Глинка. Жизнь в эпохе. Эпоха в жизни

Глюк на сцене

Первая значительная остановка была, как обычно, в Берлине, где русского композитора ждал Зигфрид Ден. С ним Глинка провел две недели, которые были насыщены эстетическими впечатлениями. Он наслаждался квартетами Гайдна, которые считал лучшими в этом жанре, постигал органные сочинения Баха. Но самым важным событием стало исполнение музыки Глюка.

Глинка помнил разговор с Мейербером об операх Глюка и не оставлял надежды увидеть какое-нибудь его сочинение на немецкой сцене. Несмотря на очередное расстройство желудка, он приложил немалые усилия для того, чтобы устроить показ спектакля во время своего пребывания в Берлине. Вот где пригодилось умение композитора быть любезным и обходительным. И он добился своего. Ден и издатель Шлезингер познакомили его с директором театров, и вскоре Глинка получил его согласие на постановку. По совету того же Шлезингера русский композитор отправился с визитом к примадонне Луизе Кёстер, любимице публике, и также добился ее согласия. И вот наконец в Берлинском оперном театре была показана опера Глюка «Армида»{502}, написанная на эпизод из поэмы Торквато Тассо «Освобожденный Иерусалим». Главная героиня, волшебница Армида, полюбила рыцаря Ринальдо и своими чарами заставила его позабыть о долге, что в результате привело к краху ее волшебного мира{503}. Глинка был сражен музыкой великого реформатора. Он не находил слов. После премьеры он отправил Одоевскому, которого считал единственным, кто сможет понять его переживания, короткое письмо: «Слышал Армиду — довольно!»[642]

Глинка позже писал, что его поразили сила и драматизм этой оперы. Ни у кого из итальянцев, а тем более французов подобного не было — первые полностью погружались в чувства, вторые — давали в основном внешние описательные картины. А у Глюка лаконичный музыкальный стиль классицизма передавал богатую палитру возвышенных чувств. Одоевский, слышавший оперу через три года, в 1857 году в Веймаре под управлением Ференца Листа, записал: «Что за дивная вещь, что за эффекты со столь простыми средствами. Это картина Рафаэля или Леонардо да Винчи»[643].

В итоге, после двухлетнего пребывания в столице шика и моды, Глинка почувствовал безысходную ностальгию. Теперь уже Россия казалась ему землей обетованной, где люди искренне живут эмоциями, расположены друг к другу и участвуют в судьбе каждого. Он уже забыл, как два года назад именно от этого — слишком большой участливости знакомых и света — бежал за границу. За время парижской жизни композитор так ничего и не сочинил, если не считать сожженную рукопись неоконченной украинской симфонии… Но Глинка уже почти не жалел об этом: его интересы теперь были далеки от шума света, театров, публичной музыки и даже путешествий. Нестор Кукольник просил его написать еще одну оперу, на что композитор твердо ответил:

— На это моего согласия нет[644].

Сейчас ему, поглощенному новыми впечатлениями, казалось, что перед ним открывается новое направление в музыке, подсказанное творчеством Глюка.