Глинка. Жизнь в эпохе. Эпоха в жизни

Начало взрослой жизни

На фоне драматических событий в пансионе, когда шли публичные разбирательства и суды над профессорами, последние месяцы учебы, весной 1822 года, проходили в полном хаосе. Глинка сообщал родителям: «…ученье у нас в совершенном упадке»[74]. Глинка прошел полный курс обучения, который предполагал четыре года. Он блестяще сдал экзамены, хотя, как вспоминал позже, готовился к ним «спустя рукава». В итоге он стал вторым по успеваемости учеником на своем курсе. Подведем итог его знаний: пять иностранных языков (латинский, французский, немецкий, английский, персидский), обширные познания в алгебре, географии и зоологии, прекрасное знание литературы разных эпох — от Античности до современности и поэзии, с ее законами стихосложения.

В годы учебы сложился и фортепианный стиль исполнения Глинки, который можно назвать «аристократическим». Под воздействием своих учителей — Фильда и Цейнера, продолжавших традиции школы Клементи, он навсегда остался приверженцем эстетики изящества и утонченной красоты. Она исключала использование крайних средств, например чрезмерного форте, крайних регистров, игнорирование правил композиции. Этот стиль соответствовал идеалу утонченного аристократа — всегда изящного, превосходно одетого, отличающегося добродетелями, не повышающего голоса на собеседника.

Пансион решал еще одну важную задачу — социализацию нового поколения. На публичных экзаменах собравшаяся высокая публика запоминала и оценивала каждого ученика. О молодом Глинке после окончания пансиона уже знали в Петербурге, как и о других выдающихся выпускниках.

В начале лета 1822 года в чине 10-го класса он покинул стены alma mater и отправился в свободное плавание, правда, плохо представляя, где именно применить свои выдающиеся знания. Будущее было туманным, но пока его больше занимали мысли о красивых музицирующих девушках.

Советчиком в обустройстве карьеры был дядя Афанасий Андреевич, может быть, потому, что находился рядом, а родители в далеком Новоспасском, а может быть потому, что имел связи в петербургских кругах. Чаще всего начинающие карьеру чиновники получали «теплое местечко» по протекции. Надежды возлагались на семейство Кашталинских, дальних родственников. В Петербурге пользовался когда-то известностью Матвей Федорович Кашталинский, проситель за всех смоленских дворян перед Екатериной II и известный петербургский эстет, участник масонской ложи. Но прежнего веса в высоких кругах у семейства сейчас, как оказалось, не было. Летом Глинка часто бывал в доме Федора Степановича Кашталинского, который располагался на углу Офицерской улицы и Фонарного переулка{93}. Он приятно проводил время с его дочерью Екатериной (в замужестве Кошелевой).