NWT. Три путешествия по канадской Арктике

10 мая

Мы меняем собак на каноэ.Вспомнив прошлое, сразу спина,Онемевши от ужаса, ноет,И не только она одна.Ноют также и плечи, и руки,Каждый волос моей бороды.Стоит ли обрекать их на муки,Когда так далеко от воды?

«Утро туманное, утро седое, нивы печальные, снегом покрытые, нехотя вспомнишь ты время былое, вспомнишь и лица давно позабытые.». Прекрасный романс на стихи Тургенева очень и очень соответствовал настроению сегодняшнего утра. Ветер задувает уже второй день, и при этом достаточно холодно. Ночная температура была не выше минус 15–18 градусов, утром с восходом солнца потеплело до минус 8—10 градусов, но мне казалось, что было холоднее, наверное, от усталости, накопившейся за непростой ночной переход, тем более что мне пришлось лидировать практически до четырех часов утра.

Судя по карте, стоило нам только обогнуть мыс Батерст, как мы сразу выходили на оперативный морской простор, и ничего нас больше не отделяло от очередного мыса, где первоначально была намечена встреча с самолетом. Однако то, что я увидел за поворотом, заставило меня усомниться в правильности выбранного курса. Все вокруг ничем не напоминало морской лед – перед нами был слегка всхолмленный рельеф, перемежающийся долинами. Было похоже, что после поворота я взял немного восточнее, и сейчас мы двигались по суше вдоль побережья. Поскольку это не доставляло особенных неудобств, я не стал кардинально менять курс, отклоняясь к западу, насколько это позволял рельеф.

Освещаемые полуночным солнцем и подгоняемые попутным ветерком, мы продолжали движение по этой не хоженной нами земле. Только в районе полуночи я вышел к неожиданно высокому – метров пятнадцать – обрывистому берегу, опиравшемуся на поверхность морского льда длинными плотными белыми языками снежных надувов. Нам не составило больших трудов скатиться к океану по одному из этих склонов на сравнительно ровный припайный лед, движение по которому, несмотря на периодически встречающиеся торосы, было, скорее, приятным, чем обременительным, занятием, особенно, если сравнивать с движением вдоль восточного берега.

Вскоре, однако, эта идиллия была нарушена туманным дыханием все тех же злополучных холмов Смокинг Хиллз, принесенным усилившимся юго-восточным ветром. Окружающий нас пейзаж поблек и обрюзг, сразу постарев лет на десять. Стало промозгло и невесело. Ориентироваться теперь было труднее, и витавшая в воздухе идея о выдвижении вперед в качестве ведущих представительниц далекой и в связи с этим особенно прекрасной половины человечества отпала сама по себе.

Я продолжил лидирование. Правда, сначала мы с Ульриком предприняли попытку направить в неизведанное и скрытое густым туманом будущее нашу упряжку. Однако бедолага Седар, у которого возникли проблемы с лапами, слабо ориентировался в окружающей обстановке, вяло и неоднозначно реагировал на команды, и нам пришлось оставить эту затею. Мы вернулись к классическому варианту: я на лыжах впереди, все остальные – кто на своих лапах, кто на лыжах – позади.

Ближе к утру в связи с тем, что видимость улучшилась (солнце встало), идти стало полегче. Стали чаще встречаться огромные поля припайного льда с незначительными включениями гряд торосов. Проходя одну из таких гряд, я немного не рассчитал габариты нарт и проложил лыжню в узком проходе между двумя глыбами льда. Нарты следовавшего за мною Мартина не вписались в узкое ледовое горло и при попытке Мартина резко отвернуть в сторону перевернулись. Я остановился и увидел издалека, как Ульрик помог им встать на полозья. Вскоре собаки меня достали, хотя бежали достаточно лениво.

Ко мне подъехала Такако и спросила, не желаю ли я уступить ей свое почетное место. На это я довольно рассеянно ответил отказом и напрасно, потому что окружающий рельеф выровнялся, и идти впереди мне стало совсем неинтересно. По этой причине последовавшее вскоре второе предложение, подкрепленное шоколадкой, было встречено с пониманием, и Такако с энтузиазмом выкатилась вперед. Взошедшее солнце сразу же, не показавшись нам на глаза, увязло в плотной грязно-серой массе облаков, но молящие о помощи лучи его, словно налившиеся багровой кровью от титанических усилий вырваться из душного плена, пробивались вниз, к горизонту, сливаясь в огромный красный язык. Снежные струи поземки при таком освещении казались розовыми, что придавало окружающему нас пейзажу торжественно-печальный вид.

Примерно часов в пять мы вышли на очень большое ровное поле – буквально готовый аэродром. Ульрик предложил мне остановиться здесь с тем, чтобы завтра принять самолет. Однако, посовещавшись с остальными подъехавшими товарищами, мы приняли решение продолжить движение, в первую очередь, потому что недостатка в подобных «аэродромах» на нашем пути, несомненно, не будет. Кроме того, нам просто хотелось как можно больше отсрочить, увы, неизбежный момент трансформации нашего «Союза вольных лыжников» в ООВ (общество ограниченных возможностей) «Печальные бурлаки», происходившей при смене наших собак и нарт на себя самое и каноэ. Предшествующий опыт убедительно доказал, что эта трансформация весьма болезненно отражается на наших не слишком здоровых вследствие уже не юного возраста и непомерных нагрузок спинах.

Мы продолжили, и, преодолев очередную полосу торосов, вышли на такое же в точности поле, где к шести часам и остановились благополучно. Солнышко проглядывало, но вскоре скрылось – все небо затянуло облаками. Мы ставили лагерь при усиливающемся ветре и начинавшейся поземке.

