули вниз по тёмной ткани, ощутив бугорки позвонков. Он чуть покачнулся от внезапного толчка и замер. Я поспешно отстранилась, бормоча извинения, и, чтобы он не начал язвить, спросила:

— Это единственный способ?

Лорд так и остался стоять, лишь медленно, будто сомневаясь, повернулся ко мне. Льдистый взгляд остановился на моем лице.

— Всегда можно просто прыгнуть. Шансы взлететь и разбиться равны.

В ту ночь мне снова приснился сон…

* * *

Лунный свет льется из высоких стрельчатых окон, отражаясь в раковинах и мутных зеркалах. Из закрытой кабинки слышны судорожные всхлипы. Монотонно капает из крана вода. Капли шлепаются о пожелтевшую эмаль и разбиваются. Тап-тап-тап. Стучит метроном последние такты.

Лёгкий щелчок нарушает незатейливую мелодию. Раковина опускается вниз, скрывается под сливными решетками. Свистящий шепот разрывает молчание.

— С-спасибо, друг, мы с-славно пообщались. Завтра вечером я буду ждать тебя у с-северного тоннеля. Ещё парочка окаменевших грязнокровок и Диппет с Дамблдором не смогут это скрывать… Что? Что случилось?

— Я чую человека…

Жёлтые глаза сверкают в лучах лунного света.

— Тихо!

Раздается хлюпающий носовой звук, и дверь одной кабинки скрипит. Из-за нее выглядывает темный силуэт.

— Прячься! Вниз!

Последняя капля падает. И тихий вздох замирает в воздухе. Обмякшее тело с глухим стуком падает на пол, будто куль с мукой. Парень у раковин тяжело дышит и напряжённо смотрит на распластавшуюся в странной позе девушку. Позади него во тьме качаются огромные жёлтые глаза.

— Черт!

Он достаёт палочку и несмело подходит к телу, опускаясь рядом. Что-то неразборчиво шепчет. Огонёк на конце палочки несколько раз вспыхивает разными цветами, выхватывая на мгновения два лица из сгущающейся темноты.

Глаза девушки широко и бессмысленно распахнуты и еще блестят от слез под стеклами очков. Она бледна. Лицо парня же сурово и сосредоточенно, на щеках разлился горячечный румянец.

— Черт! Она мёртвая. Она… С Когтеврана. Грязнокровка. Слышишь? Она мертвая. Сейчас… Энервейт! Вот, видишь? Энервейт! — шипит он, постоянно оглядываясь назад, потом порывисто вскакивает и отходит от трупа к раковинам. Проводит рукой по лицу.