Глинка. Жизнь в эпохе. Эпоха в жизни

От либерализма к мистицизму

Постепенно либеральный вектор образования в пансионе изменялся, как и менялся характер власти Александра I. Прежнее реформаторство перешло в глубокий мистицизм императора. В 1815 году он призвал европейских союзников к подписанию Священного союза, самого странного в истории дипломатии документа. В нем очерчивалась перспектива дальнейшего объединения всех народов и армий в единую христианскую державу. Эта мера должна была защитить мир от революционных и военных разрушений. Еще раньше его мистические настроения утвердились в Библейском обществе, созданном в 1812 году. Оно должно было обеспечить каждого жителя империи, в том числе те этносы, которые имели разные вероисповедания, Священным Писанием на современном русском языке.

Теперь Александр считал, что образование должно опираться на твердые христианские начала, без примеси либерализма. Тем самым он хотел избавить российское дворянство от его главных бед — невежества и безнравственности.

В 1817 году император назначил своего близкого друга, президента Библейского общества князя Александра Николаевича Голицына{87} на новую должность. Он возглавил «двойное» министерство — по духовным делам и делам народного просвещения. Ходили слухи, что Голицын предлагал закрыть университеты как места вредного свободомыслия. На практике все это привело к значительной ревизии гимназических и университетских программ.

Когда Глинка приехал учиться в пансион, эти реформы только набирали силу. Постепенно образование и религиозное проповедничество сводились воедино. Но после смены идеологического курса пансион уже не мог удовлетворять запрос власти. Казалось немыслимым, что в государственном учреждении, готовящем элитных чиновников, идут разговоры о свободе каждого и ценности естественного рационального права, и даже религиозное воспитание, которому уделяли большое внимание, не могло ослабить влияние этих новых идей.

Реформы были неизбежными.

Власть обратила пристальное внимание на Петербургский пансион летом. Тогда Кюхельбекер во время каникул, в июле 1820 года, читал запрещенные стихи сосланного Пушкина. Учитель словесности был уволен. С начала учебного года среди юношей начались недовольства. В январе 1821 года темпераментный Лев Пушкин на одном из уроков вступил в открытый конфликт с педагогом, который закончился тем, что учащийся требовал вернуть Кюхельбекера. Последовали разбирательства внутри пансиона с отчислением зачинщика{88}.

Было бы странным, если бы управление пансиона не приняло никаких мер по наказанию непослушных.

Директор, согласно должностной инструкции, написал донесение Сергею Уварову, а тот — Александру Голицыну, сделавшему выговор подчиненным. Но дело принимало более серьезный поворот, который привел к перестановкам во власти. Уваров был отстранен от дел, и на его должность попечителя Петербургского учебного округа назначен Дмитрий Павлович Рунич (1780–1860), известный своим рвением выслужиться. Он устроил проверку обучения в пансионе и университете. Проверки показали «ясно, что история вообще и статистика Российского государства преподаются на основаниях самых пагубных», философские и исторические науки противоречат христианским постулатам. Именитые профессора были уволены, их учебники изъяты из обучения и библиотек. Начались публичные суды над Галичем, Раупахом, Германом и Арсеньевым. Они обвинялись в робеспьеризме (то есть проповеди «кровавых» идей Робеспьера), безбожии и разжигании революции. Многочасовые, выматывающие заседания при большом стечении публики, как вспоминали потом участники событий, были похожи на фарс. Профессор Михаил Андреевич Балугьянский, занимавший пост ректора, на одном из заседаний упал в обморок. Еще один профессор, поздно вечером выйдя из университета, вместо того чтобы отправиться домой, каким-то образом оказался в районе Коломны. Однако впоследствии карта истории повернулась обратной стороной. Осужденные профессора получили столь мощную поддержку верхушки аристократии, вплоть до представителей царской семьи, что побежденной оказалась обвинительная сторона. К тому же к петербургскому скандалу был примешан похожий случай массовых увольнений в Казанском университете, получивший название «дело Магницкого»{89}. Оно имело широкую огласку и дискредитировало политику чиновников круга Голицына.

Император вмешался в процесс в 1824 году и отстранил Голицына от должности, а на его место по протекции Аракчеева был поставлен Александр Семенович Шишков, поборник старого церковнославянского языка и основатель общества «Беседа любителей русского слова».

К этому моменту мистические настроения императора прошли, но неожиданно 19 ноября 1825 года в Таганроге он умер. Пришедший к власти Николай I, искавший лояльности и поддержки аристократии, приказал считать дело оконченным. Все отставленные от преподавания профессора получили выгодные посты, и их карьеры продолжались. Однако предмет «естественное право», с которого и начались все проверки, так и не вернулся в университетские программы. Прежние участники этой игры — Аракчеев, Рунич, Магницкий — отправлены в отставку.

В результате драматических событий и реформ от системы пансионов отказались, Санкт-Петербургский благородный пансион в 1830 году был реформирован в Первую Санкт-Петербургскую гимназию.

Как считали современники, столь открытый, публичный скандал, унижающий честь и достоинство уважаемых, образованных людей, поставил под удар в первую очередь доброе имя императора. Современники верили, что он просто не знал о происходящем. Возможно, это сыграло свою роль в укреплении декабристского движения и восстании на Сенатской площади. По крайней мере профессорские увольнения надолго остались в памяти аристократов, вплоть до 1830-х годов, когда с приходом к власти Николая I формировалась новая официальная идеология. Участвуя в ее утверждении, интеллектуалы пытались, как они сами вспоминали, стереть позорное пятно дел Магницкого и Рунича с императорской власти. Для этого, среди прочего, использовались возможности искусства. Великой силой назидания и внушения обладал жанр оперы, и к делу был привлечен… Мишель Глинка, о чем, конечно же, в те молодые годы он не мог и предположить.