Госсмех. Сталинизм и комическое

Михаил Кольцов, который был самым известным журналистом СССР и законодателем советского фельетона, продемонстрировал своим творчеством безусловную эффективность этой «малой формы». Если проследить за хронологией объектов его фельетонов (а среди двух тысяч его журналистских выступлений были многие сотни фельетонов) за почти два десятилетия — от «белоэмигрантов» и «бывших» до нэпманов и кулаков, от всякого рода саботажников и «разложившихся бюрократов» до партийных оппозиционеров и «врагов народа», легко увидеть, что сатира Кольцова служила самым актуальным целям режима, и насколько короток был поводок партийного сатирика, насколько политически инструментальным был созданный им жанр. Речь идет не только о злободневных выступлениях Кольцова, но и о сатире более общего характера.

Обратимся к самому известному фельетону Кольцова «Иван Вадимович — человек на уровне» (1933), вошедшему не только во все антологии советской сатиры, но и во все учебники журналистики. Это остросатирический портрет «ответственного товарища», написанный в форме саморазоблачающего первого лица. Кольцов с предельной аккуратностью выстраивает образ номенклатурного работника высокого ранга. Строя фельетон на сменяющихся монологах героя, он показывает его в различных ситуациях: «Иван Вадимович хоронит товарища», «Иван Вадимович на линии огня», «Иван Вадимович любит литературу», «Иван Вадимович принимает гостей», «Иван Вадимович распределяет», «Иван Вадимович лицом к потомству», «Ивану Вадимовичу не спится». Беседы с коллегами в неформальной обстановке, выступления на официальных мероприятиях, рассуждения об искусстве, разговоры с гостями, нотации детям, поток сознания во время бессонницы… Бесконечная цепь монологов героя не просто раскрывала «мурло мещанина», но создавала законченный тип циника и карьериста, разложившегося партийного бюрократа, не только не имеющего ничего общего с «идеалами коммунизма», но буквально пропитанного мелкобуржуазностью.

Появившийся в период короткой оттепели (апрель 1932 — 1 декабря 1934), фельетон Кольцова потряс современников точностью и откровенностью. «Перерождение аппарата» было табу со времени разгрома левой оппозиции (именно в этом обвинял «сталинские кадры» Троцкий). Но этот прицельный «огонь по штабам» не был ни инициативой Кольцова, ни результатом его смелости. Он открывал сезон охоты и готовил почву для последующей атаки на «кадры». Сталин не раз будет использовать сатиру в качестве легитимации намеченных кадровых чисток (достаточно вспомнить «Фронт» Корнейчука, по сути обосновывавший чистку старых военных кадров во время войны). Типичный партийный чинуша и приспособленец, Иван Вадимович представлял собой тот ненавистный тип «перерожденца», (само)разоблачение которого оправдывало в глазах населения готовившееся Сталиным уничтожение «старой партийной гвардии» и замену ее сталинскими выдвиженцами — Иванами Вадимовичами нового призыва.

Усилиями Кольцова, Рыклина, Заславского и других фельетон превратился в орудие внутрипартийной борьбы, был направлен против «левых» и «правых» оппозиционеров и утверждал сталинскую «генеральную линию». Именно в это время он доказал свою незаменимость в качестве политического инструмента, способного донести до «широких масс» в доступной и заостренной форме «политику партии». Однако инструментальность кольцовского фельетона, его пенитенциарная эстетика и ориентация на «действенность»[632] не должны вводить в заблуждение. Самый популярный советский фельетонист, определивший основные черты и специфику жанра, Кольцов, бывший душой многих сатирических изданий, одним из первых подошел к идее положительной сатиры. В письме Горькому в 1928 году он так формулировал задачи создававшегося им на месте «Смехача» нового сатирического журнала «Чудак» (1928–1930):

Название «Чудак» взято не случайно. Мы, как перчатку, подбираем это слово, которое обыватель недоуменно и холодно бросает, видя отклонение от его, обывателя, удобной тропинки: — Верит в социалистическое строительство, вот чудак! — Подписался на заем, вот чудак! Пренебрегает хорошим жалованьем, чудак! — Мы окрашиваем пренебрежительную кличку в тона романтизма и бодрости. «Чудак» представительствует не желчную сатиру, а полнокровен, весел и здоров, хотя часто гневен и вспыльчив. «Чудак» — не принципиальный ругатель, наоборот, он драчливо защищает многих, несправедливо заруганных при общем попустительстве, он охотно обращает свое колючее перо против присяжных скептиков и нытиков. Иными словами, «Чудак», как Горький, играет на повышение. Вот, в самых общих чертах, основное умонастроение редакции[633].

Перед нами — пока в мягкой форме — программа позитивной сатиры. Она неслучайно формулировалась Кольцовым на излете нэпа. Он верно понял, что нужна новая идеологическая упаковка советской сатиры — ее оправдание теперь следовало искать не в нэпе, не в «мелкобуржуазной стихии», но в самой советской реальности. Это тем более требовало от сатириков (а в «Чудаке» сотрудничали Маяковский, Катаев, Зощенко, Олеша, Михаил Светлов, Лев Никулин, Борис Левин, братья Тур, Ефим Зозуля, В. Ардов, А. Зорич, Григорий Рыклин; часто печатал здесь свои фельетоны и сам редактор — Михаил Кольцов) искусства балансировки. Кольцов не только формулировал подходы к положительной сатире, но и сам дал первые ее образцы в своих фельетонах о «наших достижениях» — о строительстве Шатурской ГЭС, бумажного комбината в Балахне, открытии грязевого курорта в Миргороде и др. Именно на страницах «Чудака» в роковом 1929 году напечатает Маяковский стихотворение «Мрачное о юмористах», где призывал сатирика:

В километр
жало вызмей
против всех,
кто зря
сидят
На труде,
На коммунизме!

Эта партийная сатира должна была окончательно превратить критику в самокритику.