Вечерний сеанс связи был очень немногословным как с нашей стороны, так и со стороны Инувика по причине неважного прохождения. На наше счастье, Ульрик, как человек с весьма коротким стажем супружеской жизни, все еще ловил буквально каждое слово своей ненаглядной супруги и смог разобрать сквозь треск и шум эфира, что самолет должен вылететь к нам в 8 часов утра. Эта информация нас всех несколько обескуражила хотя бы потому, что летчики не запросили ни условий посадки, ни погоды. Оставалось надеяться на то, что они имеют полное представление о районе полетов и воспитаны в лучших традициях канадских «Bush-pilots», которые садятся на любой мало-мальски ровный участок тундры и знают местные погодные условия не хуже Всевышнего. Кроме того, мы надеялись, что и Кристина, жена Ульрика, так же внимательно и старательно прислушивалась к искаженным расстоянием и помехами вибрациям голоса своего мужа и правильно записала наши координаты, продиктованные Ульриком трижды.

Лету до нас было час с небольшим, поэтому мы могли спокойно позавтракать. Я сварил легендарную лапшу, на запах которой незамедлительно притащился Уилл. Гордон шатался по лагерю с камерой наперевес и снимал очередные рекламные сюжеты для наших основных спонсоров – компании «Shaklee».

Тем временем набравшее силу солнце окончательно расправилось с облачностью, правда, не без помощи заметно усилившегося ветра. Белый искрящийся на солнце снег и пронзительно синее небо сразу же внесли оптимистические нотки в печальную гамму сегодняшнего дня, разлучавшего нас с собаками.

В 9 часов в наушниках прорезался голос пилотов, сообщивший, что они рассчитывают прибыть к нам через 35 минут. Так оно и получилось. «Оттер» зашел со стороны юго-запада. Пройдя низко над лагерем, он развернулся, выискивая место для посадки, и быстренько сел. При таком свежем ветре ему потребовалось буквально 100 метров пробега до полной остановки.

Переваливаясь, как утка, на небольших застругах, самолет в привычном стиле подрулил буквально к самой палатке и остановился. Из открывшейся двери на снег вывалились две фигурки – Кристина и Тереза. Судя по их экипировке, можно было наверняка предположить, что они обе не рассчитывали на столь холодный прием со стороны погоды.

Одним из наиболее эффективных способов согреться в Арктике, как известно, является погрузка – разгрузка самолета, к которой мы все, и прежде всего жаждущие согреться прилетевшие, незамедлительно приступили.

Длинные пятиметровые каноэ насыщенного свекольного цвета выглядели на снегу, как два стручка красного перца на белой скатерти стола. Выросшая на глазах гора мешков самых разных форм и окраски дополняла живописную палитру. Когда самолет был наполовину разгружен, из его глубин не спеша, как и подобает представительнице серьезной компании, показалась молодая миловидная особа, сопровождаемая молодым вертлявым юношей (чуть позже мы поняли, что его излишняя суетливость объяснялась отнюдь не служебным рвением и желанием угодить своему симпатичному боссу, а необходимостью согреться).

Женщина представилась – выяснилось, что зовут ее Кеи Андерсон и она менеджер по продажам компании «Mad River Canoe». Точно такое же сочетание этих красивых слов было и на ярко окрашенных бортах наших судов.

Компания спонсировала нашу экспедицию, рассчитывая, наверное, на значительное расширение рынка в сторону северных широт, после того как эти каноэ пройдут с нами заключительный участок нашего маршрута через Северный Ледовитый океан. Поскольку основным способом перемещения на каноэ в высоких широтах был традиционный «волок», все усилия инженерного корпуса этой компании, направленные на приспособление своей традиционно водоплавающей продукции к новым условиям эксплуатации, были направлены отнюдь не на разработку различных вариантов «ледового пояса» в легком углепластиковом корпусе, а на придание судну некого земноводного вида. По этой причине корпуса каноэ были несколько доработаны в области днища, новый профиль которого должен был уменьшить трение при движении каноэ волоком по снегу.

Первые испытанные нами варианты каноэ с дополнительными полозьями, укрепленными на днище, оказались неудачными – они не выдерживали нагрузок при движении по снежно-ледовой поверхности. Новый вариант нам и предстояло испытать сейчас, в этой заключительной тренировочной экспедиции.

Ни Кей, ни ее спутник не принимали участия в разгрузке, и потому их выживание в наших суровых условиях напрямую зависело от того, как скоро мы сможем отпустить самолет и разместить их в наших палатках. Нам еще предстояла погрузка нарт и, самое главное, нашего бесценного мохнатого груза. Мы спешили. Я подкатывал нарты под неумолимо острый нож Ульрика. Тот оперативно разрезал все веревки, и в считанные мгновения нарты превращались из стройной, продуманной и изящной конструкции в груду деревянных планок и сиротливо беспомощных полозьев.

Нарты, а точнее все, что от них осталось, мы загрузили в самолет, оставив в середине пространство для собак. Ульрик сделал обвязку доглайном внутри фюзеляжа и принимал собак, которых мы все по очереди на руках подносили ему. Собаки вели себя по-разному. Часть из них сопротивлялась и пыталась вырваться – их пугала распахнутая в темную неизвестность дверь самолета, другие покорно висели на руках и воспринимали происходящее вокруг с философским спокойствием. Несгибаемый мафиози Чикаго и тут проявил свой строптивый характер. Когда я, сгибаясь под тяжестью его огромного тела, поднес его к дверям самолета, он в последней отчаянной попытке освободиться так рванулся, что я, не удержав равновесия, очень чувствительно приложился башкой к дверце. Немедленно образовавшаяся шишка напоминала мне о Чикаго еще неделю после нашего трогательного прощания.