NWT. Три путешествия по канадской Арктике

19 апреля

Вот докажи, что ты не пил,На лыжах шел, старался,Команду за собой тащил…Мороз как будто отпустил,А красный нос остался!

Вечер, прекрасная погода на озере Блюноуз – солнце и голубой лед вокруг. Скорее всего, название озера связано именно с цветом его льда. Озеро открыто всем мыслимым и не очень ветрам, и потому снег на его льду не задерживается, обнажая огромные проплешины гладкого с бирюзовым оттенком льда – совсем как в замечательной песне про Карелию: «то ли озеро в небо упало, то ли озеро в небе плывет».

Что же касается непосредственно наших носов, то в соответствии с их внешним видом и состоянием я бы, скорее, назвал место нашей сегодняшней стоянки Рэдноуз – Красный нос, поскольку именно такого цвета были носы у всех участников экспедиции за исключением опять же собак.

Температура повысилась до магических минус 15 градусов, хотя с утра было ниже двадцати. Даже ветер, который вчера доставал и пронизывал до самых костей, заставляя забывать про все хорошее, ночью успокоился, и к утру от него остался только легкий бриз.

В такую погоду при солнце и безоблачном небе было очень приятно собираться и выходить на маршрут, хотя спал я не очень хорошо. Почему-то я стал часто просыпаться часа в четыре утра, и после этого сон уже был поверхностный, урывками. Чувствовалось какое-то жжение в глазах, по утрам веки были изрядно набрякшими, под глазами появлялись мешки. В результате мои и без того не очень большие глаза превращались в узкие щелочки, делая меня похожим либо на трезвого эскимоса, либо на крепко выпившего накануне русского. Да и лицо мое определенно стало подходить под определение «рожа, как самовар» – красное с медным отливом. И все это, несмотря на то что я уже второй день хожу в солнцезащитных очках. Как правило, особенно в Арктике, я обходился без них и лишь в случае очень сильного ветра надевал горные.

Наш вчерашний лагерь от озера Блюноуз отделяла небольшая горная гряда, которую предстояло пересечь. На фоне голубого неба отчетливо просматривалось заснеженное седло перевала, куда я и повел нашу команду, как только мы покинули лагерь. Подъем был не особенно крутым, но затяжным. Собаки очень старались. Для поддержания их энтузиазма я держался буквально перед самыми их носами – они, можно сказать, хватали меня за пятки в перерывах между хватанием снега, что они делали регулярно для утоления жажды.

С перевала, на котором вопреки ожиданиям было безветренно, открылась великолепная картина: далеко внизу под нами озеро Блюноуз со снежными островами, белейший искрящийся на солнце снег. Спуск был простым, и мы довольно легко, без всяких противолодочных зигзагов спустились до озера. Уже здесь, на озере, часов в одиннадцать я уступил свою лидирующую позицию и вместе с ней лыжи и палки Такако, которая быстро вошла в роль и понеслась вперед со свойственной ей напористостью. Для подобной прыти были все условия – хорошая видимость, полно ориентиров и прекрасная безветренная погода. «Женский день для навигации, – не без некоторого ехидства подумал я, – пусть тренируются».

Стоило мне переместиться назад, к саням, и превратиться из лидера команды, ведущего своих товарищей в мороз против ветра по снежному бездорожью бескрайней канадской тундры, в обычного члена нашего странного коллектива, вновь мысли о наших перспективах и шансах преодолеть Северный Ледовитый океан заполнили голову. Накануне, когда я боролся с ветром и прокладывал лыжню, на подобные размышления просто не оставалось времени. Сейчас же, когда я, как сосиска, висел за нартами, наблюдая за уверенным, несколько в раскачку ходом Такако впереди по курсу, все мысли крутились вокруг одного и все того же – смешанного состава нашей команды.

Казалось бы, пока ничего не сулило особенных проблем. Более того, судя по поведению женщин в команде, в отношении их присутствия в составе экспедиции было больше «за», чем «против», тем не менее некий внутренний голос убеждал меня, что ничего хорошего из подобного опыта не выйдет.

Я продолжал считать, что смешанная команда не имеет права на существование в далеких переходах. Известно, что и в обычной жизни женский и мужской подходы к решению одинаковых проблем и оценке схожих ситуаций могут различаться, как полярный день и полярная ночь, не говоря уже об условиях тяжелого и долгого автономного перехода через океан. Вот и сегодня во время очередной остановки для рекогносцировки возникла какая-то неясность: женщины продолжали считать, что команда не учитывает их мнение при выборе маршрута. Несколько растерявшись, мы даже решили собраться сегодня вечером в палатке, чтобы обсудить эту ситуацию, но потом отменили этот ненужный сбор, потому что все прояснилось само собой. В общем, такие вот чисто женские заморочки никому не нужны.

