Глинка. Жизнь в эпохе. Эпоха в жизни

Покорить Париж и… уехать

Несмотря на испанскую эйфорию, мысли о публичном концерте и покорении публики Парижа не покидали русского композитора. По-видимому, событием, которое «подстегнуло» Глинку к активным действиям в этом направлении, стали новости из России. Он узнал, что 28 января 1845 года в Большом (Каменном) театре в Петербурге была исполнена новая опера его бывшего начальника — Алексея Львова под названием «Бьянка и Гуальтьеро» (либретто И. Гилью). Ее исполнили ни много ни мало знаменитые певцы Итальянской труппы — Рубини, Виардо, Тамбурини, Галлинари, Лавиа и представители Русской труппы (самый знаменитый — Петров). Пока Глинка путешествовал за границей, Львов постепенно занял вакантное место главного нацио-нального оперного композитора. Он неоднократно подчеркивал, что мыслил свою оперу именно как русскую, но связанную с европейскими оперными традициями.

Текст либретто был переведен на три языка — французский (написан оригинал), итальянский и немецкий, что обеспечивало возможность сочинению звучать в разных странах. До петербургской премьеры оперу уже знали в Дрездене: 13 октября 1844 года «Бьянка и Гуальтьеро» была поставлена в знаменитой Опере Земпера, а в главной роли выступала блистательная певица Вильгельмина Шрёдер-Девриент, выдающаяся исполнительница опер Вебера и Бетховена. Впервые опера русского композитора звучала в театре Европы[495].

Глинка остро отреагировал на успех Львова, критикуя его в письмах. Естественное чувство зависти и конкуренции переросло в желание действовать и доказать собственный высокий социальный статус в иерархии уже европейских композиторов.

Глинка вспомнил, что давний друг Григорий Волконский снабдил его рекомендательным письмом[496] французскому композитору и дирижеру Гектору Берлиозу (1803–1869), считавшемуся одним из главных новаторов своего времени. К тому же Берлиоз тогда был признан как влиятельный критик, создающий репутации и «выдвигающий» на арену публичности новые имена. Глинка пришел к нему в конце февраля 1845 года. Как он сообщал в письме матушке, первая встреча с Берлиозом прошла холодно{426}, но вскоре их взаимоотношения изменились.

Пока Глинка собирался в Испанию, Берлиоз хотел навестить Россию. В стране снегов он, как и другие гастролеры, думал найти благодарных и эмоциональных поклонников и не в последнюю очередь — поправить свои расстроенные денежные дела. Издавна гастроли в Петербург считались среди зарубежных исполнителей своего рода удачным «джек-потом». Видимо, во время долгих разговоров Берлиоз рассказал о своем желании концертировать в России. Глинка обещал содействовать этому, а Берлиоз, в свою очередь, предложил протекцию в Париже. Оба понимали ценность друг для друга. И оба выполнили свои обещания.

В своих предстоящих больших концертах под общим названием «Fêtes musicales» («Музыкальные праздники») Берлиоз исполнил несколько номеров русского композитора, которые выбрал сам (вероятно, он изучал рукописи нового друга). На афише имя Глинки стояло в одном ряду с европейскими знаменитостями — Россини, Вебером и самим Берлиозом. Концерты, собиравшие разносословную публику, проходили в зале Цирка на Елисейских Полях. Он вмещал до пяти тысяч человек. Оркестр, по оценке Глинки, был отличный. Он состоял из 160 человек, что считалось гигантским для того времени.

«Лучшего и более почетного случая познакомить парижскую публику с моими произведениями не могло представиться»[497], — восторженно сообщал Глинка в Россию.

