Надежда Пигмалиона

Глава восьмидесятая. О будущем

Не чует погибели близкой Канут,

Он едет к беде неминучей.

Поют соловьи заливаясь кругом,

Шиповник алеет пахучий…

Певец замолчал. Что свершится о том ясней намекнуть он не смеет.

Поют соловьи заливаясь кругом,

Шиповник пахучий алеет.

* * *

В дальнем конце гостиной, опершись на каминную полку, ибо вечер был довольно зябкий и в очаге пылал огонь, — стоят двое мужчин. Ещё четверо сидят в массивных креслах у длинного стола и курят. Сквозь щелочку между тяжёлыми портьерами пробивается серебристый лунный свет и падает на бледное лицо женщины, беззвучно замершей у окна.

— Есть призрачный шанс перехватить их, пока их будут вести от камер, но для этого нас должно быть больше. Без боя нас оттуда не выпустят, — задумчиво разглядывая газету, заключил Долохов. «Гарри Поттер будет свидетельствовать на суде» — говорилось в заголовке. — Меня волнует вопрос, что важнее — достать Поттера или наших?

— Ты что, не слышал Темного Лорда? Мы должны сделать и то, и другое. Только так мы сможем поставить их на место и показать, что захват Министерства ничуть нас не ослабил, — отозвался Рабастан. — Плохо то, что время могут перенести в любой момент.

— Заседание будет в яме с аркой, — медленно заговорил Снейп. — Вытащить их оттуда будет невозможно. Они это понимают, поэтому конвой будет усилен. Они хотят публичную казнь.

— Ха, как в старые добрые времена. Жаль, Крауч-старший не дожил. Он бы кипятком от радости…

— Скорее всего, им предложат на выбор — прогуляться через арку или выпить аконит. После предательства дементоров Министерству пришлось вернуться к старым методам. Мы с Нарциссой прилагаем все усилия, чтобы получить более точные сведения… — протянул Люциус и чуть кивнул жене. Он ходил своим ровным шагом взад и вперед по звучному паркету, освещенный одной лампой.

— Идти туда — рискованный шаг. Это будет волчья яма. Клянусь, если бы там были авроры, я бы сказал, что расклад неплох, но эти серые — совсем другое дело. Мы даже не знаем, кто они и кто их прислал. И Дамблдор… Плохи наши дела…

— Дела наши предельно просты, не впадайте в панику, господа, — сухо прервал Долохова Рудольфус, — приказы Темного Лорда не должны обсуждаться.

* * *

Ранним утром майского четверга в городе началось необычное оживление. Попадались навстречу прохожие с фонарями, волшебники ходили кучками, по четверо и по пятеро, обнявшись. Встречались среди них и стайки гоблинов. Говорили все о чем-то чрезвычайно горячо, но вполголоса, наклоняясь один к другому и боязливо озираясь по сторонам; при приближении новичка замолкали с враждебным и подозрительным видом.

Псы заливались в подворотнях всеми возможными голосами: один, забросив вверх голову, выводил протяжно и с невероятным старанием, другой визгливо вторил ему и ещё, и ещё завывали издали.

Случилась и ещё одна занятная странность: вместе с толпами зевак-волшебников на улицы стали стекаться и разные ползучие твари всех возможных видов, вызывая у прохожих суеверный ропот. Их раскидывали и жгли заклинаниями, но те и не думали уползать в укромную тень, продолжая шипеть и бросаться. И улицы то и дело оглашались женским визгом и проклятиями.

Снейп наблюдал за этим с самого утра, сидя на веранде кафе Фортескью. Потому что обещал Дамблдору присутствовать, потому что получил приказ от Темного Лорда и потому что не мог заснуть. Он дождался намеченного часа и, неспешно допив четвертую чашку кофе, направился в Министерство.

На его одинокую фигуру ползучие твари лишь бессильно шипели, со всех сторон обтекая его и время от времени корчась, словно от ожога, если оказывались слишком близко.