Собаки Мартина продолжают упорствовать в своем непризнании Такако в роли каюра, когда Мартин, выходя вперед, поручает ей упряжку. Бедная Такако тщетно пытается их урезонить, используя свое тело в качестве живого тормоза. Куда там! Собаки несутся вперед (а могут и в сторону), не обращая на ее крики ни малейшего внимания. Из всех упряжек, пожалуй, только упряжка Ульрика, доставшаяся ему в наследство от Джона, ведет себя более или менее адекватно, во всяком случае реагирует на команды и управляется. Собаки Уилла тоже работают под настроение – то несутся как угорелые, то плетутся далеко позади с унылыми мордами, и ничем их не развеселить. Вот сегодня, к примеру, в конце дня они внезапно перешли на упругий аллюр и постоянно нас достигали. Уилла такие перепады настроения его собак, казалось, нимало не волновали, и он отпускал ситуацию на волю собачью.

Сегодня во время ланча Такако неожиданно поинтересовалась, какой у меня был пульс с утра. Она попросила меня померить пульс, а он у меня сначала быстренько подскочил, а потом пропал. Ну, не совсем, конечно, – так бы и дал я ему пропасть! Я ответил Такако, что пульс у меня около восьмидесяти. «Не может быть, не может быть!» – запричитала Такако и, совсем как Шурик из «Кавказской пленницы», продолжила: «Я все записываю, подсчитай точнее, пожалуйста». Я пообещал, чтобы отвязаться, хотя мне показалось, что это такая чушь – измерять пульс в спальном мешке, не связывая это ни с чем другим. Однако я не стал ей об этом говорить, чтобы из-за такого пустяка не нагнетать напряженность в команде.

За сегодня при хорошей погоде нам удалось пройти 40 километров. Ульрик, рассматривая карту, определил, по меньшей мере, три варианта продолжения маршрута до Палотака. Дороги эти различались как рельефом, так и протяженностью. Надо было выбирать, что предпочтительнее – идти по рекам по достаточно ровной поверхности, но по извилистому и более протяженному маршруту или напрямик через плато с неизбежными подъемами и спусками.

Один из вариантов вел по реке к истокам другой реки, Хайдер-Ривер, которая течет прямо к Палотаку. При этом предстояло пройти полукругом через многочисленные узкие каньоны, которые наверняка, если судить по виденному нами ранее, будут очень живописны. Естественно, что, кроме красоты пейзажей, на протяжении всего этого маршрута нам гарантированы спуск и отсутствие серьезных проблем с выбором направления. Однако этот путь на 50 километров длиннее, чем путь через плато. В то же время средняя скорость при движении по пересеченной местности будет, естественно, ниже. Скорее всего, мы все-таки предпочтем более протяженный, но более предсказуемый маршрут.

Собаки все за исключением Газа и Дизеля угомонились и спят, уютно свернувшись клубочками. Эти же два сорванца все носятся по снегу, кувыркаются, таскают друг друга за хвосты, донельзя довольные такой жизнью, хотя нельзя сказать, что они бездельничают во время перехода – тянут постромки, стараясь подражать своим взрослым и сильным товарищам.

Очень забавно наблюдать, как Газ и Дизель едят. Им дается тот же, что и остальным, кусок корма весом около одного килограмма, но один на двоих. У взрослых собак расправа с этим исключительно калорийным напоминающим по цвету и консистенции кусок халвы кирпичом занимает от силы шесть-семь секунд. У этих же малышей все превращается в игру: они погрызут корм своими белоснежными зубенками каждый со своего уголочка, полижут и оставят в покое. Взрослые псы, постоянно голодные, с нетерпением и жадным любопытством следят за их игрой. Однако никто их не трогает.

Чувствуется, что щенки понемногу приживаются в стае и становятся своими для собак упряжки, где они работают. Мы, естественно, даем им некоторые привилегии: после того как мы их распрягаем, позволяем им по снегу побегать, поиграть. При этом они заняты только собой и своей игрой в отличие от взрослых, уже вдоволь наигравшихся собак, которые, стоит их отпустить на волю, немедленно начинают проверять наличие на нартах провианта.

Кстати, о провианте. Его осталось для собак на девять дней. Ходу до Палотака, где нас ждало пополнение продовольственных запасов, отсюда примерно от 220 до 270 километров, что может занять семь-восемь дней. Так что все пока в порядке.

Мое настроение по-прежнему изменяется волнообразно в основном из-за неопределенности моего места в этой команде. Ни в Трансантарктике, ни даже в двух предыдущих экспедициях по Канаде такого не было. Там я был постоянно при деле – шел впереди, выбирая дорогу, и чувствовал свою необходимость. Здесь же мне было никак не приноровиться к новой расстановке сил в связи с участием женщин. Однако я надеялся, что все встанет на свои места рано или поздно, но до начала Большой экспедиции.

Погода нам пока благоприятствует.