В концерте 16 марта (4 марта по старому стилю) 1845 года прозвучала Лезгинка Глинки из второй оперы, очень понравившаяся Берлиозу. Ее переименовали в «Большой танец на Кавказские и Крымские темы». Исполнялась ария Антониды «В поле чистое гляжу» из «Жизни за царя» (в афише значилась как «Русская каватина»). Единственной певицей, которая знала русский язык, была Александра Соловьева{427}, известная во французском светском обществе. Хотя Глинка не был в восторге от ее таланта — он знал ее по выступлениям и совместной работе в Большом (Каменном) театре в Петербурге, но выбора не было.

Оба сочинения произвели сильное впечатление на публику{428}. Лезгинка самому Глинке не понравилась. Многие эффекты, рассчитанные первоначально на два оркестра в театре, после переложения для одного большого оркестра Берлиоза потерялись в огромном зале Цирка на Елисейских Полях{429}. О плохой акустике этого зала, из-за которой сливаются в единое «пятно» все гармонии произведения, сообщал и Берлиоз. Ария Антониды была исполнена еще раз 6 апреля / 25 марта 1845 года в четвертом концерте цикла Берлиоза.

Весной 1845 года Берлиоз встречал Глинку у себя на квартире с радостью и воодушевлением, насколько это было возможно для этого эксцентричного человека. Они виделись часто, три раза в неделю. Во многом такой интенсивности встреч способствовало их соседство — оба жили на одной улице rue de Provence. Михаил Иванович восторженно отзывался об искусстве нового французского друга. «Берлиоз дирижирует превосходно и с необыкновенной энергией»[498], — сообщал он друзьям в Россию.

Они много беседовали о музыке. Их интересовала сфера фантастического, которую в литературе развивал их общий кумир Гофман. Оба композитора мечтали найти средства для ее воплощения в звуках. Глинка подробно изучил произведения французского мастера — особенно его поразили симфоническое произведение «Ромео и Юлия» по Шекспиру, написанное в новом жанре драматической симфонии, «Гарольд в Италии», еще одно необычное по составу сочинение для солирующего альта и симфонического оркестра, и грандиозный вокальный Реквием.

Письма Глинки этого времени пестрят восторженными оценками Берлиоза. «Берлиоз один из примечательнейших композиторов нашего времени — оригинален и инструментует как никто»[499]. Или: «…в фантастической области искусства никто не приближается до этих колоссальных и вместе всегда новых соображений. Объем в целом, развитие подробностей, последовательность, гармоническая ткань, наконец оркестр, могучий и всегда новый — вот характер музыки Берлиоза»[500], — рассказывал о нем Глинка в письме другу Кукольнику.

После успеха сочинений Глинки он, поддерживаемый Мельгуновым и Берлиозом, решил организовать свой авторский концерт. Сумму на устройство давал князь В. П. Голицын, тот самый, с которым Глинка устраивал развлечения на Черной речке в юности. Его доход в 500 тысяч годовых позволял быть щедрым.

Глинка действовал активно, что говорит о чрезвычайной заинтересованности в результате{430}. И уже 10 апреля 1845 года в 8 вечера зал господина Герца{431} собрал роскошную публику, особенно много русских дам, которые пришли в «великолепном убранстве». Французское издание написало, что «это был цветник»[501]. В распоряжении Глинки были лучшие артисты из того самого Итальянского театра, которым он так восхищался. Дирижировал скрипач Теофиль Тильман (1799–1878).

Во времена Глинки еще были не приняты авторские концерты, где исполнялась бы музыка только одного композитора. Даже Лист, который совершил переворот в концертной индустрии и стал выступать один на сцене, без приглашений вокалистов, всегда играл еще и музыку других авторов. Правда, часто в собственной интерпретации в виде транскрипций, то есть виртуозных обработок. Считалось, что смешанная программа — вокальная и инструментальная — способна удерживать внимание и интерес публики. Глинка также хотел угодить разным вкусам. В «пестрой» программе были собраны увертюра из «Семирамиды» Россини, «Вариации на русские темы», исполненные скрипачом Гауманом. Виртуозные пьесы представил австрийский популярный скрипач Леопольд фон Мейер{432}. Но все же довольно много звучало музыки именно Глинки. Он даже вышел на сцену сам в роли аккомпаниатора — вместе с певцом Марра. Они исполнили его романс «Желание», написанный в итальянском стиле и на итальянский текст. Музыкальный номер имел успех.