Мысли его крутились вокруг порталов, морочащих заговорах, сваренном антидоте и Дамблдоре. Он замешкался только у лавки с животными. Там очень громко и весело щебетали в клетках птицы — синие, зеленые, красные и чёрные, с жёлтыми грудками и обычные белые. Он беспомощно обводил их взглядом с минуту.

— Понравилось что-то, господин? — нетерпеливо спросила молоденькая продавщица.

Её голос вырвал мужчину из задумчивости.

— Нет, — холодно бросил он и поспешил уйти.

В судебном зале все трибуны и проходы были забиты так, что яблоку негде было упасть, но многие всё же умудрялись как-то пробиваться через толпу, чтобы попасть в первые ряды. И на всех лицах, точно маска, застыло одно и то же выражение — выражение, какое бывает у зрителей, ожидающих в нетерпении, что вот-вот прозвучит третий звонок, откроется занавес и появится главный герой.

Многие держали в руках свежий «Пророк», разглядывали фотографии подсудимой на передовице и с яростью накидывались на ее изъяны, всматривались в фотографии, где она была запечатлена не в самом лестном возрасте, в неудачных ракурсах — нос, впалые щеки, глаза (несмотря на ошеломительный их цвет)…

Зал гудел и жужжал, как растревоженный улей. «Первый суд над самыми приближенными соратниками Того-Кого-Нельзя-Называть, это будет нечто совершенно небывалое, чудесное, жуткое…» — строчила наперебой пресса.

Авроры теснили людей к стенам, освобождая проходы. Председатель неустанно приглаживал огромный парик и оглядывался на присяжных. Внизу у древней арки безмолвно и неподвижно стояли маги в серых плащах с капюшонами. Серебристые розы поблескивали у них на плечах. Призрачная завеса колыхалась, будто за ней дул ветер. На небольшом столике перед креслами осужденных стояли три стальные чаши, так, чтобы их могли видеть все в зале заседания. Снейп знал, что этот приём использовали до того, как начали пользоваться услугами дементоров.

Он мысленно порадовался, что на свидетельской трибуне рискнули появиться немногие. Снейп сел на положенное место и, оглядев не омраченные безумием мыслей лица толпившихся волшебников, ощутил брезгливое раздражение, какое он ощущал всякий раз, когда заходил на кафедру. (Она откуда-то знала это). Вскоре появился и Дамблдор с мальчишкой. Снейп кивнул первому, когда они прошли мимо свидетельской трибуны. Мальчишка сел поодаль, рядом с угрюмым Люпином, а Дамблдор прошёл в центр зала.

«Уже ведут…» — пронесся по залу волнами ропот. Засверкали вспышки колдокамер.

Через распахнутые двери навстречу четырехугольник: по бокам, впереди, сзади — серая стража; в середине трое, на грязных мантиях — номера — мертвенная осень в лицах и все до жути ясно.

Четырехугольник замешкался. Сверху он был хорошо виден и казался совсем маленьким, и люди в нем казались игрушечными марионетками, выступающими для большого, голодного до зрелищ зала.

И вот одна марионетка вдруг ошиблась, чуть не сорвав первый акт. Она вытянула длинную шею, так что на виске выступил синий комок бьющихся жилок, неизвестных рек неизвестного мира. Это — мужчина. Отсюда он кажется ещё совсем юным. Он остановился, чтобы рассматривать зал, огражденный от него спинами головами и руками стражников. Его взгляд забегал по плотным рядам, он облизнулся, попробовал воздух языком и встал на цыпочки.

Один из стражников тут же щелкнул по нему синеватой искрой кнута. И снова. Снова. Пока не подломились деревянные марионеточные ноги.

— Хватит! Прекратите! — разрезал вязкий гул звонкий девичий голос, разошедшийся эхом, волны пошли по залу. Ряды заколыхались, стремясь разглядеть ее.

