Глинка. Жизнь в эпохе. Эпоха в жизни

Возвращение

Обратная дорога окончательно вымотала капельмейстера Глинку, несмотря на приятные встречи, например в Орле, где его с особенным радушием встречали местный вице-губернатор Семенов и известный генерал Красовский, снабдивший превосходным вином из своего погреба до самой Москвы.

Дети по дороге разболелись, от пыли у них воспалились глаза. Глинка расстраивался, ведь он нес ответственность за их жизни. В Петербург они приехали 1 сентября 1838 года[305], где детей разместили в больнице. Некоторые оставались там более двух недель. Теперь Глинке предстояло их достойно показать императору, чтобы тот оценил «улов».

Дома композитора ждали матушка и жена, которая опять страдала простудой и кашлем. Евгения Андреевна решила обустроить квартиру для сына лучшим образом и затеяла ремонт. Конечно, приятно получить уютный кабинет, о котором он уже давно мечтал, но приходилось жить «на бивуаках», как он сообщал Маркевичу. Глинка жаловался: «Где при этих данных взяться вдохновению, и да что с ним делать: здесь вечная суета и тревога, от которых пустеет голова и сердце»[306].

Перед отъездом в деревню Евгения Андреевна откровенничала с сыном:

— Не ладно что-то в твоей семье… Ты будь внимательнее к поведению жены.

Она рассказала, что приехала по делам в столицу в его отсутствие и поселилась у него на квартире, в одной из комнат жены. Когда же Мария Петровна и теща возвратились с летней дачи в Петербург, то грубо с ней разговаривали и даже вынесли из комнаты ее мебель.

Глинка рассердился:

— После всего добра, которое Вы для нее сделали, матушка! Они должны были угождать и лелеять Вас!

В течение октября и весь ноябрь Михаил Иванович вместе с помощниками усердно занимался с вновь набранными учениками{339}. Показ новых певчих императору Львов превратил в пышный спектакль, зная его любовь к церемониям. Представление проходило 21 ноября 1838 года в знаменной зале Аничкова дворца (Зимний находился все еще на реставрации). Возле кабинета его величества, самого важного места во дворце, где решались государственные дела, певчих расположили полукругом. Глинка стоял посередине в мундире со шпагой, с треугольной шляпой в левой руке, а в правой он держал камертон, согласно плану Львова. Глава страны вышел в старом военном сюртуке, без эполет, воспринимая прослушивание как часть домашнего быта. Его сопровождал министр двора.

Государь весело сказал Глинке:

— Ах! Какие молодцы! Красавцы! Ты их подбирал под свой рост?

Все засмеялись.

— А что это ты держишь в руке? — продолжал он.

Глинка почтительно ответил:

— Это камертон. Он нужен для настройки голосов.

Это должно было подчеркнуть, что новое руководство не использует музыкальных инструментов в работе с певчими, то есть следует древнему обычаю.

— Что же новые певчие уже знают? — перешел император непосредственно к делу.

Глинка смело ответил:

— Все, требуемое по службе!

Императору понравился такой ответ.

Глинка был осведомлен о вкусах государя и его принципах прослушивания, так что они подготовили все нужные номера к предстоящему экзамену. Как и предполагалось, государь начал с протяжной и торжественной части «Спаси, Господи, люди твоя», и не успел он спеть нескольких нот, как 19 мальчишек и два баса дружно грянули вместе с ним.

Прослушивание прошло успешно. Государь остался доволен. Соблюдая торжественный заданный тон, он поклонился величественно, до пояса, как бы воссоздавая древний обычай, и отпустил всех. Он отметил работу нового капельмейстера премией в размере 1500 рублей[307].

Монаршее благословение на этом не закончилось: увидев как-то Глинку на сцене, государь подошел к нему и обнял. Повел его по сцене Большого театра, прошелся несколько раз и разговаривал долго. Глинка хорошо запомнил этот момент, особенно то, как на него смотрели все подданные, а министр двора после этого кланялся ему в пояс.

Милость императора дополнялась милостью императрицы. Она приглашала его на свои известные музыкальные вечера и «принимала меня весьма ласково», как вспоминал композитор.

Бывало, она по-французски обращалась к фрейлине Бартеневой, с которой Глинка был особенно дружен:

— Скажите вашему другу, пусть он играет и поет. Ту или иную вещицу. На его выбор.

Глинка пел с полной самоотдачей[308].

В начале 1839 года, после череды новогодних празднеств, наступила, как обычно, «жаркая» пора концертов во время поста. Глинка сравнивает свое существование с жизнью «разгонной почтовой лошади». Служба в корпусе, выступления в Аничковом дворце на набережной реки Фонтанки, куда приходилось добираться в экипаже{340}, балы и обеды, ужины и концерты — он был обязан участвовать в этой круговерти. Бессонница, расстройство пищеварения из-за ночных приемов пищи, неврозы и утомление были обеспечены. О новой опере Глинка и не помышлял.

Несмотря на осложнившиеся семейные отношения, матушке он писал: «Я был вознагражден тем, что добрая моя Маша нынешний год участвовала в нескольких увеселениях (чего прежде ее плохое здоровье не позволяло) и сверх того, приобрела несколько новых приятных и полезных знакомств»[309]. Красота жены повышала статус мужа в свете.