Не все прошло идеально. Соловьева волновалась и, плохо спев итальянский дуэт, уже не смогла выйти на сцену для следующего номера. Ситуацию спас тенор Марра, исполнивший дополнительную арию, не указанную в программе.

Наибольший эффект произвели сочинения, которые не имели языкового барьера — особенно Вальс-фантазия, который здесь назвали Скерцо, а также романс «Желание». Оба понравившихся произведения опубликовал издатель Бернар Латт в Париже.

«Концерт был очень удачен»[502], — констатировал Глинка в письме к матери. Теперь о нем знал Париж, а значит, и его репутация получала европейский масштаб{433}. Глинка эмоционально подводил итог своим усилиям в письме к матери: «Может быть, другие будут счастливее в своих дебютах, но я первый русский композитор, который познакомил парижскую публику с своим именем и своими произведениями, написанными в России и для России»{434}.

Но финансового успеха концерт не принес. Хотя зал был полон публики, но многие пришли по приглашениям. Голицын дал в долг 1500 франков, что составляло около 1300 рублей ассигнациями в России, а издержек вышло на 2300 франков. Опять на помощь пришла матушка, выславшая деньги на покрытие долга.

О Глинке написали в парижских газетах и журналах. Самой обширной и влиятельной из пяти статей о дебюте русского композитора[503] была статья друга Берлиоза. Вскоре 16 апреля (4 апреля по старому стилю) 1845 года в почтенной газете «Journal des Débats politiques et littéraires» появилась его большая статья. В ней Берлиоз изложил биографию Глинки, где подчеркивалось его разностороннее образование, и дал оценку его авторскому стилю. Газету считали самым важным французским изданием, ее читали дома и на улицах, в театрах и во всех кофейных домах. Буквально через несколько дней ее русский перевод (по протекции друзей Глинки) вышел в «Санкт-Петербургских ведомостях» (20 апреля) и «Московских ведомостях» (26 апреля) под заглавием «Мнение Г. Берлиоза о М. И. Глинке».

Насколько искренним был Берлиоз в своей статье, установить сейчас сложно: был ли это только стратегический ход для того, чтобы добиться приглашения в Россию и снискать расположение русской публики, или Берлиоз действительно хотел помочь Глинке — неизвестно. Важно другое. Хвалебная статья Берлиоза принесла «дивиденды» обеим сторонам. Его публикацию расценивали в России как первую значимую иностранную рецензию о Глинке. Берлиоз заслужил звание «первооткрывателя» русской музыки. После его выступления в прессе кардинально изменилось отношение к Берлиозу в России — его теперь воспринимали чуть ли не первым гением Европы[504]. Статья привела к еще одному важному для карьеры французского маэстро событию: упоминаемый им Львов — Берлиоз называл его превосходным директором Капеллы — сам отправил письмо Берлиозу с предложением совершить поездку в Россию{435}. Французский композитор был доволен разыгранной «партией». Глинка же приобрел известность в широких кругах одной из главных столиц мира.

В двух статьях французского журналиста Мориса Бурже в «Revue et Gazette musicale de Paris» также даются превосходные характеристики музыке Глинки. Кроме того, рецензент опровергает распространенное мнение о России скандального путешественника маркиза де Кюстина, известное по его книге «Россия в 1839 году». Для Бурже важно, что Глинка необычайно образован, знает четыре языка, а значит, в России есть достойное общество. Он ценит оригинальность: «…Глинка обладал всеми способностями для того, чтобы придать театральной музыке особенный вид, исключительно оригинальный колорит, настоящее выражение русского гения»[505]. Журналист из «L’Illustration» отмечал талант аккомпаниатора Глинки: «В нем раскрылся для аудитории замечательный пианист».