Глинка. Жизнь в эпохе. Эпоха в жизни

Мари, подвижная и веселая, на этот раз была сосредоточенной и задумчивой. Слезы блестели в ее глазах от прозвучавшего посвящения.

— Что еще тебе хотелось бы получить от меня в подарок? — страстно спрашивал ее Глинка.

Еще ребенок, она не знала, что обычно девушки просят в таких случаях, и в ответ только пожимала плечами и отводила взгляд.

— Она ангел! — восклицал музыкант.

Глинка спешил с женитьбой. Выждав год траура по отцу (согласно правилам), в 1835 году Глинка отправил письмо матушке в Новоспасское, в котором просил благословения на брак. Та ответила согласием.

Если о чувствах Мишеля мы можем сказать вполне достоверно — об этом можно судить по его музыке, выступающей здесь в необычной роли исторического документа, то о Мари и ее отношении к Глинке судить сложно, особенно после негативных воспоминаний о ней друзей композитора. Практически все в один голос — современники, родственники, последующие биографы и сам Глинка — утверждали, что она являлась воплощением всех человеческих пороков и с самого начала решила использовать романтичного мужчину в своих целях, как «денежный мешок». Но так ли это было на самом деле и почему Глинка не разглядел эти «изъяны» до женитьбы или в первые годы совместной жизни? Наоборот, вплоть до 1839 года он отправлял матушке восторженные письма о своей нежной и заботливой жене.

Можно утверждать, что Глинка плохо разбирался в людях, что он находился во власти любовных чар, но все равно с трудом верится, что Мари столь искусно скрывала свои пороки или кардинально изменилась за короткое время.

По косвенным свидетельствам и поступкам можно восстановить мотивацию избранницы Глинки. Она была такой же романтичной и, возможно, столь же чувственной особой, как и он, что в ту эпоху было не редкостью. Встреча с восторженным интеллектуалом и музыкантом, посвятившим ей свою музыку, вызвала в ней искренние ответные чувства. Глинка был для нее героем. Девушки часто жили в придуманном, романтическом мире любовных романов. Она ничем не отличалась от многих других, для которых удачное замужество было центральным событием жизни, что с детства внушалось большинству дворянских девочек. Этот шаг рассматривался и как возможность повысить свой социальный статус.

Ее мать Луиза Карловна, видимо, также была рада подобному вниманию со стороны известного, только что вернувшегося из-за границы маэстро, наследника прибыльного имения. Хотя, возможно, теща хотела видеть более пристроенного жениха — на госслужбе с постоянным годовым доходом. Ее, как и многих других матерей того времени, имевших дочерей на выданье, меньше всего волновали душевные качества жениха. Больше всего уделялось внимания состоянию, связям и чину.

Помолвка вызвала прилив счастья, которое «невозможно выразить словами», — как сообщал Глинка в письме матушке. Во время венчания в церкви «я… молился весьма усердно — признаюсь, что, несмотря на блаженство быть навеки соединену с любезною, я ужасался будущего и тех различных несчастий, кои нередко постигают жизнь супружескую», — писал Глинка матери и благодарил за присланные дополнительные средства к торжеству[197].

В качестве свадебного подарка Глинка преподнес прекрасные бриллианты, за которые Мари лично в письме благодарила матушку.

Из церкви на небольшой свадебный пир приехало человек двенадцать на квартиру, заранее снятую Глинкой{276}. Потом последовали обязательные визиты к родным и близким в городе. Глинка писал 1 мая из Петербурга в Новоспасское: «Вот уже несколько дней как мы живем вместе, — у нас так тихо и весело»[198]. Он подробно перечислял добродетели юной жены: «…кроме доброго и непорочнейшего сердца я в это время уже успел заметить в ней свойства, кои я всегда желал найти в супруге: порядок и бережливость». Глинка был не оригинален в этих представлениях. Именно они превозносились в сельских усадьбах: «…если бы Вы видели, как у нее все на своем месте в комоде, как долго хранятся самые безделки, то верно бы это Вас порадовало».

Глинка с ужасом вспоминал, что хотел уехать обратно в Берлин. Та любовь не шла ни в какие сравнения с новыми чувствами. Он блаженствовал: «Сердце снова ожило, я чувствую, могу молиться, радоваться, плакать — муза моя воскресла, а всем этим я обязан моему ангелу — Марии. Не знаю, какими словами выразить благодарность провидению за это счастие»[199].

Наконец 25 мая они выехали из Петербурга с тещей по направлению в Новоспасское, предварительно заехав в Москву на несколько недель для свидания с родственниками Мари. Лето 1835 года Глинка проведет в родном имении. Здесь он был счастлив, как никогда более[200].