Глинка. Жизнь в эпохе. Эпоха в жизни

Переворот

Все события последних лет — сочинение музыки, занятия танцами и пением, встречи с интеллектуалами, поездка в Москву — привели его к судьбоносному решению. Всего лишь через месяц после возвращения — 23 июня 1828 года Мишель подал прошение об отставке{171}.

Глинка выбирает путь творчества.

Внешним поводом стала… ревность женщины.

У непосредственного начальника Глинки, Александра Саввича Горголи{172}, была дочь Поликсена, которая также училась пению у Беллоли. Мишель одно время часто ей аккомпанировал и пел с ней дуэты. Близость приятного юноши волновала девушку. Но со временем Глинка стал появляться в доме генерала реже, ему стало неуютно из-за разницы в воспитании и манерах, которые он считал не достаточно изысканными и утонченными для хорошего общества. Теперь Мишель мог позволить себе тщательно отбирать знакомства и салоны…

Перемены в отношении к нему начальника проявились незамедлительно.

Генерал ворчал:

— Почему запятые стоят не на своих местах?

И имел на это полное право.

Он просматривал все бумаги, которые приходили в канцелярию:

— А здесь правописание не соблюдается. Глинка, плохо работаете!

Многие бумаги, проходящие через канцелярию, писались не Глинкой. И ошибки делал не он. Об этом генерал, конечно же, знал. С должным уважением к начальству Глинка молчал и терпел.

Но подумал: «Эге, здесь шашни баловницы Поликсены».

Решив проверить это, Глинка вообще перестал посещать их дом.

Генерал стал еще взыскательнее. Подчиненный игнорирует дом начальника, в котором к нему с такой теплотой и вниманием относились. Генерал чувствовал себя оскорбленным. Но только ли причуды девушки и властолюбие генерала виноваты, как указывалось до сих пор в биографиях Глинки? Дело в том, что в то время частые приезды молодого человека в дом, где проживала девушка на выданье, накладывали на него обязательства. Глинка, действительно часто приезжавший в начале службы в дом своего начальника, как бы «отпугивал» других женихов. Так негласно считалось в обществе. И в случае внезапного прекращения визитов, как это сделал Глинка, он давал повод для обидных в отношении девушки слухов и предположений[122]. Так что генерал защищал честь дочери, и ради нее и ее будущего он готов наказать обидчика.

— Нужно проучить этого молодого выскочку, — решил он.

Глинка подал прошение об отставке. Генерал незамедлительно подписал его 29 июня 1828 года.

Глинка с сарказмом замечал позже, что был уволен из-за… запятой.

На самом деле недовольство службой он ощущал уже давно. Раздвоенность между обязанностями в министерстве и частной жизнью стала для него невыносимой. Государственная система требовала от чиновников профессиональных знаний и конкретных практических навыков. Ценилось строгое исполнение обязанностей, а не личный взгляд на вещи и творческий подход — индивидуальность человека из добродетелей на работе «вычеркивалась». Чиновник, успешно продвигавшийся по карьерной лестнице, мог придерживаться любых политических взглядов, проявлять таланты в поэзии или музыке, а мог вообще ничем не интересоваться и быть «серой мышью». При этом для системы оба сотрудника были равны[123].

Отец, узнав о решении сына, возмущался:

— Ты хочешь стать шутом?!

Его желание стать свободным художником, да еще музыкантом — то есть служить по той профессии, которой не существовало в России и которой не учили ни в одном учреждении — было подобно безумству.

Несмотря на то что Жалованную грамоту от 1785 года никто не отменял и дворяне могли выбирать род своей деятельности (например, вообще уйти в отставку и жить независимо в своем имении), негласно считалось, что каждый аристократ должен нести государственную службу. Частью аристократической миссии и проявлением патриотизма считалось и успешное ведение хозяйственных дел в усадьбе. Так полагали и в роду Глинок. Но Мишель отказывался и от первого, и от второго пути. Свободный художник катастрофически не вписывался в социальную систему поделенного на сословия общества, когда ценность деятельности человека измерялась чинами. Снисходительное и презрительное отношение к уклоняющимся от службы дворянам отражалось даже на дорожно-транспортных законах — в столице и на почтовом тракте дворянин-«тунеядец» должен был пропускать вперед лиц, отмеченных чинами[124].

Намного позже, в 1842 году, об этом написал Фаддей Булгарин: в России отсутствует прослойка профессиональных художников, так как «редкий человек согласится у нас пожертвовать всякими выгодами службы и честолюбия для литературы и искусства». Он указывал, что в стране нет ни музыкальной консерватории, как в Париже и Брюсселе, ни музыкальных академий или высших музыкальных школ, как в Лондоне, Вене, Берлине, Мюнхене и Риме[125].

Но решение Мишеля было окончательным. Впервые он шел против воли отца.

Однако ситуацию сложно назвать революционной, нельзя сказать, что Глинка создал прецедент. Подобные случаи были известны еще с конца XVIII века. Желание отстраниться от изматывающей борьбы за карьерный рост, стремление обрести счастье и покой вне службы, сословных «игр» и светского мнения уводили либо в замкнутый круг дворянской усадьбы, либо в занятия духовные и интеллектуальные[126]. Одним из ярких примеров подобной социальной независимости был кружок писателя и издателя Николая Новикова (1779–1789). Юный Жуковский, не желая терпеть унижения, уволился из Главной соляной конторы. Пушкин позволял себе вольности в отношении служебных обязанностей, например, написал пародийное стихотворение о саранче, ставшее «последней каплей» в решении Александра I отправить его в ссылку в Михайловское. Глинка, принадлежащий к новому, появляющемуся в России кругу интеллектуалов, творческой элите, не желал терпеть притязаний на свободу и досуг со стороны начальника. Принадлежность к «аристократии духа» противоречила служебной иерархии. Гений не может подчиняться никому, кроме Бога. Прежняя система оценки человека в структуре придворного общества менялась на новую: вместо чина, указывающего на положение в сословной иерархии и причастность к высшей власти, выдвигался принцип личной одаренности и индивидуализм. При этом критика света и светского мнения удивительным образом совмещалась в мировоззрении интеллектуалов с верой в царя как помазанника Божия на земле и поддержкой имперских амбиций государства.