«Вон. Вон она! Порождение тёмной магии! Мерзость. Да! Да… Тот-Кого-Нельзя-Называть создал ее для своих дел. Она их главная…»

Взгляды липкие, любопытные, ликующие — туда. Снейп тоже смотрел на нее пристально, вглядывался в каждую черточку, будто на незнакомку, далекую, чуждую, неправильную. Вот она откинула небрежно белые волосы и уголки губ возмущенно заломились к низу.

Заключённых подвели к трём высоким креслам. Обвиняемые не сели, а почти упали на них, толстые цепи точно змеи обвили им руки. По залу прошлась волна удовлетворения.

Дамблдор поднял руку, призывая всех к тишине.

— Сегодня будет слушаться дело в отношении трех обвиняемых. И прежде всего я должен спросить, не хочет ли кто-то из них рассказать о своих преступлениях и дать признательные показания. Чистосердечное признание облегчит вашу участь.

Голос Дамблдора, усиленный заклинанием, раскатился по всему залу. Вновь защёлкали камеры.

— Мистер Августус Руквуд?

— Я не буду давать показаний, — ответил бывший невыразимец.

— Мистер Бартемиус Крауч?

Дрожавший то ли от боли, то ли от бессильной ярости Барти повернул в кандалах руку, показывая всем предплечье с тёмной меткой.

— Темный Лорд придёт! Тогда вам не помогут все ваши лицемерные словечки! Вы, возомнившие себя силой! Глупцы! Он прочтёт все в ваших душах! И вы пожалеете! Помяните моё слово, вы все пожалеете!

По залу пронесся шорох и возмущенный испуганный ропот, волшебники неодобрительно качали головами, ежились и озирались, словно Он и впрямь мог появиться, услышав слова своего слуги.

— Мисс Арта Руфи? — невозмутимо продолжал Дамблдор.

Она лишь молча качнула головой.

— Прошу занести это в протокол, — заключил Дамблдор. — В таком случае, если нет возражений, я предлагаю незамедлительно перейти к допросу свидетелей. Начнём, пожалуй. Прошу, мистер Браун.

Со свидетельской трибуны поднялся дряхлый невыразимец.

— Прежде чем начать говорить, вы должны принести клятву Магии говорить только правду, правду и ничего кроме правды, — напутствовал Дамблдор.

Следующий час прошли под бесконечные рассказы об экспериментах, проводимых в Отделе Тайн под руководством Руквуда.

Репортёры, внимательно слушавшие допрос свидетеля, записали в своих блокнотах: «неизвестный яд».

Потом выступали двое авроров, видевших Руквуда во время рейдов. Снейп почти не слушал их, пытаясь найти взглядом тех, кто тоже пришёл сюда по приказу. Они были в зале, но он не знал их лиц. Эта мера предосторожности могла одинаково означать недоверие Лорда лично ему, Дамблдору или вообще всем.

— Отвечайте, подсудимый! Признаете ли вы себя виновным? — задал заключительный вопрос Дамблдор.

— Да. Я служу Темному Лорду и науке и буду верен этому до конца, — просто ответил Руквуд.

«Подсудимый признался в совершении преступления!» — ликующе застрочили журналисты.

Следующим на дачу показаний вызвали самого Снейпа. Он поднялся и, поклявшись говорить только правду, произнёс короткую речь, которую знал наизусть. Рассказал о найденном в классе трупе Грюма, о вероятной причине смерти Крауча-старшего и наконец о том, что знал Барти как одного из самых ярых Пожирателей.

С Краучем сделался какой-то новый переворот, когда он увидел лицом к лицу своего обвинителя. Он перестал дрожать, побледнел, подтянулся, и взгляд его сделался сосредоточенно-ненавидящим, будто к нему вернулось чувство действительности.

— Ты, Снейп, знаешь это, не потому ли, что сидишь за столом напротив меня?! Не потому ли, что сам клянёшься в верности нашему Господину всякий раз? Покажи свою руку! — неистово закричал Барти.

Снейп ожидал такой реакции и, усмехнувшись этой бессмысленной ярости, направился на свое место. В зале послышались неодобрительные возгласы.