Госсмех. Сталинизм и комическое

Этот утверждающий красоту фельетон мог быть вообще лишен какого-либо критического содержания. Вся его «сатиричность» могла заключаться в несерьезном тоне или сюжетном повороте, как в фельетоне Ленча «Талант» (1948). В дирекции шахты руководитель хорового кружка, тренер сборной по футболу и сменный мастер спорят о том, когда назначать спевки хора и футбольные тренировки так, чтобы некий Юра Кучеренко мог участвовать и там и там. Без него хор не займет первого места на конкурсе самодеятельности, а команда шахты не выиграет первенства по футболу. Но оказывается, что Кучеренко еще и «мировой навалоотбойщик» — по три нормы выполняет. Вызывают самого Юру, и он сообщает, что вообще-то будет танцевать, поскольку пляска — его главная страсть и он обещает на конкурсе всех переплясать. Тут он прошел по кабинету «такой жаркой, красивой, подмывающей „русской“», что все захлопали в ладоши. Теперь руководитель хора утверждает, что чувство ритма у него от пения в хоре, а тренер — что у него «физкультурная закалочка», а директор произносит в финале: «А ведь действительно талантливый у нас народ!»

И все же, даже фельетон умиления, чтобы оставаться фельетоном, должен был высмеивать носителей «пережитков» (типа ревнивца-мужа), которые, в сущности, тоже оказываются милейшими людьми. Даже бытовые конфликты у советских людей — либо быстро разрешаемые недоразумения, либо комические курьезы. Так, в фельетоне Ленча «Швейная машина» (1948) во время бракоразводного процесса в качестве причины для развода муж приводит тот факт, что его жену дважды видели пьющей газированную воду с сиропом, за которую платил ее сосед. Жена отказывается дать ревнивцу развод, судья срамит его, убеждая, что такой смехотворный мотив не может быть ни доказательством измены, ни основанием для развода, весь зал смеется над незадачливым ревнивцем. Жена «бушевала, размахивая руками, румяная, большая, из ее черных глаз, казалось, сыпались светлые искры» и тощий муж, «съежившись, глядел на нее с ужасом и обожанием». Наконец, жена увела мужа под всеобщий смех, подталкивая его к двери и приговаривая: «Вот придем домой, я тебе покажу сироп!»

Мать председателя колхоза из фельетона В. Карбовской «Невеста» (1953) мечтает нянчить внуков. Но сын никак не найдет себе невесту, тогда как рядом — прекрасная девушка, только что закончившая мединститут главврач местной больницы. Мать уговаривает сына сделать ей предложение. Но во время собрания та выступает с критикой председателя за то, что уборка на носу, а до сих пор не закончено строительство яслей и детсада. Теперь мать категорически против возможного брака: ее избранница опозорила сына и в браке она ему «покоя не даст». Но в конце она видит молодых людей идущими под ручку, а сосед объясняет ей, что «ежели покоя искать, надо на старухе жениться, к тому же на беспартийной. А они люди молодые, партийные, им никакого покоя не требуется. И даже противопоказано». Теперь старуха-мать успокаивается и думает о том, как через год она будет нянчить внука, которого она ни за что не отдаст ни в какие ясли — «хоть раззолоченные постройте». Умиление «молодыми, партийными» микширует сатиру, направленную даже на «старорежимных старух», предусмотрительно упакованную в матримониальный сюжет, заведомо имеющий положительный итог.

Но даже когда положительный фельетон напоминал традиционный, намерение автора говорить о недостатках таяло в лучах счастливой советской жизни. Например, все думают, что в рыбной промышленности много недостатков (рыбы в государственной продаже действительно нет). Фельетонист приезжает в рыбацкую артель, настроенный высмеять недостатки, но их не оказывается. Все, что поначалу виделось таковыми, при ближайшем рассмотрении оказалось… достоинствами: дела в артели шли наилучшим образом. В финале фельетона С. Шатрова «Как зарождается фельетон» (1951) уполномоченный из области «смотрит в окно на легкие рыбацкие суденышки, бороздящие реку, на лиловую тучу, закрывающую полнеба, и смущенно улыбается».

Превращение недостатков в достоинства — ключ к пониманию природы этого добродушного смеха. В фельетоне А. Колосова «Голубой бычок» (1947) рассказывается о том, как из обоза передвижного зоопарка сбежал галицийский волк. От вида мечущегося зверя лошади помчались через давно не ремонтировавшийся мост колхоза «Рассвет», телеги перевернулись и из клети убежала молодая антилопа-гну. Ее изловили колхозники, которые продержали ее у себя в течение месяца, заявив, что животное погибло. Зоопарк понес убыток и судится с колхозом. В суде выступают колхозники, которые объясняют, что не знали, что это антилопа, а думали, что это какой-то необычный бычок новой породы. Они решили его держать у себя с тем, чтобы затем спарить со своими коровами и вывести, как Мичурин, новую породу, а затем повезти ее на выставку. Но поняв на суде, что имеют дело не с бычком, а с неизвестным им животным, они решают признать, что антилопа жива, и отдают председателю колхоза ключ от бани, где она содержится. «Председатель смотрит на пастуха, на друга его Петра Павловича, хочет что-то сказать, но, не найдя слов, машет рукой, и на лице его веселая и мягкая улыбка. Улыбаются и члены суда, и прокурор, и протоколист…»

Подобно тому, как сатирическая комедия водевилизировалась, превращаясь в «лирическую комедию», фельетон инактивировался, превращаясь в «юмористический рассказ». Его действие протекало в несерьезных пространствах — санаториях, детских садах, школах, коммунальных квартирах, редакциях заводских газет, домовых конторах, товарищеских судах, на танцплощадках, в поездах… Их героями были дети, нелепые старики и старухи. Положительный фельетон превращается в советский святочный рассказ.

