Глинка. Жизнь в эпохе. Эпоха в жизни

Музыкальные рауты у Глинок

Высокая должность мужа и благосклонность царской семьи обязывали семью Глинок к определенному поведению, что хорошо понимала Мари. Побывав на зимних балах в начале 1838 года, она решила организовывать званые светские вечера у себя на квартире. Раз в неделю, по четвергам, у них собиралось большое общество — помимо приятелей Глинки, приятельниц жены и родных[321] приходили артисты и литераторы, среди которых были Брюллов и Кукольник, Петров и Воробьева, фрейлина Бартенева, певцы Лоди и Гулак-Артемовский. Угощали чаем с сухариками, крендельками и десертами. По воспоминаниям Петра Александровича Степанова, у них «не танцевали, в карты не играли, но разговаривали и музыканили»[322]. Пели соло и «morceaux d’ensemble», то есть ансамблевые пьесы. Это был исключительно музыкальный салон, что было довольно необычно для русского общества. Несмотря на то что позже композитор будет презрительно относиться к этой задумке жены, глинкинские четверги сыграли определенную роль в развитии русской культуры. Постепенно происходило разделение кружков по видам искусства — в каких-то преобладали литературные дискуссии, в других — только музыкальные развлечения.

Четверги отражали вкусы и пристрастия Глинки. Часто он составлял, тут же перед гостями, новые ансамбли. Глинка выбирал какую-нибудь песню или подходящий романс, делал переложения на несколько голосов и раздавал гостям партии: «…себе — тенора, Петрову — баса, сопрано — своей жене или, если случится лучшей певице, контральто — Воробьевой или Софье Стунеевой (сестре жены), и сразу пение шло отлично»[323]. Такое ансамблевое пение, требующее хороших вокальных и слуховых навыков, еще раз свидетельствует о высокой музыкальной компетенции всех присутствующих. В основном здесь звучали романсы Глинки, которые приобретали все большую популярность в свете. Петров и Воробьева особенно часто исполняли «Только узнал я тебя», посвященный хозяйке салона, и «Сто красавиц светлооких», написанный в Италии. Пели также русские романсы других авторов, любили цыганские песни, итальянские арии (а вот французские и немецкие песни не исполнялись, хозяин салона их теперь не любил).

Но друзьям по литературным салонам — Кукольнику, Соллогубу и Брюллову общество у Глинок казалось скучным и неуютным, возможно, оттого что здесь не было литературных развлечений. Соллогуб вспоминал, что Мишель подражал вечерам у Одоевских и Карамзиных, но у него выходила серая копия. «В этикетных собраниях у Глинки простоты никакой не чувствовалось. Хозяйка была миловидная, музыка исполнялась прекрасно. Но все это казалось натянутым, ненужным. В обществе не было связи. Сам Глинка казался в гостях»[324], — вспоминал Соллогуб. Но все посетители, даже критически настроенный Кукольник, отмечали красоту Марии Петровны. «Разряжена, расчесана блистательно»[325], — писал он.

Кукольник считал, что мотовство на рауты поглощало весь доход друга, поэтому он отговаривал его от этой затеи.

Как и в любом салоне, помимо музыки здесь обзаводились связями, занимались устройством браков и заводили любовные интриги. На приемы к Глинкам наведывалась молодая фрейлина, бойкая графиня Екатерина Салтыкова, соседка по имению в Смоленской губернии. Она была замужем за Львом Григорьевичем Салтыковым, тайным советником, кавалером, егермейстером императорского двора{343}. Посредством знакомства с ними Мишель укрепил дружбу с генералом Леонтием Васильевичем Дубельтом, главой тайной полиции, то есть Третьего отделения при Николае I, и большим интеллектуалом.

Приходили родственники умершего друга Штерича. Его старшая племянница Мария Алексеевна Щербатова{344}, молодая вдова, блондинка с голубыми глазами, была видная, статная, хорошо образованная и обаятельная женщина, известная своей трагической судьбой. Появившись в Петербурге, эта двадцатилетняя девушка начала выходить в свет, часто бывала у Карамзиных и заставила говорить о себе. В нее был влюблен Михаил Юрьевич Лермонтов (считается, что Щербатова отвечала ему взаимностью), довольно быстро она завладела сердцем и Михаила Ивановича. Из-за нее в феврале 1840 года состоялась дуэль между Лермонтовым и сыном французского посла де Баранта, что привело ко второй ссылке поэта. Он посвятил ей стихотворения «Молитва», «На светские цепи…» и «Отчего» (предположительно). Они были неоднократно положены на музыку, в том числе и Глинкой. При этом, возможно, из-за любовного соперничества, композитор довольно прохладно относился к Лермонтову.

Юная вдова часто приглашала Глинку в гости, в дом Штеричей. Глинка проводил с ней «l’avant-soirée», то есть ранние вечера. Так называлось время после обеда до вечера, когда приходила пора разъезжаться по театрам, балам или салонам. Дама посылала фривольные записки Глинке с приглашениями на обед. Она обещала ему «порции луны и шубки». Это значило, что в гостиной княгини зажигали круглую люстру из матового стекла, создающую иллюзию лунного света. Княгиня отдавала Глинке свой легкий соболиный полушубок, в котором она только что ходила. Тепло ее тела еще сохранялось в нем. Глинка его надевал и чувствовал себя счастливым. Она располагалась на софе, а он на креслах возле нее. Они много беседовали, а иногда вдруг молчали, предаваясь грезам о взаимной любви. «Безотчетное мечтание доставляло мне приятные минуты»[326], — вспоминал он. Но их чувства так и остались грезами. Почему-то мысль об умершем друге, как вспоминал Глинка, удерживала его от того, чтобы перейти грань «поэтической дружбы»[327].