Глинка. Жизнь в эпохе. Эпоха в жизни

А может быть, успех?

Булгаков вспоминал, что впоследствии на представлениях «Руслана» театр бывал пустым, всегда приходили только друзья: Одоевский, Гедеонов, Всеволожский, Норов, Кукольник, литератор Каменский, не всегда, но часто Карл Брюллов и он сам. Но эти воспоминания опровергает статистика постановок. С 27 ноября 1842 года по 25 февраля 1843-го, когда начинался Великий пост и театральная жизнь прекращалась, опера прошла 35 раз{406}, то есть ее можно было смотреть каждые три дня. Глинка указывал, что после этих показов он получил около трех тысяч рублей серебром, большую сумму!

Всего до 1846 года, в том числе после перевода Русской труппы в Москву, опера прозвучала 56 раз[445]. Даже Верстовский, директор Московской конторы Императорских театров, считавший оперу слишком «ученой», удивлялся публике: «Говорят скучно, а идут. Это всего лучше»[446].

В истории закрепился анекдот, что на «Руслана и Людмилу» отправляли по указу императора провинившихся военных вместо наказания. Говорили, что музыка настолько плохая, что ею наказывали. Однако если вспомнить «последствия» успеха «Жизни за царя», то окажется, что анекдот говорит о другом. Император направлял, как и на первую оперу композитора, не для наказания, а для воспитания — патриотизма и хорошего вкуса.

Самое объективное описание того, как опера воспринималась публикой того времени, содержится в «Записках» Глинки: действительно, первое представление не принесло такого шумного успеха, как премьера «Жизни за царя». Очевидно, что композитор надеялся на его повторение, но по объективным причинам в 1842 году подобное было невозможно — изменилась историко-культурная ситуация, прежнего патриотизма и мировоззренческого консенсуса внутри общества уже не было.

Но с третьего представления в постановке стала участвовать Петрова-Воробьева, которая привела публику в восторг. «Раздались звонкие и продолжительные рукоплескания, торжественно вызвали сперва меня, потом Петрову. Эти вызовы продолжались в продолжение семнадцати представлений»[447], — с удовольствием вспоминал композитор. Спектакли доставляли ему радость, как и окружение миловидных воспитанниц за кулисами, с которыми он мило болтал во время представления, так что опаздывал на выходы в конце оперы.

Знаменитый Ференц Лист, приехавший второй раз в Петербург, был удивлен таким успехом:

— Твоя опера только в течение одной зимы выдержала 32 показа! Это полная победа! Даже для Парижа — это абсолютный успех. «Вильгельм Телль» Россини в первую зиму выдержал только 16 показов.

В ответ Глинка, как обычно, вскидывал голову, пытаясь справиться с вихром на лбу, и, заложив руку за жилет, шагал по гостиной салона.

Один критик однажды обратился к Гедеонову-старшему:

— Как жаль, что вы издержали так много на постановку оперы Глинки, ведь она не пойдет.

Гедеонов гордо отвечал:

— Совсем нет. Я не жалею. Уверен, что она прекрасно пойдет. А вы… напишите лучше.

В прессе вышли статьи главных критиков — Одоевского, Булгарина, Сенковского. Резонанс в СМИ был значительным.

Только в «Северной пчеле» сообщали об опере, слухах и суждениях более пяти раз. С 8 декабря газета печатала подробный разбор постановки. И несмотря на первые впечатления, в последующих статьях уже не было конца- краю похвалам. Критик газеты Булгарин провозглашал Глинку единственным достойным представителем русской оперы, продолжающим линию Катерино Кавоса (именно этот композитор считался выдающимся русским классиком до Глинки). Показательно, что автор статьи в «Северной пчеле» не упоминал ни одного другого русского композитора, сочиняющего музыку в это время. Никто не может встать в один ряд с Глинкой, по мнению Булгарина. Он «единственный народный композитор»[448]. «Всякий русский от всей души поблагодарит его в обрабатывании почвы, которая без него заросла бы тернием»[449]. Булгарин подводил итог: «Глинка достиг двумя своими произведениями такой известности и славы, что ничьи панегирики ему не нужны. Личное мнение каждого ничего еще не доказывает»[450]. А его опера — «Это такие роскошь и великолепие, которым бы позавидовали нам все столицы Европы»[451].

Еще один критерий успеха — музыка из второй оперы, так же как и из первой, получила «бальный» резонанс. Через две недели после премьеры «Литературная газета» сообщала: «В музыкальном мире пока владычествует деспотически М. И. Глинка со своей оперой на сцене и с кадрилями и вальсами, поделанными из нее проворным Лядовым, в салонах»[452].

31 декабря 1842 года популярный журнал «Библио-тека для чтения» извещал о выходе в свет французского контрданса, галопа и мазурки на мотивы «Руслана» в аранжировке того же Александра Николаевича Лядова[453]. К премьере в издательстве «Одеон» вышли отдельные номера из оперы, переложенные для пения с фортепиано. В течение 1842–1843 годов увидели свет 19 таких публикаций[454].

Проявлением успеха не только среди современников, но и успеха вневременного, исторического, может служить тот парадоксальный факт, что все волшебные оперы, созданные до Глинки, стали называться «руслановскими».