Нравоучительные истории такого рода обычно завершались сценами само-умиления, как в фельетоне Ленча «Дружеская услуга» (1946). На улице грязь по колено, а в колхозной чайной тепло и уютно. Народ пьет чай и патефон играет. И тут встречаются двое. Один из них шофер, в этих местах проездом, узнает другого, но не может вспомнить, кто он. И колхозник вспоминает знакомое лицо, но тоже вспомнить не может. Далее следует «комическая сцена» неузнавания: они вспоминают, откуда могут друг друга знать, пока шоферу не приносят подписать наряд, и колхозник, взглянув на его заковыристую подпись, вспоминает: низкорослый шофер участвовал в штурме Берлина и отпросился из расположения своей части, чтобы расписаться на Рейхстаге, но из-за низкого роста боялся, что его «историческая подпись» окажется ниже всех. Рядом оказался сапер, который поднял его на плечи. Этот «браток» и оказался встреченным теперь колхозником. И теперь они «долго вспоминали славные майские дни в разбитом Берлине», а в конце выпили «по чарке» — «за военную русскую славу, за Родину, за нашу работу… Тронет еще какой умник Советскую нашу Россию, мы с тобой опять где надо распишемся».

Поводом к написанию этих фельетонов становятся не недостатки, но, напротив, избыток позитива, когда слишком все хорошо и действие рассказа вызывает не фрустрацию, но умиление и самодовольство. Обычно эта коллизия связана со стариками и детьми. Старушка из фельетона Ленча «Романтика» (1948) рассказывает про сына-романтика, который трижды убегал из дому то в Испанию с фашистами воевать, то на Северный полюс, то на Памир. После войны его захватила новая мечта — стать китобойцем и добывать для родины ценный жир. Теперь стреляет он в китов из гарпунной пушки где-то «в ледовитых морях», отправляет матери письма, а она все ждет, что он вернется к ней. И тут сын сообщает, что женится. Мать предвкушает, что он привезет жену, остепенится, и она будет нянчить внуков. Но оказывается, что избранница сына совсем на та, кого ожидала мать: «Она такой же романтик, как и я, любит море, приключения и дальние странствия. Она служит радисткой на нашем судне, и мы с ней скоро уходим в новый рейс на китобойный промысел». Эта новость вначале приводит мать в отчаяние. Но она все обдумала и написала сыну письмо с благословением и просьбой определить ее кухаркой на корабль:

Устраивай меня, сынок, к себе. Вам же с Мариной легче будет, потому что дети и у романтиков бывают. Внука или внучку вам китиха нянчить не станет. Так что я теперь в романтики записалась на старости лет… Мать, ведь она всем нужна, а таким романтикам — вдвое, потому что они сами как дети!

Мастер положительного фельетона Ленч строил «юмористические рассказы» на описании радостных событий. Связь с фельетоном в них была почти потеряна, а фактическая основа заменена литературной. Таков фельетон «Большая радость» (1947), где рассказывается о том, как женщина на платформе просит проводника курьерского поезда провезти ее до следующей остановки. Билетов нет, но ей очень нужно к детям. Женщина тащит тяжелый мешок, на ней перешитое из старой шинели пальто, надетое поверх ватника, на ногах залепленные дорожной грязью сапоги, но она невероятно счастлива: «Не я прошу, радость моя просит». Она показывает проводнику газету, в которой написано о том, что спаленное немцами село, куда едет женщина, отстроилось — пятьдесят две избы построил колхоз при помощи района, и женщина спешит к детям, они только что перебрались из землянки в дом. Проводник читает и «постепенно скучливая хмурь сходит с его сурового скуластого лица». И вот он уже «улыбаясь, смотрит на сияющее лицо женщины» и впускает ее в вагон. Она рассказывает, как счастливы ее дети. Ее радость передается поначалу недовольным ее соседством пассажирам плацкартного вагона. Она всем дает читать газету и рассказывает о своем счастье. И все лица вокруг расплываются в широких улыбках. Радость становится всеобщей, сбегается весь вагон. На прощанье один из пассажиров спрашивает, доберется ли она до села от станции. «Доберется! — говорит проводник. — У нее теперь вроде как крылья за плечами. Да и помогут ей. У нас народ такой!» Перед нами соцреалистическая версия рассказа Бабеля «Соль»…

Однако святочный рассказ не только имел обязательный радостный финал, но и повествовал о духовном или материальном кризисе, для разрешения которого требуется чудо — будь то вмешательство высших сил или счастливая случайность, удачное совпадение, которые также рассматриваются как знак свыше. Так, в «юмористическом рассказе» Ленча «Я тут ни при чем» (1937) рассказывалось о лучшем в городе хирурге и его тщеславной жене. Она мечтает о славе для мужа, которого, как ей кажется, все «затирают» из-за того, что сам он слишком скромен, даже не знает, как себя вести во время чествования собственного юбилея. Она упрекает его в том, что он не добился, чтобы его портрет напечатали в городской газете. Тут из Москвы приезжает известный профессор-орденоносец, которого жена хирурга хочет видеть у себя за первомайским столом, поскольку тот «известный человек, с орденами и связями». Муж, занятый операциями, не успевает его пригласить, и его «перехватывает» коллега. Это приводит жену в отчаяние. Она называет мужа беспомощным разиней, вся в слезах запирается в комнате и чуть не заболевает от расстройства. Но тут является домой муж и сообщает, что за первомайским столом у нее все же будет сидеть орденоносец, и протягивает ей свежий номер центральной газеты, где сообщается о его награждении орденом. Ее глаза тут же помолодели и просияли, она сразу же выздоравливает и бросается к телефону, чтобы похвастаться новостью.